«Прикоснись к ней».

Не задумываясь, я протянул руку и захватил прядь большим и указательным пальцами. Она снова вдохнула, но на этот раз со страхом. Когда она развернулась, волосы вырвались из моего легкого захвата.

— Деклан? — почти выкрикнула она. Рука, которую она поднесла ко рту, дрожала. Её большие пустые глаза начали наполняться тем самым оттенком синего, который я хорошо помнил.

Ступор. Я чувствовала себя абсолютно измученной. Мешки под глазами были подчеркнуты синяками. От кошмаров я металась и ворочалась большую часть ночи; и, хотя я была благодарна Чендлеру за то, что он не особо осаждал меня сегодня утром в магазине, я была уверена, что он когда-нибудь обяжет меня заплатить за это. Я тяжело выдохнула. Я провела большую часть предыдущей ночи, просматривая вещи из коробки, которую прислал мне Кларк, и вспоминая. Забытые мечты, забытые песни, забытая жизнь. Потратила столько времени, зациклившись на том, как я и Деклан расстались, что позволила этим сокровищам померкнуть. Я заплатила за это, и позволила себе взглянуть на маленькие воспоминания. Кончики пальцев, все еще ощущали мягкий клочок хлопка, который я сохранила от одной из его старых футболок. Я не смогла хранить футболку Деклана, поэтому отрезала кусочек и положила в коробку воспоминаний. После того, как я заснула, меня преследовал один и тот же сон, снова и снова. Независимо от того, сколько раз я просыпалась и засыпала, мне снились наши последние дни и Деклан.

Внезапно мне стало холодно, и я потерла руки. Слёзы навернулись на глаза, но я быстро вытерла их. Деклан был постоянным приливом и отливом. Кларк попытался избавиться от него, старясь забелить мой пестрый разум. Церковь сдерживала с помощью сказок о грехе и использовала мои же преступления и собственные страхи против меня. Я стала чрезмерно истощенной, вечно голодной, не испытывая при этом желания есть. Я разваливалась.

По крайней мере, сегодня удача была на моей стороне, в магазине не было посетителей, за исключением работающего в студии художника. Музыка, под которую он работал, доносилась сквозь стены магазина, и это было единственное, что держало меня цельной. Мне понравился этот альбом, я тоже слушала его, когда рисовала. Я обернулась и посмотрела на дверь студии. Чендлер сказал, что я могу беспокоить художника, если сочту это необходимым. Мне было любопытно. Это ведь не страшно, если я посмотрю, над чем работает этот парень. Мне нравилось искусство, и я скучала по нему. Я бы быстро заглянула туда и предложила ему воды. Возможно, ему нужны ещё краски. Внутренности перевернулись, и я закусила губу. Мне так нужно отвлечься от реальности. Всё, решено. Я позволю себе заглянуть туда.

Когда я двинулась к двери мои руки стали липкими. Вытерла их о джинсы, чувствуя себя более нервной, чем обычно. Сейчас я была защищена от извращенных представлений моего мужа о Боге, снова погрузившись в мир искусства, и так как его красота проглотила меня целиком, я испугалась. Потому что все, что у меня было раньше, — это искусство и Деклан. Что, если я забыла, как творить? Что, если Кларк и церковь, высосали последние части того, кем я была? У меня уже никогда не будет Деклана, но всё ещё была надежда, что я почувствую запах краски и испытаю ощущение кисти в руке. После того, что натворила, я не была уверена, что заслужила эту надежду, но, когда пальцы коснулись прохладной металлической ручки двери, ведущей в студию, надежда расцвела во мне.

Я открыла дверь, и музыка, похожая на сон, ускорила сердцебиение. Я сделала несколько робких шагов и поняла, что в студии никого нет. Свет был включен, на подставке лежала палитра, наполненная красками, но покрытая пленкой, будто художник закончил работу. Возможно, я пропустила его уход, пока подсчитывала реестр с Чендлером. Тут я заметила телефон, подключенный к стерео-системе, и задалась вопросом, почему художник не отключил музыку. Где-то громко хлопнула дверь, и я подскочила.

Вырвалось нервное хихиканье, и я покачала головой.

— Здравствуйте?

Ничего.

Ноги ощущались тяжелыми, когда я сделала ещё несколько шагов. Взгляд опустился на холст, и грудь начала сжиматься с каждым неустойчивым ударом сердца. Великолепные мазки цвета предстали передо мной. Фиолетовый и оранжевый цвета, смешавшись, создающие эффект потрясающего заката позади пары голубых глаз. Я подошла ближе к картине. Волосы на тыльной стороне шеи встали дыбом, мурашки побежали по коже. В кончиках пальцев закололо, когда поняла, что комбинация цветов и мазки кисти на холсте мне знакомы.

С губ сорвался стон. Это были мои глаза! Возможно ли это? Я собиралась сделать шаг назад и лучше рассмотреть картину, когда почувствовала, как что-то коснулось моих волос. Крик застрял у меня в горле, когда я развернулась, чтобы посмотреть, что или кто коснулся меня. Мои глаза расширились, и заглушенный крик перешел в громкий вздох.

— Деклан? — мой голос звучал как чужой. Смотреть на него — во плоти … Это просто сон. Я застряла во сне. Я поднесла дрожащую руку к губам.

Он смотрел на меня в ужасе. В светло-голубых глазах плескалась неуверенность, будто он не верил своим глазам, что я действительно стою перед ним. Его плечи были очень широкими, гораздо шире, чем я помнила, густая подстриженная борода, русый цвет волос. Этот Деклан был мне незнаком, но смущенный, грустный блеск его глаз вызвал у меня желание прикоснуться к нему, чтобы успокоить.

Я сделала шаг вперед, но он отступил. Движение выдернуло нас из дымки и вернуло в реальность.

— Нет, — глубокий голос прозвучал как удар. Я забыла его тембр несколько лет назад, и, услышав вновь, у меня подогнулись колени. — Как… — Он на миг прикрыл глаза и сжал челюсть прежде, чем плотная глубина его ненависти ударила меня в самое сердце.

Это был не тот Деклан, которого я знала. Прежний Деклан был юношей на пороге мужественности. Его глаза были добрыми, тело худощавым, но сильным. У этого Деклана только черты лица по-прежнему сохранили мягкость молодости. Он стал настоящим мужчиной: застывшим и суровым. Его тело состояло из сплошных мышц. Руки были полностью покрыты рукавами татуировок, и они нервно двигались под забрызганной краской белой футболкой. Он был измученным, уставшим и абсолютно красивым. Мои внутренности плотнее завязывались в узел, пока тишина между нами росла. Деклан просканировали мое тело, и мне стало интересно, о чём же он думает. На его губах не было радости, никакого счастья не было и в этих прозрачных глазах.

— Как ты узнала, что я здесь? — Деклан закрыл глаза, прижал обе ладони к своим вискам и покачал головой.

— Я-я-я… здесь работаю — моё заикание заставило его открыть глаза и зафиксировать взгляд на мне. Его руки теперь висели по бокам, сжавшись в кулаки.

Губы Деклана шевелились, но ничего не было слышно, ни слов, ни звука. Мое сердце забилось, когда я смотрела, как этот человек превращается в мальчика, которого я любила и всё ещё люблю. Он прислушивался к шуму в своей голове, и каждый нервный узел в моем теле хотел дотянуться до него, как раньше. Так, как я всегда делала. Стремление утешить его, победило чувство самосохранения. Я коснулась подергивающейся мышцы его бицепса, он был на удивление мягок. Его глаза метнулись к моим пальцам. Моя чистая кожа на фоне его чернил. Это не пара… больше нет.

Он отмахнулся от моего прикосновения.

— Не прикасайся, чёрт возьми, ко мне.

Угроза в его голосе прошлась по моему позвоночнику, и я отшатнулась назад.

— Извини, — страх был явным в моём голосе, и его взгляд смягчился.

Как я должна поступить? Что я могу сказать? В последний раз я видела Деклана через неделю после того, как прервала беременность. Он был против, это противоречило всему, во что он верил. Он бы женился на мне, завалил себя какой-нибудь дерьмовой работой, отказался от всего, что он когда-либо хотел, лишь для того, чтобы содержать нас, как сначала поступил его отец ради его матери. Я была молода, испугана, а его отец со временем превратился в пьяницу.