— Пусть мы с Каттером и разные, есть у нас кое-то общее. — Безэмоционально ответила Цатта, — Мы любим доводить начатое до конца.

— Какой бред! — Я всплеснула руками, — И что теперь? Избавитесь от Синка?

Я сказала это в яростном порыве, не всерьез, но как только предположение сорвалось с губ, оно обрело вес и форму. Посерьезнев, я замерла, ожидая от принцессы ответа.

— Догадливая моя, ты бы последила за язычком. — С этими словами юбки Цатты зашуршали, и в лунном свете между ее пальцев сверкнуло небольшое лезвие. Поблескивало оно как-то неестественно, слишком ярко для ночи, что сообщило мне о том, что клинок, скорее всего, ядовит, — Некоторые предположения могут привести к смерти.

— Позволь уточнить — верные предположения? — Я сделала едва заметный шажок назад, чтобы ненадолго оказаться в тени, выпасть из поля зрения Цатты.

— Мы сделаем все, чтобы достичь нашей цели.

— Но Синк твой муж. — Как бы невзначай я шагнула вправо, чуть поближе к принцессе, — Разве… не жалко?

— Не все могут похвастаться такими пылкими чувствами, как у вас с Бейвом. Пылкими, а главное — взаимными.

— Ах, конечно, — Я запустила одну руку за спину, — Ты и представления не имеешь, что такое любовь.

— Какая же я сука, верно? — Хмыкнула Цатта, поднимая свой кинжал чуть повыше, чтобы я испугалась ее, как маленький ребенок — темноты.

— И что ты получишь за это? — С любопытством человека, смирившегося с неизбежным, поинтересовалась я, — Что даст тебе Солз, сидящий на троне?

— Ставь вопрос по-другому: что дам ему я? — Цатта подошла чуть ближе. Какая молодец — словно читает мои мысли! — Смерть я ему дам, смерть. Как только я стану единоличной императрицей, наивный Солз станет главной мишенью. Как жаль, что в этом поколении магов больше не останется…

Именно такого ответа я и ожидала, хотя еще несколько месяцев назад я не могла и предположить, что Цатта так хочет власти. Наверное, мне никогда не придется встретить более талантливой актрисы. Но я не жалела — хоть Цатта и была актрисой от бога, воительницей она была никакой.

Похоже, принцесса забыла, чему учили меня в обществе Кинжала несколько лет. Тадар Ландери всегда говорил: «Думай и делай одновременно». Получалось не всегда, но в ответственные моменты мне все же удавалось собраться.

Поэтому, пока она рассказывала мне о своих планах, думая, что эти тайны я унесу за собой в могилу, я успела признать, что Синк больше нравится мне живым, а Цатта — мертвой, и если выбирать кого-то из них, то я отдавала свой голос принцу.

Обе мои руки сработали безотказно — одна выбила отравленный кинжал из руки Цатты, отшвырнув его куда-то в сторону, а другая всадила мой собственный клинок ей под ребра. Не помешал удару ни туго зашнурованный корсет, ни моя совесть, которая, кстати, замолчала уже несколько часов назад.

Принцесса даже не вскрикнула, потому что я тут же зажала ей рот ладонью, испачканной ядом.

— Ты забыла, дорогая подруга, — Я приблизила лицо к Цатте, — Бейв — не убийца, а вот я — еще какая!

Девушка застонала, в ее глазах что-то из последних сил боролось со смертью.

— Нужно уметь принимать свою судьбу, Цатта. — С этими словами я вытащила кинжал из ее живота, позволив телу мягко упасть на пол. Только пышные юбки шуршали в ночной темноте, а ветер заглушал тихие всхлипывания умирающей. Я ждала минуту, две.

Кровь пропитала роскошный корсет, лицо Цатты побледнело, глаза застыли, как две стекляшки. Я смотрела на содеянное своими руками и не чувствовала ничего. То ли на меня так повлияла усталость, то ли ненависть к Цатте побеждала все остальные чувства. Как бы то ни было, разум говорил мне, что нужно бежать. Я сотворила то, что не должна была, отрезала все пути назад.

Может, это даже к лучшему — не будет соблазна вернуться.

Теперь меня будут искать все — отец, Синк, каждому гвардейцу будет отдан приказ разыскать девушку по имени Милит Сеттери — наемницу, преступницу, убийцу принцессы Цатты.

Это значило только одно.

Милит Сеттери должна умереть. И как можно скорее.

Я пришел в себя где-то к ночи, когда в моей холодной камере осталась только полоска лунного света на каменном полу с кое-где разбросанной соломой. Несколько минут я пытался сообразить, где я нахожусь и что произошло за те часы, пока я был в отключке.

В памяти осталось какое-то смутное воспоминание о том, как меня вели по промозглой городской улице, крича что-то прохожим, которые тут же разбегались в стороны. Перед глазами у меня тогда все плыло, и я никак не мог разглядеть испуганных лиц горожан, но их крики и возгласы намертво впечатались в мой разум.

Они повторяли какое-то слово, тыча пальцем в мою сторону. Очевидно, весть о том, что я убил короля, разнеслась по городу со скоростью пожара.

Я застонал, прижав колени к груди. Плечо болело от долгого лежания на жестких камнях, но я знал, что поудобнее улечься все равно не получится — в камере не было никакой мебели, только крохотное зарешеченное окно под самым потолком и отхожее ведро в грязном замызганном углу.

Как далеко я от замка я нахожусь? Где сейчас Милит? Поняла ли она, о чем я кричал ей?

Мне было так плохо, что уснуть никак не получалось, как бы я не пытался отключиться и ждать завтрашнего дня. В голову настойчиво лезли всякие отвратительные мысли, и самая главная из них была ненавистью к самому себе. Единственное, на что я надеялся — это на помощь Милит, потому что самостоятельно я никак не мог себе помочь, сидя в этой вонючей тюрьме.

Но как мне могла помочь она, я тоже не представлял.

Что она сделает? Пойдет к своему отцу, расскажет ему все, как было, но если он не поверит ей? Девушка просто опустит руки и будет права — я сам загнал себя в могилу.

А взрывом я и вовсе забил последний гвоздь в крышку своего гроба.

Я до сих пор не мог понять, что на меня нашло, как я умудрился потерять самообладание и выпустить из себя столько энергии, способной разрушить не только весь замок, но и половину города. Это было похоже на безумие, какое-то наваждение.

Наверное, это и было то, что Солз ощущает каждый день. То пламя, о котором он говорил в подвале особняка Савельти.

И мне хотелось верить, что я больше никогда это не почувствую.

Мое тело так полностью и не восстановилось после колдовства — ноги и руки ломило от усталости, а из-за холода, царящего в камере, пальцы начали неметь где-то к середине ночи. Я тщетно пытался отогреть их, но казалось, замерзал еще сильнее. Я жался к стене, пытаясь поплотнее завернуться в тонкую дорожную накидку, но она не грела, а только лежала на плечах бесполезным грузом.

При мне не оказалось ничего, что могло бы принести пользу — ни огнива, ни оружия, ни теплых сапог, а уж про еду и говорить нечего. Еще пару дней, и я полезу на стену от голода, хотя я прекрасно понимал, что это все — только начало.

Я провалился в сон где-то под утро, и когда проснулся снова, то увидел скудные лучи солнца, разрезанные прутьями оконной решетки. Меня тут же объял холод, и я поспешил прижать колени к груди, чтобы сохранить хоть немного тепла.

За дверью было тихо. Я понятия не имел, в какую камеру меня посадили и что там был за коридор, но судя по тишине снаружи, до меня никому не было дела. Значило ли это, что Милит не смогла мне помочь?

Я тешил себя дурацкими надеждами, что она найдет способ, в крайнем случае, подключит ребят из братства и спасет меня, но надежды не могли ни накормить меня, ни согреть, и я уже начинал думать, что даже если у девушки получится, к тому моменту, как она придет с подмогой, я уже протяну ноги.

За эти самые мысли мне хотелось ударить самого себя по морде. Во всех своих бедах виноват я сам, и выбираться из них мне самому! Легко думать, что придет девушка с ликом ангела и избавит меня от всех проблем. Нужно придумать что-то… Придумать, пока голод или простуда не ослабят меня так, что я перестану соображать.