— Я пришел сам, — Непонятно зачем выпалил Ланфорд.

— Не смею вас задерживать, — Эти слова могли бы прозвучать насмешливо, но из уст Геллиуса они показались абсолютно серьезными, — Делайте, что должно. Я не буду сопротивляться.

“А лучше бы ты сопротивлялся” — заметил Ланфорд. То, как мужественно еретик собирался принять свою смерть, поразило его. Он должен был молить о пощаде, а не просить о смерти.

Ланфорд подошел ближе, достав из ножен кинжал и покрутив его в руке. Геллиус даже не шелохнулся, оставшись сидеть в углу и положив изодранную руку на колено.

— Великий решил не прощаться со мной? — Теперь уже с насмешкой, словно потеряв всякий страх, поинтересовался еретик.

— Нэриус мертв, — Сухо ответил Ланфорд.

Геллиус, казалось, ничуть не удивился этой новости:

— И чем же он так прогневил богов, если не секрет?

Камарил не слишком хотел с ним разговаривать, но какое-то странное чувство уважения к стойкости этого человека не позволило ему промолчать.

— Ересью, — Процедил Ланфорд.

— Надо же… а ведь он обвинял в этом грехе меня, — С задумчивой улыбкой протянул Геллиус.

— Вы в нем не менее повинны, — Камарил заставил себя шагнуть к еретику. Пальцы крепче обхватили рукоять кинжала, приготовившись к удару.

— Пожалуй, вам виднее, — Пожал плечами Геллиус, — Камарил — клинок скверны, ведь так?

Ланфорд замер:

— Откуда вам известно, что я камарил?

Геллиус ответил незамедлительно:

— Нэриус не стал бы таскать за собой простого монаха, к тому же, из вас получается прекрасный палач…

И почему все главы орденов только с виду праведники? На самом же деле они оказываются хитрыми, внимательными и прозорливыми плутами.

Подумав об этом, Ланфорд вдруг вспомнил подозрения Нэриуса.

— Вы обманули нас, — Он угрожающе навис над еретиком, — В изначальном свитке было не то заклятье, что вы нам продиктовали.

Ланфорд ожидал, что Геллиус начнет все отрицать, но он лишь улыбнулся пересохшими губами:

— Приятно осознавать, что никто не может проверить твои слова. Под конец жизни можно позволить себе такой грех, как ложь.

На мгновение камарил опешил.

— Зачем вы это сделали!? — Воскликнул он тоном обиженного мальчишки.

— Думаю, вы меня поймете, — Геллиус был так спокоен, словно это и не ему угрожали окровавленным кинжалом, — Вы ведь верны своему ордену и своей вере? Я тоже.

— Вы подменили заклятье на более слабое? — Ланфорд желал знать ответ на этот вопрос хотя бы из любопытства.

— Если я не смог уберечь эту заблудившуюся девчонку от ошибки, то должен был попытаться ее смягчить, — Подтвердил Геллиус.

— Она все равно мертва, — Покачал головой Ланфорд, — Вы зря старались.

Геллиус не ответил. Взгляд его опустился куда-то в пол, и камарил воспринял это как призыв к действию.

— Позвольте перед тем, как вы меня убьете, узнать ваше имя, — Вдруг изрек Геллиус. Голос его внезапно стал гораздо выше и сильнее, и Ланфорд смог представить, каким этот человек был раньше.

— Будете молиться за мою заблудшую душу? — Ухмыльнулся камарил.

— Вовсе нет. Ваша душа как раз нашла свое предназначение.

Меньше всего Ланфорд ожидал услышать подобные слова от еретика. Ему вдруг показалось, что Геллиус просто-напросто пытается одурачить его своими умными речами. Так же, как и Нэриус когда-то.

— Не вам рассуждать о моем предназначении, еретик. Вы всю жизнь боготворили демонов, — Отчеканил он.

— Пусть так, — Геллиус опустил взгляд, — Я не стану вам возражать. Кто из нас прав, покажет лишь время. А может, и не покажет вовсе…

— Замолчите! — Рявкнул Ланфорд, хотя злиться следовало на самого себя. Это он позволил еретику втянуть себя в беседу и даже пытался размышлять о том, что говорил ему этот покровитель демонов.

— Я желаю вам счастья, камарил, — Тихо произнес Геллиус. Его бесцветный глаз впился Ланфорду в самую душу, — Вы не самый худший человек на свете. В вас хотя бы есть преданность…

Это переходило все границы дозволенного! Сколько наглости было в этом еретике, что он смел говорить ему такое!?

Ланфорд опустился на одно колено и хватил Геллиуса за плечо. Еретик не сопротивлялся, но смотрел камарилу в глаза. Что ж, пусть смотрит — Ланфорд был не из тех, кого можно было этим смутить. Его учили убивать всеми возможными способами, и он освоил это искусство гораздо лучше других.

Геллиус бессмертным не оказался. Кинжал почти с нежностью вонзился ему в живот, обмякшее тело тотчас осело на каменном полу, а бесцветный глаз так и остался открытым, глядя в низкий неровный потолок из грубого камня.

Еще один еретик отправился в небытие, но Ланфорд чувствовал себя выжатым досуха. Может, дело было в том, что он находился в чужом теле, но камарилу стало как-то не по себе. Не в силах оставаться рядом с трупом гордого еретика, он почти бегом покинул затхлую темницу и отправился наверх.

Он пытался думать о том, что Геллиус сказал о заклятье — если оно было слабее, значит, и жертвы требовало меньшей? Если так, то бывший король Кирации все еще мог быть жив, как и его сестра, которую еретичка-королева собиралась казнить.

А ведь еще оставался Флавио, с которым Ланфорду никак не справиться…

Но подлые мысли камарила настойчиво неслись в другую сторону, к тому, что сказал Геллиус позже. “Ваша душа нашла свое предназначение”.

“Ты должен быть клинком, а не думать” — сказал он себе, — “ Просто исполнять приказы”.

Но почему это вдруг стало так сложно?

*

Тейвон то приходил в себя, то снова терял сознание, перед глазами все плыло, а мысли путались. Он не знал, сколько времени провел в таком состоянии, но явно не час и не два — за окном успело взойти солнце, и только тогда Тейвон нашел в себе силы подняться и осмотреться по сторонам.

Его заперли в крохотной каморке, похожей на обычную монашескую келью — здесь не было ничего, кроме жесткой деревянной койки, стола, стула и маленького окна, что больше смахивало на зарешеченную дыру в стене. Из него едва лился свет, медленно скользящий по каменному полу блеклыми лучами.

Вскоре Тейвон начал думать, что про него либо напрочь забыли, либо сочли мертвым — за дверью стояла гробовая тишина, никто даже ни разу не прошел мимо. В голове и на душе было совершенно пусто, словно из Тейвона вытрясли все, что у него было. Он понимал, что должен быть голоден, но голода не чувствовал — о себе напоминала лишь тупая боль от раны на груди и цепкий предательский холод, от которого ни капельки не спасал убогий плащ, наброшенный на голое тело.

И пустота. Она грозилась свести Тейвона с ума — он снова и снова пытался нащупать в глубине себя эту ниточку, что связывала его с человеком, которого он никогда не видел, но любил, как родного брата, и каждый раз бился головой о грубый камень реальности.

Джеррета больше не было.

Тейвон не помнил, чем он пытался занять себя, когда за дверью его тюрьмы наконец-то раздались шаги. Он ожидал, что к нему может нагрянуть кто угодно — Ингерда, Лукеллес, в крайнем случае Ремора…

Но никак не хидьясский наемник.

Тут Тейвон поймал себя на мысли, что южанину, должно быть, приказано проводить его к кому-то, но наемник вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Он с хозяйским самодовольным видом взял стул, поставил его рядом с узкой койкой Тейвона и уселся на него, скрестив длинные ноги в мягких кожаных сапогах. Все это время он не сводил глаз с лица Тейвона, наблюдая за его реакцией. Тейвон старался не выказывать своего беспокойства, хотя предчувствия не предвещали ему ничего хорошего.

— Мьеня зовут Флавио, — Представился наемник, изучая Тейвона пристальным взглядом темно-карих глаз, — Я пришел поговорить с вами о вашем будущем.

Тейвон немало удивился такому повороту, но на деле лишь усмехнулся:

— А разве оно у меня есть?

— Благодаря мнье — да. — Последовал незамедлительный ответ.

Тейвон вопросительно вздернул бровь, после чего Флавио счел нужным пояснить: