— Тебе четырнадцать, — усмехнулся я.

— Твои родители не планируют твою жизнь? — спросила она. Её брови нахмурились с искренним интересом.

— Мой отец едва способен спланировать собственную жизнь за рамками дилеммы: какую именно бутылку ему следует открыть. — Правдивость моего заявления не смутила её.

— А что насчёт твоей мамы?

— Она просто надеется, что я окончу школу. — Мои губы сложились в улыбку, и она покачала головой, издав глубокий смешок. — Что ты любишь рисовать? — спросил я.

— Я люблю создавать миры, люблю делать эту маленькую скучную планету более… сюрреалистичной. Возможно, у меня одержимость Дали. Прошлым летом мы отправились во Флориду и посетили Музей Дали. Тогда я поймала себя на мысли, что люблю необычное искусство и мужчин с усами. — Она пожала плечами. Её лицо было невозмутимым, как будто то, что она сказала, — нормально.

— Усами? — Я бессознательно поднял пальцы к верхней губе.

Её серьёзное лицо озарилось улыбкой, которая растянулась практически до ушей.

— Ты будешь неплохо выглядеть с усами. — Она прикусила губу, подавляя смех, и ударила меня по плечу. Это было игриво, кокетливо, и у меня внезапно появилось желание провести костяшками пальцев по её нижней губе, щеке, животу…

«Она жалеет тебя».

— Какой твой любимый объект для рисования? — спросила она, подарив мне полный зрительный контакт.

«Ты»

— По-разному. Я люблю графические романы. Мои братья и я увлекаемся комиксами. Мой старший брат работает в тату-салоне. Он лучше меня в рисовании, — и во многом другом.

— Сомневаюсь в этом. — Она скрестила и вытянула ноги. — Хотела бы я иметь хотя бы половину твоего таланта.

— Покажи мне как-нибудь cвои рисунки. — Это было рискованно, но её рука всё ещё была в моей. Её скромная улыбка и то, как покраснели её щёки, побудило меня броситься на эту гранату. — Я мог бы научить тебя чему-то, хочешь?

Её голубые глаза наполнились надеждой, ожиданием и чем-то, что я позднее узнал, было желанием… страстью.

— Правда? — Она снова толкнула моё плечо своим. Это было легко, мило, и я хотел, чтобы она соглашалась, говорила: «да». Мне хотелось этого даже больше, чем заставить голоса замолчать.

Я кивнул.

— Хорошо. Я очень рада этому.

Мы сидели в коридоре, рука к руке, бедро к бедру, плечо к плечу, и тишина между нами была комфортной. Не было шепота в моей голове, не было намёка на неуверенность в себе. Только я и она. И самая заманчивая вещь — возможность.

Будильник, слишком взволнованная болтовня, автомобильные гудки, крики клиентов, шум кассовых аппаратов, дверные звонки, жалобы посетителей — всё это стало мелодией моей жизни. Звуками моего будущего. Но в темноте, ночью, наступала тишина. Тишина всё ещё душила меня. Топила.

Раньше Кларк разговаривал во сне. Он стонал или бормотал что-то. Разбрызгиватели на заднем дворе срабатывали в определенное время. Здесь, в доме Ланы, утром, пока я готовилась к работе, всё, что я могла слышать, — это мои собственные мысли и заботы, которые сжирали меня заживо. Куда я уйду отсюда?

Прошёл ровно месяц, как я сбежала от Кларка. Мои родители отказывались это принять. Они не испытывали радости от того, что я живу у Ланы, а я так и не набралась смелости, чтобы навестить их. Мой новый адрес просто чудом не всплывал в разговоре, и я подумала, что им, наверное, неважно, как я жила. А вот то, что я живу не с Кларком, было более насущной проблемой. Мама усмиряла меня, говоря: «Не торопись». Отец увещевал: «Он примет тебя обратно, позволь ему дать тебе ещё один шанс». Этот телефонный звонок был столь же «результативный», как и прошлый, когда я решилась позвонить родителям. Я навещу их, как только буду готова, или когда развод наконец-то будет оформлен. Кларк нанял адвоката, и вчера он позвонил мне сообщить о том, что оформление документов займёт немного больше времени, чем ожидалось. Лана не оценила это, и дала мне номер телефона своего школьного друга, у которого жена адвокат по разводам. Судя по всему, этот друг был единственным профессором, с которым она не спала.

Я крутила в руках визитную карточку адвоката сидя на кровати, рассматривала замысловатый шрифт, стильный черный дизайн. Желудок скрутился. Я так сильно задолжала Лане. Она съездила за моими вещами к Кларку и выделила комнату. Она не хотела брать с меня арендную плату, но я настояла, несмотря на то, что едва могла себе это позволить. Я устроилась на работу в маленький художественный магазин в центре города, в котором мне мало платили, но должна была с чего-то начать. У меня был диплом средней школы и любовь к сюрреализму. В реальном мире это, в лучшем случае, приравнивается к голодающему художнику. Абсолютно никакого шанса, что я смогу позволить себе адвоката. Я выдохнула, встала и положила визитку на прикроватную тумбочку.

Моя комната была маленькой. Узкая кровать и большой тяжёлый черный комод занимали большую часть свободного пространства. Зеркало, висящее в комнате, словно насмехалось надо мной. Мои глаза выглядели настолько уставшими, что синие радужки были едва заметны. Моё сердце защемило. Деклан всегда говорил, что мои глаза оживают, когда я смотрю на него.

Пытаясь стряхнуть с себя измождённый вид, сосредоточившись на лучшем времени, я закрыла глаза и вспомнила день, когда увидела его впервые. Это был первый год в старшей школе, он сидел во дворе напротив места, где я обедала с Ланой и школьными друзьями. Я подумала, что он слишком взрослый, чтобы быть в девятом классе. Он казался спокойным, красивым, с худощавым телом, а подбородок был слишком волевым для подростка. Я наблюдала за ним неделями, пока наконец-то не набралась мужества, чтобы заговорить с ним. Как и каждый другой день, мы украдкой бросали взгляды друг на друга, но в тот день его светлые глаза задержались на моих чуть дольше, чем обычно.

От яркого воспоминания я открыла глаза и осмотрела свое отражение в зеркале. От воспоминаний мои щёки порозовели, и тепло души, казалось, проступило сквозь кожу. Тот день, когда я сделала неуверенные шаги к месту, где он сидел. День, когда его голос вытеснил вату из моей головы. День, когда я увидела свои глаза в его рисунке, который лежал у него на коленях.

Я приложила ладонь к сердцу и потёрла вдоль грудины. Боль никогда не исчезала, но мысль о нём, о нас, практически лишала возможности дышать. Совершенно белые стены комнаты и белое покрывало были слишком холодными. Мне казалось, что я в каком-то стерильном чистилище. И даже то, что я была благодарна за крышу над головой, мягкие подушки хранили в себе ночные кошмары, я хотела бы всё переделать по-своему. И пока мысленно выбирала цвета, я решила, что перестану позволять мужчинам контролировать свою жизнь. К сожалению, в отличие от жизни, моя душа больше не принадлежала мне. Я отдала её дьяволу в тот день, когда убила своего ребёнка, нашего ребёнка, и сердце Деклана.

— Так, что ты говоришь? — Чендлер наблюдал за мной с ухмылкой на губах, и я сузила глаза.

— Говорю, что замужем, — ответила я тихо, опустив взгляд. Глаза Чендлера сканировали моё тело, как будто там есть, на что смотреть и желать. Я являлась оболочкой той, кем была когда-то, и, конечно же, не заслуживала того взгляда, которым он одаривал меня с тех пор, как я начала работать в «Галерее».

— Но вы расстались? Ты свободна? — В его хриплом голосе слышался смех, и я обратила свой взгляд к нему.

Я покачала головой с небольшой улыбкой.

— Ты решителен, этого у тебя не отнять. — Я наклонилась, схватив коробку с товаром, поставила её на рабочий стол. — Передай мне канцелярский нож, пожалуйста, — попросила я, указывая на кучу ящиков в проходе.