Она задрожала рядом со мной, и я сказал:

— Кажется, я не всё продумал.

— И я этому рада. — Она пододвинулась, поцеловал центр креста на моей груди, а затем села. Её губы благоговейно коснулись татуировки, с каждым поцелуем распространяя тепло по моим рукам и ногам.

— Так как мы действуем спонтанно… — она выгнула левую бровь и улыбнулась.

— Да?

— Я хочу сделать татуировку, цитату, о которой мы говорили, — её улыбка стала ещё шире.

Я сел, поправил джинсы, застегнулся и спросил:

— Ты уверена?

— Я подумала об этом. — Она встала, и я смотрел за ней, пряча улыбку, а потом встал и сам. Рубашка Пэйдж двигалась с движением её бедер, выставляя каждый изгиб. — И думаю… Я думаю, я хочу этого. Я не хочу ждать. — Она подобрала штаны и трусики и, к моему разочарованию, быстро их надела.

Я надел джемпер и закатал рукава на локтях.

— Ты хочешь этого? — повторил я.

Она кивнула и перевела взгляд на свои руки. Она волновалась, когда объясняла.

— Я подумала об этой знаковой идее из Библии. В Бытие говорится, что Бог взял ребро Адама, чтобы создать Еву. Эта цитата всегда казалась мне такой патриархальной, но думаю, на самом деле, это очень романтично. Адам подарил Еве жизнь. Я знаю, Плат (Примеч. Сильвия Плат — американская поэтесса и писательница) говорит о своём сердцебиении словами: «Я есть, Я есть, Я есть», но ты снова подарил мне жизнь, Деклан, благодаря тебе я могу дышать. — Я подошёл к ней, руками заползая ей под рубашку, обнимая хрупкое тело. Она вдохнула и выдохнула в подтверждение своим словам. — Я хочу эту цитату на рёбрах, слева на пару дюймов ниже сердца.

Я провел большим пальцем вдоль кости.

— Здесь?

Она кивнула.

Я поцеловал её в лоб и сказал, улыбаясь у её кожи:

— Я могу это сделать, — уверенный тон моего голоса скрывал истинный восторг. Она не представляла, как сильно я хотел пометить её кожу своей рукой. Моя надпись чернилами останется на её теле навсегда. Она ошибалась, благодаря ей я снова дышал. Существовал за гранью тумана и галлюцинаций.

Её губы медленно растянулись в широкой улыбке.

— Давай уйдем отсюда.

Пэйдж лежала на спине без рубашки, её руки удобно вытянуты над головой. Белая кожа казалась фарфоровой на фоне кроваво-красного винила моего рабочего стола. Единственной вещью, нарушавшей гладкую алебастровую плоть, был кружевной лифчик телесного цвета. Его край находился на два дюйма выше того места, где я хотел поместить цитату. Если бы это был обычный день, Лиам матерился бы на меня, Кемпер отпускал бы грубые комментарии, а картинка передо мной пошла бы рябью, как поверхность озера под моросящим дождем. Но это был не обычный день, это было прямо сейчас, час ночи, и мы с Пэйдж были совсем одни в «Дороге».

— Нервничаешь? — робко улыбнулась она.

Юмор в её голосе успокоил дрожь моего указательного пальца, которым я проводил вдоль ребра, на котором навечно останется моя метка.

— Со мной такого раньше никогда не было, и сейчас я нервничаю. — Неуверенность в себе начала просачиваться, и я услышал подстрекающий шёпот теней в своей голове.

Она опустила руку и положила её мне на щеку.

— Я хочу её.

Ты запачкаешь её.

Скользкий знакомый голос легко прошёл сквозь стену, которую я создал, чтобы отгородиться. Стену, которую Пэйдж делала крепче. Стену, в которой всегда будут дыры, что бы я ни делал.

— Вернись ко мне, — прошептала она, и я поднял свой отсутствующий взгляд к ней. Извращенные голоса в моей голове испарились. — Вот и ты. — Её улыбка была доброй, наполненной любовью, она уменьшала внезапно застучавшую в висках боль.

Она доверяет тебе. Она любит тебя.

Пэйдж вытянула руку обратно над головой, и я включил машинку. От жужжания она подпрыгнула и рассмеялась.

Держа машинку в правой руке, я с помощью левой ноги подкатил табурет с чернилами немного ближе. Сделав глубокий вдох, провел пальцами левой руки вдоль ребра последний раз. Я решил не надевать перчатки. В чём смысл? Мне хотелось чувствовать чернила и её кровь на своей коже. Хотел сохранить их под ногтями и на костяшках пальцев.

— Будет больно, — сказал я, и её губы задрожали, но глаза не отрывались от моих. Всего лишь чернила в коже, но для меня это значило больше, чем секс, больше любых утверждающих слов.

— Я знаю, — уголки её губ изогнулись в улыбке, а носик сморщился, когда она зажмурилась.

Пэйдж отдавала мне своё тело, я навсегда останусь в её клетках, в её коже, расцветая словами, которые так много значат для нас. Я наклонился и поцеловал то место так же благоговейно, как она целовала меня раньше в студии.

— Ты готова?

Она кивнула, и когда я поднес иглу к её коже, сморщилась. Её черты искривились от боли, кожа покрылась мурашками, по краям места, где я работал, припухла и окрасилась розовым. Слова обретали свою форму на её ребре в моём авторском шрифте с наклоном. Она не говорила, просто глубоко дышала. Я доводил её до грани, почти до предела, но Пэйдж не сломалась.

Вибрация прекратилась, и всё, что я мог слышать, было её тяжелое дыхание. Я убрал машинку и вытер излишки чернил. Она вздрогнула, но, когда я прижался к ней губами, её тело расслабилось, успокоилось, и, наконец, она открыла глаза. Я отодвинулся с улыбкой.

— Ты выжила.

— Едва.

Я усмехнулся.

— Хочешь посмотреть? — спросил я.

Пока мои глаза впитывали татуировку, во мне зародилась дикая гордость.

Тени прошлого развеялись под светом её улыбки.

— Да.

Я помог Пэйдж встать и подвёл к зеркалу. Она прислонилась спиной к моей груди, подняв левую руку и запустив пальцы мне в волосы. Я держал её за правое бедро, пока её глаза изучали фразу. Губы Пэйдж двигались, когда она беззвучно произносила фразу: «Я есть, Я есть, Я есть». Наши глаза встретились в отражении.

— Идеально.

Я был поражен отражением в зеркале. Она прикасалась ко мне, а я прикасался к ней.

Мы были одной бесконечной линией, и я прижал губы к её уху и сказал.

— Это навсегда.

Это навсегда…

Это навсегда…

«Навсегда с Декланом» — единственный рай, куда я хотела попасть. Моей тату было всего две недели, и каждый раз, посмотрев на неё, я слышала в своей голове, как он произносит эти слова. Это навсегда. Сегодняшний день не был исключением. Я только закончила принимать душ, полотенце валялось у моих ног. Проведя пальцами по тату, я улыбнулась. Решила, что всё-таки слов достаточно. Мне нравилось сердцебиение, набитое Декланом на моей коже, но слова и то, как он вдохнул в меня жизнь, — именно этого я и хотела.

Я осталась у него в ту ночь, и мы занимались любовью, пока розовые рассветные лучи не наполнили его спальню. Мы снова изучали друг друга, и каждый раз он показывал мне, как я могла чувствовать, чего меня лишили, без чего была так долго. Раз от раза наша тяга друг к другу становилась всё отчаяннее, вместо того чтобы насытить нас, пока мы оба не остались лежать истощенные, пропитанные запахом друг друга.

Мы проспали весь день, никому из нас не нужно было на работу. В эти выходные мы пронумеровали картины в студии, а Лиам и Киран помогли их перевезти и повесить на пустой кирпичной стене над кроватью Деклана. Несмотря на то, что Лиам поначалу был холоден со мной, к концу выходных он немого успокоился.

Последние две недели я молилась на коленях и благодарила Бога за то, что вернул мне Деклана. При любой возможности мы проводили вместе ночи, и Лана начала дразнить меня, что собирается искать другую соседку по квартире, потому что я редко появлялась. Сегодня мы собирались на ужин к его матери, лишь я и он. Деклан так и не закончил раму для картины, которую нарисовал в студии, и хотел над ней поработать.