Изящная деревянная дверь с вырезанными на ней ангельскими фресками была тяжелой и скрипела при открытии. Звук оказался ужасно громким, когда отразился эхом в маленьком помещении между входной дверью в церковь и фактической дверью в часовню собора. Подошвы моей обуви скрипели на древних досках пола. Дождь стих, но тротуар все ещё был мокрым. Для церкви это было не рабочее время, так что я смогла припарковаться поближе, но мои ботинки пострадали из-за больших луж на дорожке, ведущей к массивному зданию. Я чувствовала себя слишком скромно одетой в свитере и джинсах, и когда пальцами обхватила большую железную ручку внутренней двери, сердце забилось в горле. Кажется, я не могла вдохнуть.

Эта дверь была такой же тяжелой, как и входная, но издавала меньше шума и открывалась плавно, так как не была подвержена влиянию погоды. От её веса заныла рука, и как только часовня предстала передо мной, медовый аромат ладана заполнил нос. Каждых вздох давался с трудом, пока я осматривала огромное помещение. Метр за метром, мой взгляд путешествовал всё дальше, пока не дошёл до алтаря. Это была огромное сооружение из белого мрамора, а над ней висело ужасное распятие с реалистичной версией Христа, в крови, пролитой из его головы, рук, ног и бока. Меня глубоко поразило это скорбное произведение искусства, и я была настолько им заворожена, что не заметила человека, стоявшего на коленях у левой стороны алтаря, пока он не заговорил.

— Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое, да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе. Хлеб наш насущный дай нам на сей день, и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим, и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Аминь.

Голос Деклана был хриплым, как будто он плакал; он казался неустойчивым, держа голову опущенной, пока крестился. Он стоял на коленях перед алтарём со свечами, все они горели и сверкали в неподвижном воздухе, как будто дыхание Деклана оживило пламя. Он не слышал, как я вошла, и продолжал своё покаяние, снова начиная шептать молитву. На этот раз он помолился Деве.

На нём была чёрная футболка, и, когда я подошла ближе, увидела, как она натянута на его широких плечах. Видела, как линии татуировок опоясывают его шею чуть ниже волос. Интересно, что находится под чёрной тканью? Что ещё он навсегда сохранил на своей плоти.

Я должна была объявить о своём присутствии, но по мере того, как подходила всё ближе и ближе, и чувствовала знакомый запах его мыла и цитрусовых, мой пульс так громко стучал, что была уверена — этот стук послужит достаточным предупреждением.

Я тихо подошла и опустилась на колени на мягкую опору рядом с ним. Когда его голова поднялась, чтобы посмотреть на того, кто был достаточно смел, чтобы встать на колени рядом с молящимся человеком в пустой церкви, он не вздрогнул. Не вздрогнул, но резко выдохнул. Может быть, он тоже почувствовал мой запах и узнал о моём присутствии, но, так или иначе, мы не заговорили. Обе наши головы были наклонены в знаке покаяния. Уважение к нашей утрате, нашей любви и нашему Богу единственное, что может спасти нас.

От нервов во рту пересохло, и я облизнула свои слишком сухие губы. Сначала я пыталась сохранить образовавшуюся тишину, но старые привычки искореняются крайне тяжело, и слова легко соскочили с моих губ умоляющим шепотом:

— Небесный Отец, я ранена и опечалена. Я слаба и несчастна. Без тебя я потеряна. Я согрешила, дорогой Господь, и я не заслуживаю твоей благодати, но я ищу её… — слёзы полились из моих глаз и закапали на мои движущиеся губы. — Я ищу её, — прошептала я в отчаянии. — Небесный Отец, я ищу твоего прощения, ищу прощения от тебя и того, кого люблю, того, кого обидела, — бормотала я слова снова и снова, и даже не осознавала, что начала мягко качаться туда-сюда.

Я заставила свои глаза закрыться. Позволила дымному аромату свечей, ладана… Деклана… наполнять мои лёгкие с каждым неуверенным вздохом. Я молилась и молилась с опущенной головой, повторяя слова, пока не почувствовала онемение, и только когда ощущение своих ног исчезло, безвольно уронила руки. И именно тогда я почувствовала его. Его рука лежала рядом, и мои пальцы задели его, когда я опустила руки. Он не отдернул руку, вызывая жар на моей коже. Я почувствовала, как его пальцы прикасаются к моим; и сердце забилось яростно и бессвязно, когда представила, что произойдёт, если возьму его за руку. И мне не нужно было делать выбор, поэтому, когда Деклан соприкоснулся своими пальцами с моими, я судорожно всхлипнула.

Его прикосновение дарило ощущение дома, покрывая меня одеялом мира. Больше не было молитв, просто немое спокойствие. Он мягко сжал мои пальцы, поднял голову, и наши взгляды встретились. Его хрустальные синие глаза покраснели, а щеки были запятнаны слезами. Полные губы разомкнулись, будто он собирался что-то сказать, но вместо этого он поднял свободную руку и прикоснулся к моей мокрой от слез щеке. Я не осмелилась закрыть глаза и пропустить хотя бы секунду. Держала их широко открытыми, когда прижалась к его ладони. Я хотела сказать ему, что сожалею. Ему нужно было знать, что сейчас я оставила всё, оставила жизнь с Кларком, которая, как я тогда думала, была необходима для того, чтобы жить, чтобы спастись. Спасти его.

Я хотела признаться ему, что мечтала сохранить ребёнка, выйти за него замуж, жить в его крошечной комнате с потертыми стенами и коричневым ковром. По крайней мере, это была бы любовь, и он был бы единственным человеком, который любил меня из-за меня самой. Но не было никакой причины мечтать о времени, которое никогда бы не наступило, и то, как он смотрел на меня сейчас, с оттенком ужаса, я не могла понять, могли бы мы начать сначала.

Он наклонился ближе, и моё сердце провалилось в живот. Комната вокруг меня перестала существовать, и только тепло его дыхания играло на моих губах. Он наблюдал за мной, медленно приближаясь, и когда я не сдвинулась, закрыл глаза. Поцеловал меня так легко, как будто я сделана из тонкого мрамора алтаря. Мне было снова восемнадцать, и он скользил по кончикам моих пальцев. Наши губы двигались совместно в последнем танце, в последнем шансе вспомнить, прежде чем его рот зашептал обещания, и он не отстранился. Я была ошеломлена, головокружение от его поцелуя держало меня в плену. Синева в его глазах мелькнула, он выпустил мою руку и встал.

Другая его рука все ещё касалась моей щеки, и он сказал:

— Ты — яд, Пэйдж. Но я устал ненавидеть тебя. Мой отец был пьяницей, и я люблю тебя. Это моё несчастье, и я никогда его не вылечу; никогда не избавлюсь от того, что чувствую к тебе, — его голос был хриплым, как будто он сдерживал свои эмоции.

Я глубоко сглотнула, боль его слов просочилась из моих глаз. Он убрал ладонь с моего лица и отступил, его грудь сжималась от каждого вздоха. Существовало ли ещё худшее наказание, чем смотреть на повреждение, которое вы создали, не имея возможности что-либо сделать, чтобы изменить это?

— Деклан, — я выдохнула его имя, как будто его нужно было произнести, нуждаясь в доказательстве, что этот момент действительно произошёл.

Когда я встала, он покачал головой и отвернулся. Я наблюдала за его сильной фигурой, пока он продолжал идти к входной двери церкви.

Он поцеловал меня. Он сказал, что любит меня, но при этом я была его болезнью, и было бы корыстно с моей стороны кормить его зависимость.

Эгоистка.

Слово забилось в моей голове, паника поднялась и сжала мою грудь, усиливаясь с каждым шагом, который увеличивал расстояние между нами. Эгоистка.

Я оставила всё ради Кларка. Ради моих родителей. Я отказалась от Деклана, я потеряла веру в любовь, которую мы имели. Эгоистка.

Я бы вновь пожертвовала нашим ребёнком, чтобы мы могли быть вместе. Он никогда меня не простит.

После того, как всё было сказано и сделано, прошли годы, я подумала, что мы сможем начать сначала. Но он ненавидел меня за тот выбор, который я сделала. И в некотором смысле он был прав. Я просто сбежала. Сбежала в церковный приют, предлагавший отпущение грехов, к моим родителям, которые подарили меня, как ягненка, человеку, который должен был вернуть мне мою душу. Я не знала, что Деклан вернется ко мне через неделю, но было уже слишком поздно. Он презирал меня, а я думала, что дарю ему надежду.