Словно прочитав мысли Эйдена, Ферингрей решился заговорить:

— Что бы вы с Ее Высочеством не придумали, будьте осторожнее.

Эти слова немало удивили Эйдена. Застыв на одной из ступенек, он смерил капитана взглядом:

— Не думайте, я не собираюсь подвергать Ремору опасности.

— Она подвергнет себя ей сама. Из-за вас, — Холодно заметил Ферингрей, продолжая путь.

Эйдену пришлось его догонять.

— С чего бы вам так переживать за нее, капитан? — Поинтересовался он.

Никогда раньше Ферингрей не казался Эйдену угрожающим. Они были почти ровесниками и примерно одного роста — разве что капитан был чуть крепче сложен, но это особой роли не играло. И все-таки сейчас Эйден почему-то подумал, что Ферингрей откровенно напрашивался либо на ссору, либо на драку. Второго он определенно хотел избежать.

Ферингрей часто смотрел на Эйдена как на ничтожество, но никогда раньше граф не думал, что он, возможно, и впрямь заслужил подобное к себе отношение.

И все же капитан справился с эмоциями быстро — раздражение и ненависть на его лице сменились привычной отчужденностью, и он, понизив голос, сказал:

— Я клялся защищать всех членов королевской семьи, и эта клятва лежит на мне, пока я жив.

На этот раз Эйден шагнул вперед, вынудив Ферингрея держаться позади:

— Поверьте, капитан, я знаю, что делаю.

Только произнеся эти слова, Эйден понял, что это была ложь.

*

Как ни странно, Лукеллес вызвал Эйдена в замок в тот же вечер. Правда, то, куда пришел мужчина, было трудно назвать аудиенцией — в зале советов собрался весь новый свет Кирации, включая Фадела, Галора Реннеса, нескольких графов из провинции, пожилого сухощавого хидьяссца — видимо, командира наемников — и парочку вояк, выдающих себя за новоявленных генералов.

Все они собрались возле трона, в который Лукеллес еле втиснул свою огромную задницу. Оставалось только посочувствовать обреченному предмету мебели: это ведь страшное наказание — после Тейвона получить эту тушу!

Гвардейцы подвели Эйдена прямо к королевскому возвышению и остались стоять по обе стороны от него, словно безоружный граф в любой момент мог напасть на “Его Величество”.

Эйден почтенно склонил голову, как того требовал этикет, пока Лукеллес придирчиво оглядывал его с ног до головы с высоты своего трона. Даже в освещенной факелами полутьме лицо главы торговой гильдии блестело от выступившего на коже жира, он обливался потом, слово сидел на палящем солнце, и казался красным, как рак.

В унисон с очередным приступом головной боли Эйден подумал: “Может, ты все-таки сдохнешь раньше, чем я”.

— Граф Интлер, — Полуприкрытые свинячьи глаза уткнулись в него, — вы забываетесь.

Эйден с недоумением уставился сначала на Лукеллеса, потом на всех его приспешников. Его раздирало даже желание повернуться и посмотреть на Ферингрея, который привел его сюда, и найти ответ хотя бы в его глазах. Что он сделал не так?

Фадел соизволил ответить:

— Перед королем требуется встать на колено.

Видимо, замешательство Эйдена позабавило Лукеллеса — над тремя его подбородками показалась гадкая масляная улыбочка. Стиснув зубы, граф опустился на одно колено. Мысли его неумолимо возвращались к Реморе, к тому, что она говорила ему и тому, как сильно она в него верила.

Он должен играть эту роль, и он сделает это. Будет командовать королевскими солдатами, гвардейцами или что там ему решит поручить Лукеллес. Да, пусть это будет малой каплей — но это лучше, чем ничего.

Это будет его искуплением. За то, что он потерял этот город.

— Чего же вы хотите, граф? — Булькнул новоявленный король.

Эйден поднял на него глаза. Снизу Лукеллес и вовсе казался огромным шаром с руками и ногами.

— Служить вам, Ваше Величество, — Эти слова почти не жгли ему язык, так хорошо он их отрепетировал.

Лукеллес всегда отличался непредсказуемостью — вот и сейчас он выдал совсем не ту реакцию, которую ожидал от него Эйден. Вместо того, чтобы удивиться, торгаш расхохотался, да так громко и заливисто, что даже его “верные подданные” явно смутились. Почти все, кроме Фадела, который тоже сверкал надменной улыбкой. Хидьясец и вовсе выглядел так, словно только что заметил, что наступил в коровью лепешку. Что ж, Эйден мог ему только посочувствовать.

Немного успокоившись, Лукеллес утер слезы и посмотрел на графа:

— Это с чего же такая милость? Это не ты ли спал с принцессой-ветувьярихой!? Прошла, что ли, любовь?

“Ты тоже, урод, “ветувьярихой” не брезговал” — подумал Эйден, подавляя растущую в груди ярость.

— Я потерпел поражение перед вашим войском. Не думаю, что это укрепило любовь леди Реморы ко мне. Для нее я теперь никто. Но у меня, как вам известно, есть сестры. Я отвечаю за их безопасность и благополучие.

— Это верно, — Лукеллес оглядел своих подданных, — О близких надо заботиться. И какую же службу вы мне сослужите, граф?

Глаза у торгаша хитро сверкнули, и это еще раз напомнило Эйдену, в какую опасную игру он ввязывается.

— Любую, Ваше Высочество, — С готовностью отозвался он, — Я — человек военный, и способен принять командование…

— У Кастиллонов вы были комендантом… — Задумчиво протянул Лукеллес, — Но я ловлю вас на слове. Вы пообещали мне любую службу…

Он переглянулся с Фаделом, на что тот слегка ухмыльнулся. Все, что сейчас скажет торгаш, было продумано заранее — в этом Эйден не сомневался.

— Вы займетесь преступниками, — Лукеллес снисходительно посмотрел на него, — Предателями, изменниками… Подобная работа требует хорошей выдержки, а она у вас, непременно, имеется.

“Он хочет сделать меня палачом!” — мысленно воскликнул Эйден. Он предвидел нечто подобное и знал, что Лукеллес любым способом захочет его унизить. Придется принять и это.

— Карать виновных — непростая работа, но вы справитесь, граф, — Вступил в разговор Фадел, — Я в этом не сомневаюсь.

— Можете приступать хоть сегодня, — Махнул толстой рукой Лукеллес, — Мне от изменников не нужно ничего, кроме признания и своевременной смерти, — Он засмеялся, и Фадел с несколькими графами его поддержали.

— Будет исполнено, Ваше Величество, — Эйден склонил голову и поднялся с колена.

— Можете быть свободны, граф, — Лукеллес выглядел так, словно ему смертельно надоело общество и Эйдена, и всех остальных, кто присутствовал в зале советов.

Развернувшись, Эйден поймал взглядом фигуру Ферингрея, что застыла возле высоких двустворчатых дверей. Боль острыми иглами вонзилась в виски, и мужчине пришлось на мгновение зажмуриться, ожидая, когда приступ чуть отпустит.

Окончательно пришел в себя он только в коридоре. Здесь было прохладно и темно — где-то вдалеке горел один факел, но сейчас Эйден и не хотел видеть свет. За ним тенями следовали двое гвардейцев, приставленных за тем, чтобы следить за каждым его шагом.

Эйден не ушел далеко — он остановился у раскрытого окна, когда его приметил вышедший из зала советов вместе с остальными Галор Реннес. Миловидный круглолицый банкир топал прямо к нему, и Эйден не нашел способа избежать наигранно-доброжелательной беседы.

— Как же хорошо, что вы снова с нами! — Широко развел руки, словно для объятий, Галор. Эйден даже не шелохнулся — он все так же стоял, опираясь плечом о стену, — Я уже начал переживать за вас…

— Как видите, все в порядке, — Нехотя отозвался Эйден, не отрывая взгляда от унылого осеннего вида за окном.

— Ну, все-таки я бы так не сказал, — Галор подошел ближе и понизил голос, — Моим советом вы все же не воспользовались. Вы бледны и заметно похудели. Это нехорошо… Вам следует поберечь себя.

— Это лишнее, господин Реннес. Здоровье меня больше не беспокоит, — Солгал Эйден.

— Не лукавьте, граф, — Мягко улыбнулся Галор, хватая Эйдена под локоть, — Вы совершенно не умеете врать. Признаться, именно это мне в вас и нравится.

Эйден заметил, что банкир незаметно уводит его в сторону от стражников. Галор, вроде бы, и топтался на месте, но все-таки постепенно отдалялся, делая вид, что внимательно изучает вид, открывающийся из окон. Когда глава банковской гильдии наконец решил, что гвардейцы не смогут расслышать их разговор, он вкрадчиво сообщил: