Точно! Мы же вчера ездили по лавкам. Воспоминания выплывали, как кусочки рыбчернильниц из сливочного бульона. Так, ещё мы вчера ели в «Трёх острохвостах».

Джеймс познакомил меня с какой-то местной знатью, которых я в упор не помнила. Потом… что было потом?

Ох.

Память предусмотрительно скрыла подробности, как я садилась в карету и как шествовала до своей спальни. Зато в красках показала, как мы с Джеймсом прощались.

Ох!!

Но между нами же ничего не было?

Я закрыла глаза. Прислушалась к себе. Нет, я бы почувствовала.

Что, Ирка, радует это тебя? Или разочаровывает?

Не так я хотела вскружить голову первому заместителю ректора! Я хотела вести его шаг за шагом. Не спеша. То приближая, то отстраняя, пока не стану добиваться желаемого. Не превращу его в своего… ладно, не слугу, но заставлю прислушиваться к себе!

Однако вчера я перебрала, и Джеймс контролировал процесс вместо меня. То, что между нами ничего не было — исключительно его заслуга.

Как он будет держаться со мной сегодня? Сделает вид, что ничего не было? Поцелует снова? И что делать мне? Держать его на расстоянии?

Память и тут не подвела. Напомнила, как я сама тянулась за поцелуями, и как внутри всё замирало от счастья. Да у меня такого не было лет с пятнадцати! И в пятнадцать-то не было! Гормоны бурлили, конечно, но это другое. Не было того желания раствориться, потеряться в мужчине, такого единения душ!

Я уткнулась в подушку, чтобы охладить пылающие щёки. К демонам благоразумие! Я не хотела держать Джеймса на расстоянии!

Но и бежать за ним как влюблённая девчонка — благодарю покорно! Я достаточно изучила его, чтобы понять — он привык нравиться. Привык выбирать девушек, как вчера выбирал блюда в меню.

И если я хочу снова с ним целоваться, мне придётся его перехитрить. А заодно вправить мозги и всё-таки заставить себя слушать.

К тому моменту, как Джеймс зашёл за мной, я уже приняла ванну, а служанки причесали меня и одели. Я сидела на низком диванчике, красиво расположив складки платья, и листала каталог.

Я решила делать вид, будто ничего не помню о вчерашнем. Пусть Джеймс мне сам расскажет. А я заодно пойму, чем вчерашний поцелуй был для него — порывом искренних чувств или пьяной забавой.

Однако он снова взял ситуацию в свои руки. Пересёк комнату, подошёл ко мне со спины, запрокинул мне голову и снова поцеловал.

— Доброе утро, Ио, — сказал он.

— Доброе, — выдохнула я.

К щекам прилила кровь. Но мне вдруг стало легко. Между нами больше не висела недосказанность. Мы — пара, и Джеймс только же это подтвердил. В животе будто порхали мотыльки.

— Мне снились бабочки, — вдруг сказала я. Даже зажмурилась, вспоминая. — И пузыри.

— Ещё бы, — хмыкнул Джеймс. — Ты выпила столько вина. Удивительно, что тебе не приснилось чего похуже.

— Приснилось! Это был кошмар, — я вцепилась в его рукав, разом вспомнив сон. — Я проснулась, едва дыша, Джеймс! Думала, сердце выпрыгнет из груди!

— Я бы поймал его и посадил в банку, чтобы не скакало по Академии ошалевшей лягушкой. Такого наши коридоры не заслужили. Пусть бабочки станут твоим самым страшным кошмаром, — улыбнулся Джеймс и поцеловал меня снова.

Этот поцелуй был иным, чем первый, — лёгким, почти небрежным. Утренний чмок, которым награждают старую подругу.

Или жену.

— Ты выбрала? — спросил Джеймс.

Что я выбрала? Свою судьбу? Это что, такое предложение руки и сердца? Так быстро? Я не готова!

— Я… не знаю… Это так неожиданно, Джеймс, — вспомнила я наконец дежурную фразу из любовных романов. — Мне надо подумать.

— Думай до обеда. Чем быстрее ты выберешь модель, тем быстрее обновки будут готовы.

Я снова залилась краской. Ох, конечно же, он говорил о платье! Я же держала каталог в руках. Хорошо, что я отделалась обтекаемыми фразами. Неловко бы вышло. Я не из тех, кто только посмотрел на мужчину и уже знает, как назвать детей от него! Я вообще не думала ни о какой свадьбе!

Я снова открыла каталог и уставилась в него, не понимая ни слова. Рисунки расплывались перед глазами. Так, Ирка, спокойно. Ты не школьница, которой улыбнулся любимый учитель. Даже если чувствуешь себя именно так.

Джеймс прошёлся по комнате. Тронул шкатулки с украшениями — они стояли на столе, все три. Я посмотрела на них и наконец вспомнила, о чём хотела поговорить!

— Я правильно понимаю, что ректор Академии выполняет и функции мэра? — спросила я. — Я хочу сказать, управляет городом?

— Не совсем, — ответил Джеймс. — Городом управляет особый совет, они заседают в ратуше. Ректор руководит Академией.

— Но имеет влияние на решения городского совета?

— Не забивай свою хорошенькую головку, Ио, — Джеймс подошёл, снова сзади, и погладил меня по голове. Как ребёнка. — В совете заседают взрослые и умные мужчины. Они знают, как сделать жизнь Аттамии лучше.

— Разоряя простых людей? Джеймс, я могла бы своими серьгами оплатить долги всего города!

— Ио, мы не вмешиваемся в дела города, а они не вмешиваются в наши. Так надо.

— Тогда почему гвардейцы носят мундиры с нашей символикой? Я знаю, как выглядит герб Аттамии! Там корабль и рыбы, потому что Аттамия портовый город. А у гвардейцев и налоговиков на мундирах вышиты драконы. И набирают их из выпускников Академии! Так-то мы не вмешиваемся в дела города?

— Ты очень внимательна, — улыбнулся Джеймс.

Нехорошая у него была улыбка. Недобрая.

— Я хочу сразу расставить точки над i, — заявила я. — Я считаю, что управление городом должно быть…

— Какие ещё точки? — перебил меня Джеймс. — Куда поставить?

Я закатила глаза.

— Это просто такое выражение. Так вот, я умею не только сортировать бумаги. Я уверена, что смогу облегчить жизнь горожан!

— Не сомневаюсь в этом, дорогая. Но это не та тема, которую стоит обсуждать на голодный желудок.

Джеймс позвонил в колокольчик, и нам принесли завтрак. Я прислушалась к ощущениям. Голова после вчерашнего почти не кружилась. Пожалуй, я вполне могу запихать в себя что-нибудь лёгкое.

Завтрак как будто специально готовили для того, кто немного перебрал накануне. На серебряных блюдах были разложены листья салата и очищенные от скорлупы яйца, совершенно круглые, величиной с мячик для пинг-понга. На круглой доске подали свежевыпеченный, ещё горячий хлеб. В прозрачной чашке колыхались густые сливки.

— Сегодня нужно будет снова сортировать письма, — сказал Джеймс, намазывая сливки на хлеб. — Вчерашний день ты пропустила. Так что сегодня придётся потрудиться.

— Сначала я хочу чаю, — заявила я. — У вас вообще пьют чай? Ну, травы! Хочу что-то тёплое.

— Сейчас тебе нужно другое, — улыбнулся Джеймс, и вскоре передо мной стоял бокал с золотистыми пузырьками.

Я вспомнила сон и вздрогнула.

— Вот такие пузырьки мне и снились, — сказала я и поёжилась. — В них были бабочки и не могли выбраться.

— А они пытались? — спросил Джеймс.

Я помотала головой.

Вот видишь. Им было хорошо. Пей.

Я машинально отпила. Знакомый терпкий привкус рассыпался по языку. Поцелуи Джеймса были похожи на это вино — сладкие, но с едва заметной горчинкой.

— Ты слишком молода и наивна, дорогая, — улыбнулся Джеймс. — Бросаешься спасать тех, кому это не нужно. Во сне ты пыталась освободить бабочек, верно?

— Да! Но они не хотели выходить.

— Вот видишь. Бабочки были счастливы в своих коконах. А люди Аттамии счастливы своим нынешним положением. Не лезь туда, где ты ничего не понимаешь, Ио. Иначе превратишь реальность в кошмар, как превратила свой сон.

— Я уверена, что смогу разобраться и помочь, — сказала я и отпила ещё. — Только мне нужно знать, как у вас всё устроено. Книги, законы…

— Ты получишь их, если захочешь. Но попозже.

Я разрезала яйцо и положила на хлеб. Нежный желток, хрустящая корочка. как же вкусно.

И пузырьки рассыпаются на языке.

— Я буду сортировать письма, — согласилась я. — А потом ты дашь мне книги. И с ректором познакомишь.