— Единственное — Пыль нельзя в море топить, Морской Дракон разгневается. — добавляет Фудзин: — нужно сжечь. Разожжем большой костер и сожжем, составим документ о уничтожении, как и положено в таких случаях.

— Документ? — слегка удивляется она. Все-таки порой ее удивляла скрупулёзность чиновников Поднебесной, тут у них все учитывалось, от арбалетов и до пуговиц.

— Документ. — кивает головой Фудзин: — а костер разожжем вот тут, прямо на нейтральной земле, между нами, чтобы все видели. Пока не сожжем всю Пыль — никто с места не двинется, так и передай.

— Конечно. — она переводит все капитану Родриго и тот — кивает, соглашаясь. Гортанным голосом отдает команды и вот уже десяток его людей — выкатывают запечатанные бочки с Пылью. Устанавливают их между морскими пехотинцами Фудзина и испанцами в «морионах», выставляя в этакую пирамиду. По команде Фудзина обливают все маслом и матрос — подносит факел. Сухое и пропитанное жиром дерево тотчас вспыхивает и занимается жарким пламенем. Ветер дует в сторону испанцев и она — чуть морщится. Не устоял лейтенант против мелкой мести или изначально так задумал? С другой стороны, все логично, пока они все еще на берегу, — сразу же сжечь проклятую Пыль… она вдыхает терпкий дым и удивляется аромату.

Пахнет… словно и не дымом. Запах яблок. Или — яблочный запах? Аромат яблока и ванили, смешанный с запахом детства, ключевой холодной воды, чтобы аж зубы заломило, первым поцелуем и… стоп, разве бывают такие запахи? Она вдруг почувствовала что ее язык стал слишком большим и неуклюжим, он не помещался во рту и единственным способом сделать с этим хоть что-то — было открыть рот и вывалить его наружу. Язык продолжал расти и ей это показалось безумно смешным. Она попыталась сказал капитану Родриго, что им придется поискать себе нового переводчика, потому что у нее — язык уже наружу вывалился и едва ли не до колен достает. Очень неудобно. И локти как-то не на своих местах… да еще и запах этот…

Запах? Запах! Это не запах, это дым! Она вдруг вспомнила тесные домики в которых курят Пыль и обернулась. Позади нее на песке сидел капитан Родриго и изо рта у него шла пена, он смотрел прямо перед собой бессмысленными глазами, а отец Бенедикт — выплясывал, выкрикивая бессмысленные слова и сдирая с себя рясу. Строгий боевой порядок испанской терции, аркебузиров пополам с пикинерами — тоже рассыпался, кто-то лежал на песке, кто-то стоял, выпучив глаза и покачиваясь, а кто-то — истерично плакал… или смеялся.

Вот оно что, подумала она, чувствуя, как язык тянет ее вниз, вот оно что… они сожгли всю Пыль между морпехами Фудзина и испанцами, а ветер дул в сторону испанцев… вот оно что. Расширенными глазами она смотрела как морские пехотинцы Береговой Охраны, замотав лица какими-то тряпками — бросаются на беспомощных испанцев и перерезают им глотки, добивая упавших. Да, она достигла соглашения на переговорах, вот только в этом мире всегда можно не выполнить свою часть договоренности, если убить вторую сторону. Силы покидают ее и она — оседает на песок, чувствуя, как все ее тело становится мягким как кисель. Какая-то тень закрывает от нее солнце, и она с усилием поднимает голову. Над ней стоит лейтенант Фудзин, он занес руку для удара, сталь его короткого абордажного тесака — блестит на солнцу.

— Ты все-таки поедешь в Запретный Город. — говорит он: — в клетке как преступница. Я лишу тебя магии, как в старину — бамбуковыми гвоздями в средоточия ци. Ты говорила что я — уже победил. И это так. Сегодня я уничтожил черный корабль, убил всех лаоваев, прекратил контрабанду Пыли а еще — захватил в плен известную пиратку. Впрочем… Клан Феникса предлагает за тебя намного больше, чем при Императорском Дворе, а это большие люди. Так что скорее всего я отдам тебя им.

— Но… почему? — едва ворочает она распухшим языком: — почему?

— Во-первых ты слишком опасна, чтобы оставлять тебя на свободе. — отвечает он и растягивает губы в улыбке: — ты слишком сильна для обычного заклинателя. И ты — не из наших краев. Сильная но ничего не знающая о мире… ты очень походишь на Госпожу Кали, которая проспала тысячу лет и возродилась чтобы уничтожить мир… хотя, знаешь — я не верю в эти небылицы. Я поступил так, потому что увидел возможность. Эти идиоты надышались дымом от концентрированной Пыли и ты вместе с ними… так что теперь я избавлюсь от тебя и получу награду, если привезу тебя в Столицу в клетке. Либо от Императорских палачей, либо от Клана Феникса, которые ищут свою Избранную. Но самое главное… — он наклоняется вперед и перехватывает свой короткий абордажный тесак так, чтобы ударить плоскостью клинка: — Ты уничтожила мой корабль и убила пятерых моих людей. — говорит он: — такое не прощают.

Тесак поднимается вверх и обрушивается вниз… и наступает темнота…

Глава 16

Полуденное солнце палило с небес, а в железной клетке, поставленной прямо на палубе, некуда было скрыться от его безжалостных лучей. Прошла уже целая неделя с того момента, как люди лейтенанта Фудзина вырезали испанцев на узкой песчаной полоске пляжа. За это время она уже успела привыкнуть к тупой боли от застроенного бамбукового колышка, который вбили ей в средоточие Ци, прямиком в солнечное сплетение. Честно говоря, она думала, что вот тут ей и конец настанет… острая палка в живот. Чуть выше — пенетрация диафрагмы, пневмоторакс, быстрая смерть. Относительно быстрая, конечно… но уж неделю она бы точно не протянула. Полдня максимум. Вбей эту заостренную бамбуковую щепку чуть глубже — и прободение брюшной полости. Тут можно и неделю продержаться, но в конечном итоге обширный сепсис и шок. Но местные мастера заплечных дел давно отработали технологию лишения магии и заостренная бамбуковая щепка, входя в плоть — раскрывалась как цветок, блокируя истечение Ци, но не протыкая брюшную полость. Конечно было очень больно, но когда Имперские Тихие Крики заботились об анестезии? Больно — значит хорошо, в конце концов они палачи. Тут главное, чтобы клиент не отбыл к праотцам слишком рано, а все остальное — сопутствующий ущерб. Каждый вздох давался ей с трудом, каждое движение вызывало боль и потому — она скорчилась в своей клетке, стараясь не двигаться, чтобы не беспокоить вбитый в тело бамбуковый гвоздь, который был закреплен на месте тугой повязкой, охваченной цепью. В остальном она была свободна, могла двигать руками и ногами, могла говорить… но это кажущаяся свобода. Когда каждое движение вызывает боль — не сильно-то и попрыгаешь. Впрочем, и смысла особого не было — она находилась в железной клетке, на виду у всей команды. Первые несколько дней ее положение вызывало живой интерес, и она ожидала что ее начнут тыкать палками или там плевать через прутья решетки, как это было с бедняжкой Гу Тин, но морские пехотинцы Фудзина в отличие от пиратов обладали железной дисциплиной и ни единым действием не проявили своих чувств. Смотрели — да. Смотрели презрительно, со злорадством, смотрели так, как смотрят на тигра, запертого в клетку — с опасением. Но только смотрели. Ей же было все равно как на нее смотрят. Даже тот факт, что из одежды на ней осталась только набедренная повязка и какая-то тряпка поверх — не смущал ее. Потому что когда весь мир вокруг желтый от постоянной боли, то ты прикладываешь все усилия для того, чтобы тебе не было так больно. Каждый вздох отдавался болью в солнечном сплетении, а еще — джонка покачивалась на волнах и каждый наклон корпуса был болезненным для нее. Она старалась подгадывать дыхание под качку корпуса, чтобы приступы боли происходили в одно время — наклон корпуса, вдох. Наклон корпуса — выдох. Между вдохом и выдохом — замереть, чтобы на несколько секунд насладится временем без боли. Некоторое время назад, ночью, когда все судно спало — ее Кайсеки попытался просунуть через прутья клетки немного еды и лекарства, но был пойман часовыми и бит плетьми. Бит безжалостно, она видела, как с его спины кожа лохмотьями сходила. Потом он — исчез. Что с ним случилось — она не знала. На ее вопросы никто не отвечал, так словно ее и не было. Напротив нее — стояла вторая такая же клетка. В клетке был отец Бенедикт, с которого содрали одежду и так же — вбили бамбуковые гвозди в средоточия Ци. Почему-то с ним обошлись жестче чем с ней, у нее был всего один гвоздь — в солнечном сплетении. Отец Бенедикт мог похвастаться тремя таким гвоздями — в паху, там, где находится даньтянь, в солнечном сплетении и чуть выше — в грудине. Из-за этого он не приходил в себя и все время валялся словно груда грязного тряпья. Наверное, лейтенанту Фудзину было все равно, в каком виде он довезет своих пленников в столицу. А может и не все равно, но он разумно опасался магии лаоваев и ее гнева.