Привлёкший внимание Есенин тоже не забылся. Красивый, талантливый, непосредственный и с таким щемящим сердце именем — Сергей Александрович. К его именинам Елизавета Фёдоровна послала подарок, образ преподобного Сергия Радонежского. В то время поэт начал служить санитаром в Царскосельском лазарете великих княжон Марии и Анастасии, так что оставалось надеяться на его творческие успехи после войны.
Война же, судя по всему, затягивалась надолго. Положение на фронтах было тяжёлым, и ещё в августе 1915 года, приняв на себя обязанности Верховного главнокомандующего, Николай II отбыл в действующую армию. «Молитвы всей России с тобою, — телеграфировала ему Елизавета Фёдоровна, — особенно эти дни всеобщего доверия, и усиленно поднимаются все души к Божьей Матери, да укрепит Она, наша Заступница, тебя в подвиге, который ты взял на себя для родины». Но «всеобщее доверие» таяло на глазах. Во всяком случае в Москве, остро ощущавшей дестабилизацию экономики. На подъездных путях к городу стояли тысячи неразгруженных вагонов, заводам и фабрикам не хватало сырья, начались перебои с поставкой топлива. Всё это действовало на москвичей гораздо сильнее успехов русской армии в 1916 году, а уж когда невиданных размеров достигли цены на продовольствие, Первопрестольная озлобилась не на шутку.
С каждым днём Великой княгине становилось всё опаснее покидать пределы обители. Могла произойти любая провокация. Чтобы этого не случилось, вице-директор Департамента полиции потребовал «в виду переживаемого ныне тревожного момента» усилить в Москве меры «в ограждении личной безопасности Её Императорского Высочества». В ответ Московское охранное отделение перечислило все прежние свои действия по данному вопросу, прибавив, что для новых у него не хватает агентов, денег и автомобиля сопровождения. Ситуация начинала напоминать ту, что двенадцать лет назад сложилась вокруг Сергея Александровича...
Елизавета Фёдоровна не боялась. Как и супруг, она вверяла свою жизнь Богу, часто повторяя сёстрам обители, что без Его воли ни один волос не упадёт с головы. В декабре 1916 года состоялась её поездка в Сэров. Война началась для России в праздник преподобного Серафима, и Великая княгиня уповала на особенную помощь святого, на его защиту. «Десять дней молилась за вас, — напишет она Государю, — за твою армию, страну, министров, за болящих душой и телом...» Вернувшись, Елизавета Фёдоровна узнала невероятные новости — в Петрограде убит Григорий Распутин, а среди убийц, помимо младшего Юсупова, называют её племянника Дмитрия!
Распутин... Она никогда не видела этого человека, о котором вокруг столько говорили. Но наслушалась многого. Из того, что рассказывалось, возникала очень неприятная картина — какой-то сибирский мужик с сомнительной репутацией полностью подчинил себе волю царя и царицы и, пользуясь болезнью их сына, которому только он якобы способен помочь, стал вмешиваться в управление государством. Даже если не всё было здесь правдой, то так понимали ситуацию в обществе, а это уже грозило опасностью. Целых шесть лет Елизавета Фёдоровна пыталась разобраться в происходящем. Искала доверительного разговора с Аликс, предостерегала в письмах Ники, просила помощи у брата. Ничего не выходило. Если раньше доверие Царской четы некоему доктору Филиппу объяснялось интригами великих княгинь Анастасии и Милицы, то влияние нового «чародея» не укладывалось ни в какую теорию, и способов борьбы с ним не находилось.
Елизавета прекрасно понимала, что личная жизнь Александры не подлежит вмешательству, что сестра давно самостоятельный человек, мать семейства. Однако, по своим собственным словам, относилась к ней скорее как к дочери, а в Николае продолжала видеть прежнего Ники, всегда и во всём доверявшего дяде Сергею и тете Элле. Обеспокоенная странными делами в его доме, она писала Николаю в феврале 1912 года: «Со всех концов России в моих поездках, да и здесь люди идут ко мне со своей болью — это правда; я твоя сестра — “вы должны открыть им глаза...”. И всё это я несла тебе, так как видела в этом свой долг, а ещё потому, что была на грани срыва от страха за твоё благополучие». Она так хотела помочь, подсказать, объяснить. А в ответ встречала лишь вежливый, но принципиальный уход от темы.
Свой внутренний мир и свои душевные переживания семья Венценосцев оградила надёжной непроницаемой стеной. И ближний круг им этого не простил. Как же так?! Пренебрегают мнением «света», предпочитают титулованным особам, день и ночь мечтающим о «дружбе» с царём и царицей, какого-то крестьянина, не позволяют вторгаться в их частные дела! Сразу поползли слухи, один нелепее другого. Как снежный ком покатилась дурная молва, обраставшая всё новыми и новыми сплетнями, выдумками, а затем и фальсификациями. О Распутине заговорили повсюду, его имя не сходило с газетных страниц, на него сваливали всё и вся, заставляя заодно сомневаться в адекватности императрицы и в авторитете императора.
Елизавете Фёдоровне это доставляло боль. Но как защитить Аликс и Ники, когда они сами себя так изолировали? И что, вообще, реально происходит? Когда случилась история с пресловутым Филиппом, Великая княгиня высказала интересную мысль: «Не было бы ничего дурного, пожелай он (император. — Д. Г.) встретиться с интересным человеком, как говорится, не придворным, пригласить его наравне с другими — что плохого, если Государь говорит с народом, чем больше он видит людей, тем лучше. Пагубно это, лишь когда окружено тайной». Вот оно — тайна! И сейчас она действительно будоражила умы, распаляла страсти, порождала фантомы. Только о существовании таковой, глубоко личной, никого не касавшейся (ведь у каждого есть что-то, не предназначенное для посторонних) никогда не узнали бы в обществе без подлых усилий, без мощной «раскрутки» со стороны «обиженных мстителей» и быстро подключившихся политиканов. Началась бессовестная дискредитация Царской семьи. Продуманная, чётко организованная. Ложь окончательно заслонила истину, исказив суть вещей и введя в заблуждение даже отлично знавшую цену злословиям Елизавету Фёдоровну.
Всё, что она слышала про Распутина, исходило от людей, не доверять которым у неё не было оснований. Вот член её Комитета, лидер партии «октябристов» А. И. Гучков — посударственный и общественный деятель, благотворитель. Но он же — активный клеветник в адрес императрицы. Или Джунковский — давний знакомый, бывший адъютант Сергея Александровича, всегда обаятельный и любезный. Некоторое время «милый Джун», любимец светских кругов и артистической богемы, был заместителем министра внутренних дел и шефом Корпуса жандармов, что давало ему серьёзные возможности. Воспользовался он ими весьма оригинально — собрал неподкреплённые доказательствами слухи о «кутеже» Распутина в Москве, представил их императору в виде секретной (!) записки, и тут же ... передал её знакомым, после чего скандальный текст пошёл гулять по рукам. Когда Джунковского сняли с должности, «компромат» достался журналистам. Газетная бомба, конечно, взорвалась.
До Великой княгини наверняка доходили рассказы С. И. Тютчевой (дочери безукоризненного сотрудника Сергея Александровича), бывшей фрейлины императрицы и воспитательницы великих княжон, уволенной за интриги и теперь лгавшей в отместку направо и налево. Наконец, нельзя было не прислушаться к мнению близкой подруги, 3. Н. Юсуповой, которая давно затаила обиду на Александру Фёдоровну, не пожелавшую обсуждать с ней «распутинскую» тему. Разумеется, в разговорах с сестрой императрицы княгиня Зинаида не допускала тех эпитетов, которыми награждала Царскую чету у себя дома, но невинную жертву изображала.
В конце концов, Елизавета Фёдоровна нашла возможность объясниться с сестрой. Разговор не получился. Обе оставались непреклонны, обе не принимали встречных доводов. И Александра, и Елизавета были глубоко православными женщинами, верными дочерями Церкви, образцами подлинной преданности Всевышнему. Но разные обстоятельства личной жизни, включавшие источники радостей и страданий, привели к различному восприятию того, что называется духом веры. За каждой из них стояли своя правда, своя христианская дорога, и драма заключалась в несоединимости позиций, в невозможности поступиться самым главным, самым святым. Общим для обеих, но по-разному открывшимся для каждой.
