Холодный воздух вился вокруг меня, пока я провожал её до машины. На небе ни облачка, оно было совершенное полуночно-синее с вкраплениями желтых звезд. Всё казалось таким живым. Я чувствовал запах булочной в нескольких кварталах отсюда. Наверно, они начали печь свои сладкие булочки для утреннего ажиотажа. Жар её кожи касался меня, и я воспользовался шансом и обнял её рукой. Она уткнулась в меня, пока мы делали последние шаги к месту за «Галереей», где она припарковалась.

Пэйдж задержалась в моих объятьях, когда мы подошли к её машине. Я развернул её за талию к себе лицом. Мы были на расстоянии толщины волоска друг от друга, и желание поцеловать её снова наполнило моё учащенное сердцебиение. Монстр в моей голове спал. Каждый выдох Пэйдж клубился облачком белого пара с губ, маня меня ближе. Она подняла руку и положила мне на затылок, прижавшись губами к моему уху.

— Спокойной ночи, Деклан.

Я сдержал дрожь, и она отстранилась, проведя на прощание кончиками пальцев вдоль линии роста волос. Кровь качнулась и наполнила темные мрачные закоулки моего сердца. Моё тело ответило на призыв её тела, пока я наблюдал, как краснота с её щек опускается ниже, скрываясь под свитером.

Отпустив её бедра, я выпрямился. Мой голос был ровным, в нём не было и следа огня красного костра, созданного ею, и я сказал:

— Увидимся завтра.

Я зашла в студию и закрыла за собой дверь. Деклан уже был там, одетый в поношенные джинсы, обтягивающие его бедра, и приталенную белую футболку. Когда на нём был мягкий белый хлопок, всегда хотелось коснуться его кожи. Он доставал и раскладывал мои инструменты, хотя его табурет был пустым.

— Эй, — мягко сказала я, подходя к нему.

Мы снова начали общаться, и я не знала, куда это зайдет, но облегчение, что я чувствовала в его присутствии, было больше, чем я когда-либо испытывала, стоя на коленях и молясь.

Он взял мою руку, и спокойствие, которого я жаждала весь день, опустилось по моему позвоночнику.

— Эй.

Я наслаждалась его прикосновением, пока восхищалась его работой. В последнее время мне не удавалось нормально рассмотреть картину вблизи, так как я была поглощена своей работой. Его рисунок был резким, настоящим и захватывающим. Текстура была насыщенной, с нереальными мазками и линиями, размывающимися и смешивающимися друг с другом в прекрасном танце. Центральная часть (мои глаза), обрамленная деревьями, окруженная огромными темно-серыми и пурпурными вихрями. В каждом завитке была своя вселенная, обрамленная крошечными крапинками жёлтого цвета — звездами.

Я не могла вздохнуть, пока впитывала отдельные детали взглядом.

— Деклан, это невероятно прекрасно.

Его глаза стали голубыми океанами. Это было одновременно нервирующе и знакомо: наблюдать за тем, как он плавился передо мной, наблюдать, как тень мальчика, которого я знала, окрашивала его щеки.

Он молча позволял мне насладиться частичками своей души, выплеснутой на холст.

— Она должна быть в музее, выставленная на всеобщее обозрение. Есть ещё?

Он кивнул.

— Я бы… Я бы хотела их увидеть когда-нибудь… если ты не против?

— Большая часть моих работ мрачная, тебе может не понравиться то, что ты увидишь, — его челюсть слегка пульсировала, но я улыбнулась, несмотря на то, что нервничала.

— Мне всегда нравилась твоя тьма, Деклан.

Он сжал мою руку и сказал:

— Если закончим сегодня пораньше, мы могли бы заскочить ко мне, все мои рисунки и картины там. Я пытаюсь вставлять в рамки самые важные.

— С удовольствием, — я позволила на несколько секунд, задержаться взгляду на картине, прежде чем встретиться с его взглядом. Воздух между нами, казалось, наполнился электричеством, а его аромат, сила его пальцев, переплетенных с моими, заставили моё сердце почувствовать одновременно пустоту и полноту. Оно неуверенно билось, когда его губы медленно растягивались в улыбку. Улыбку, которую я знала; улыбку, передающую тепло его тела моему телу.

Он посмотрел на наши сплетенные пальцы.

— Порисуем?

Его голос был твердым, уверенным и сильным, и я надеялась, что когда-нибудь, мы полностью вылечим наши разбитые сердца. Я хотела, чтобы он смотрел на меня так снова и снова. Идея о нас была вероломной рекой, а наше прошлое стремительно спешило разорвать нас на части, готовое сорвать кожу и оголить кости. Было слишком рано думать, что я достойна будущего; было слишком глупо, но Деклан простил меня. Он держал меня за руку тем вечером и сказал, что мы были правдой. Не правила, которым меня учили в церкви, и которым я решила слепо следовать, дабы обрести крупицу надежды. Я хотела преуспеть и стать непорочной, достойной, но с Декланом мне лишь нужно было быть собой. Прощение… Оно было густым и мрачным и находилось в эпицентре бури в его глазах, пока он смотрел на меня. Оно было свежим, новым и прекрасным, и я скучала по нему.

Я хотела его.

— Да, давай порисуем, — я улыбнулась, и он медленно отпустил мою руку.

Я могла нарисовать свою жизнь зеленым и золотым, начиная исцеляться для себя, для него. С Декланом я могла просто быть… быть собой, даже если это только на сегодня, или прошедшую неделю. Я не могла позволить себе думать о том, что будет за границами этого момента.

Он молча порылся в своей коричневой кожаной сумке, всегда лежащей у его мольберта, и вытащил альбом для рисования и коробку с углем.

— Ты не собираешь рисовать красками? — спросила я, когда он сел на холодный жесткий пол рядом со своим табуретом.

— Я думаю, она закончена, — ответил он, открывая блокнот на чистой странице.

Я ждала больше объяснений, но их не последовало. Он просидел на полу большую часть вечера, быстро двигая углем по странице, иногда останавливаясь, чтобы потереть большим пальцем бумагу, придавая тени, контуры… я не могла догадаться у чего. Разговоры свелись к минимуму, но мне было сложно сконцентрироваться на своей работе. Временами я чувствовала, как он смотрит на меня. Всё начиналось как покалывание мурашек, распространявшееся по моей руке. От его взгляда волоски на затылке приподнимались, но когда я, наконец, решалась посмотреть на него, его голова была опущена, руки напряжены, пока он рисовал, какой бы там шедевр не придумал. Желание спросить его, над чем он работал, поглощало меня. Я поняла, что едва ли могу работать над своей картиной. Я резко выдохнула, а он усмехнулся. Звук его глубоко смеха, смешанный с басами музыки, разбудил дремлющих в моём животе бабочек.

— Что? — спросила я, не сдержав ухмылки, когда он поднял взгляд на меня. Намёк на озорство окрасил его глаза цвета моря искрами карамельного цвета.

— Это тебя убивает, не так ли? — улыбка стерла все темные тени под его глазами.

Мои брови подозрительно выгнулись.

— Не понимаю, о чем ты? — я покачала головой и вернула внимание к работе, проигнорировав его самодовольную улыбку. Все чувствовалось так легко… вся эта ночь.

— Это ты, — его голос был дымом и пламенем, и мой желудок перевернулся.

Я закрыла глаза и сделала глубокий вдох.

— Хочешь посмотреть? — спросил он.

Я хотела и не хотела. Деклан умел воссоздавать реальность. Он покажет, кто ты, он даст мельком заглянуть в свою голову, нарисует тебя правдиво и со страстью, и не останется шансов отрицать правду. Я очень боялась увидеть, какой он видел меня сейчас.

Он не дал мне возможности сказать нет, когда развернул альбом ко мне. Там была и я, и не я. Там были тени и туман, а моё тело размыто в воздухе. Единственной четкой линией был мой профиль. Голова наклонена вниз, руки слегка подняты, будто в молитве, и мой силуэт потерялся в свечении позади.

Рисунок был грустным и впечатляющим… Он был прекрасным. Я села на колени перед Декланом и дрожащими пальцами взяла альбом из его рук. Я уставилась на девушку на рисунке. Она была уверенной, чистой и абстрактной. Непоколебимой и мимолетной… именно так я себя чувствовала. Я была женой Кларка, но также была сердцем Деклана, я застряла меж двух миров, как он меня и изобразил.