Не торопится признаваться в том, в чём сам себе не мог признаться, но устал отрицать очевидное: ему нравятся парни, а не девушки. А если ещё конкретнее, то ему нравится его кузен. Тот, конечно, не воспринимает его настолько серьёзно. Да и вообще, со временем, пока Ларри привыкал к своим чувствам, он понял, что в обществе они не являются нормальными. Пару раз Ларри слышал, как таких же, как и он, с позором отправляли по обмену в другие города на более тяжёлые работы и где наименее выражен дефицит с деторождением. Признаться Мэриану – всё равно, что обречь себя и свою семью на нестираемую кляксу бесчестья, поэтому Ларри просто пытается наслаждаться редкими встречами с братом. В этом году Мэриан отправился в армию, и теперь они вообще не скоро увидятся. Ларри хочется отвлечься и погрузиться во что-то, глубже утопая в делах, дабы постоянные мысли о брате не сверлили мозг.

– Гляди, я сегодня стащил с местного ангара леску и деревяшки. Сделаю как в прошлом году себе подобие гитары и теперь буду тебе тут концерты устраивать, – поиграв бровями, Ларри демонстрирует свой трофей: две дощечки и спутанный моток лески.

«Да уж, Ларри, ты умеешь отвлекаться. Прямо-таки профессионал. Учишься играть на гитаре, подаренной человеком, по которому с ума сходишь, и при помощи самоучителя, который написал всё тот же человек», – саркастично думает насчёт себя Ларри.

– Ага, клептоман ты, а не гитарист, – смеётся Мышка, полулёжа расположившись на кровати. Сейчас у ребят послеучёбное свободное время, уроков пока много не задают, так что есть время на отдых. Мышкина тумбочка рядом с кроватью уже завалена пирамидой книг, а сам он листает что-то по психологии. Он очень увлёкся идеей стать психологом, наплевав на прежнюю мечту об инженерии, но Ларри его в этом тоже поддерживает: какая разница, кем станет Мышка по работе, если он уже тот, кто ему нужен по жизни?

– Одно другому не мешает, – пожимает плечами Ларри и усаживается к себе на кровать. Ему непривычно спать так низко после верхнего яруса, но теперь он хотя бы не видит пустующий матрас, напоминающий о Шоне. Сейчас у стенки напротив находится живой и вполне себе здоровый человек, сердце каждый раз не сжимается, как улитка прячась в панцирь, при взгляде в сторону. Хотя здесь, в покое и тишине их комнаты, волнение и трепет ощущаются даже намного сильнее, громче, чем в гуще событий.

«Интересно, многое изменилось бы, останься Шон в живых?» – мелькает в голове, но Ларри старается мысленно отмахнуться от навязчивых бесполезных размышлений.

– Смотри, чтоб тебя не спалили, – в усмешке Мышки звучит капля строгости.

«Всё ещё нянчится», – качает головой Ларри и решает немного возмутиться:

– Я сделал в тумбочке двойное дно. А так… Ну и чё, отправят в поле работать? Вот напугали тоже, – закатывает глаза и возвращается к распутыванию лески. Пусть у макета и не слышно будет музыки, но для Ларри главное – это пальцы натренировать так, чтобы потом перед Мэрианом не опозориться, а еще лучше – удивить, поразить, заставить посмотреть на него, как на равного себе. Можно ли это сделать всего лишь игрой на гитаре? Ларри не знает, но попытка не пытка. Других вариантов он пока не может придумать, учитывая, как мало у них вечно времени на общение.

В прошлый день рождения они с братом мало виделись, только под самый вечер, но Ларри радовался и этому. Всё же тот не сбежал, а просто был занят каким-то очередным поручением Герольда. Но вечером они проболтали весь праздник, стоя на балконе. Ларри кажется, что брату не хватает внимания в его семье из двух человек. Герольд – сама строгость, а матери нет. Мэриан никогда не говорил, куда она делась, а у Ларри не поворачивается язык спросить в лоб, учитывая, что они только-только наладили общение. Раньше он был слишком мал для таких вопросов, а сейчас он слишком боится оттолкнуть своего брата.

– Ты не просто ученик, помнишь? Ты будущий наследник монополии… – продолжает нудить Мышка, читая книгу и накручивая длинный локон волос себе на палец, и Ларри не выдерживает:

– Мышк, я и так в курсе, – дёргает сильнее леску, отчего она ещё больше запутывается. – Но ведь дышать-то хочется немного свободнее, – вздыхая, откладывает клубок на тумбочку рядом с кроватью и падает лицом в подушку, бубня в неё: – То нельзя, это нельзя, – поворачивает голову в сторону оторвавшегося от чтения Мышки и встречает голубые глаза, обрамлённые светлыми ресницами. – Я постоянно сдерживаюсь. Ещё немного, и я набью кому-нибудь морду просто за то, что он на меня не так посмотрел.

«Только такие ясные голубые глаза могут смотреть на меня как угодно».

– Тук-тук. Ну привет, кудрявый, – Ларри устремляет взгляд в сторону открытых дверей – замков у них не предусматривается, – где ну прям своевременно к фразе про «набить морду» появляется Тео. Ларри присаживается, оглядывая того с ног до головы. «Отыскал же, припёрся. Чего припёрся?» – Первое негласное правило дальнего корпуса: прикрывайте детки двери, – ухмыляется Тео, осматривая их комнату со взглядом, полным отвращения, будто в грязный сарай пришёл.

– Здравствуй, Тео, – раздражённо здоровается Ларри. Ему хочется сказать, чтобы тот шёл, куда шёл, но в итоге типа интересуется: – Чем обязан?

– Хм… Раз спрашиваешь, то пусть будет всем, – опирается плечом на косяк и хитро улыбается. Ларри закатывает глаза и замечает то же самое действие за Мышкой, отложившим в сторону книгу. Тео, скрестив руки на груди, монотонно-низко произносит: – Ты, альбинос, выйди-ка отсюда.

– Слышь, – Мышка щурится и, подорвавшись с кровати, дёргается в сторону Тео, – оборзел? Ты в чьей комнате?

– Мышка, – Ларри, подскочив, выставляет руку в сторону, сдерживая порывы друга, глядя тому во взбешённые глаза, – выйди, пожалуйста. – Он понимает, что Тео пришёл явно поговорить с ним тет-а-тет, а значит, Мышке в любом случае нужно уйти. В конце концов, потом ему расскажет, ну или его заставят рассказать.

Мышка, искоса глядя на Ларри, глубоко вдыхает и, оттолкнув его руку, проскальзывает в коридор, не церемонясь толкая Тео в плечо. Пролетая мимо, фыркает:

– И да, я не альбинос, неуч.

– Да мне насрать, – лениво отвечает Тео. Закрыв за собой дверь, проходит внутрь медленными, мерными шагами мимо Ларри, у которого сразу же будто развилась клаустрофобия, и оказывается рядом с Мышкиной кроватью. Садится на неё и внимательно смотрит на Ларри, а он всё это время не вдупляет, какого черта тут происходит? Что за наглость? – Короче, кое-какие ребята хотят с тобой познакомиться.

– Какие такие ребята? – ехидно спрашивает Ларри, облокачиваясь на высокий комод, стоящий у подножия его кровати.

– Особенные. Я так понимаю, ты все ещё не хочешь идти в футбольную команду? – спокойно спрашивает Тео, разглядывая свои ногти, затем подносит большой палец ко рту, надкусывает заусенец и выплёвывает в сторону книг на тумбочке Мышки.

– У меня есть те, с кем мне приятно общаться. Больше не надо, спасибо, – наигранно-учтиво отвечает Ларри.

– Придётся, – пожимает плечами Тео, наблюдая из-под чёлки, снова пронзая своим ядовитым взглядом.

– Придётся? Или что? – Ларри складывает руки на груди. Он понимает, о ком идёт речь – о тех самых богатеньких детях, о которых ещё давно говорил директор. Ларри не особо интересуется политикой: может, ему и правда не интересно, может, потому что для этого нужно хотя бы газеты читать, которых тут не найти, а может, назло… Герольду? Он и сам пока не разобрался, но теперь ему кажется, что пора переступить через себя и таки начать интересоваться.

– Или Томасу будет не сладко на тренировках, – как ни в чем не бывало говорит Тео. Ларри чувствует, как воздух начинает сильнее проникать в лёгкие. Сильнее и чаще, а ладони вспотели.

– Ты мне угрожать собираешься? – хмурится Ларри, и Тео подходит к нему ближе.

– Да, – пожимает плечами, глядя на него сверху вниз. – Подумай ещё раз, а я тебя спрошу чуть позже, – подмигивает и, наклонившись к уху Ларри, шепчет: – Оставь надежду, всяк сюда входящий. – Тёплый воздух, коснувшийся мочки, разогревает волной всё тело. Тео обходит Ларри, направляясь в сторону двери, и прощается дьявольским приветствием: – Добро пожаловать в Ад.