— Еще чуть, — шептал он сам себе. — Еще шаг…

Сзади ему кричали, но он не оборачивался. Знал, что если остановится, то потом уже не двинется с места.

— Еще шаг. Скоро будем.

Иль не сразу поняла, что повозка встала — так медленно они двигались. Кто-то, громко ругаясь, начал распрягать коней.

— Выходи, — услышала она голос Хлея. — Прибыли.

Спустившись на землю, Иль едва смогла различить очертания большого дома, а вот вывеску над входом уже не увидела.

— Скорее туда! — приказал Хлей.

Иль протиснулась в узкую щель, оставленную для несчастных путников, и закашлялась.

— Проходи! Не стой на пороге! — сказал ей слуга, оттесняя ее к стоящим рядами широким столам. — Твои сейчас будут.

Иль присела на лавку и огляделась: внутри трактир был грязным, с низкими закопчёнными потолками, с которых клочьями свисала черная от времени паутина, с маленькими мутными оконцами, закрытыми глухими ставнями, с земляным утоптанным полом, на котором, помимо столов, стояли коробы и лежали мешки. Хотя Иль и не приходилось раньше бывать в подобных местах, она поняла, что даже самый жалкий трактир был в тысячу раз лучше бушевавшей за окнами бури.

— Есть? Пить? — спросил ее слуга.

Хотя радаринкского языка Иль не знала, это слова были ей знакомы — купцы всегда повторяли их, когда приходило время привала. Она кивнула.

— Есть каша, — добавил слуга. — И пиво.

Иль замотала головой и развела руками.

— А, иноземка… — протянул он. — Что ж с вас взять, пришлаков?

И он, шаркая ногами, удалился. А трактир начал заполняться людьми — сначала вошел Хлей, весь серый от слоя пыли, за ним Бяла, громко ругаясь, а потом и остальные.

— Переждем здесь, — объявил Хлей. — Подать вина да пожрать поскорее!

Он поискал глазами Иль.

— Вот ведь и денек! — уже по-нордарски заметил он. — Давно такого не было…

Последний купец, которого Иль запомнила как Рымду, распахнул двери и закричал:

— Геда! Геда ушел вперед! Пошел к Стишинскому перевалу. Говорит, там ночь скоротает!

Гедой был тот радаринкец, который нарек трактир разбойничьим гнездом и нипочем не хотел оставаться здесь на ночлег.

Хлей только развел руками. Он чуть не надорвался, тяня упирающихся, до смерти напуганных лошадей, так что теперь у него не было сил еще и уговаривать кого-то остаться. Если Геда решил, что в одиночку одолеет путь до перевала, где было ближе к городу и не так опасно, как на большой дороге, то и пусть.

— Он знает, что делает! — ответил Бяла. — И мы знаем.

Слуга тем временем уже расставлял глубокие миски, чашки и ложки, разливал вино, накладывал кашу и печеные овощи.

— К столу! — гаркнул он.

Купцы расселись, выпили принесенного вина, наломали черствого хлеба и застучали ложками.

Ела и Иль, все еще ежась от холода. Заметив, как она пытается согреть пальцы о пламя свечи, Хлей приказал принести ей горячего чаю и кусок сахара.

— Ты, как поешь, поднимайся наверх, — сказал он, вставая из-за стола. — Там тебе комната будет. Завтра, ежели ветер уймется, с утра двинем. А пока и поспать можно.

И он ушел, едва не падая от усталости. Иль тоже не стала засиживаться — прихватив с собой чашку, она поднялась за слугой по шаткой лесенке, вошла в комнату, больше похожую на клетку, и упала на постель. Хотя был еще день, а за окном бушевал ветер, ударяя в хлипкие ставни, усталость взяла свое, так что она уснула, едва закрыв глаза.

***

Дверь заскрипела, и в комнатку, где спала Иль, протиснулись двое. Зажегся огарок, и налетчики увидели девушку, свернувшуюся в калач под тонким драным одеялом.

— Поднимай и тащи вниз! — приказал один другому.

И не успела Иль толком проснуться, как здоровенный детина грубо сдернул с нее одеяло.

— А ну вставай! — рявкнул он, наклоняясь над ней.

Иль вскочила на ноги и закричала.

— Твои все внизу! Пошла!

Клещами впились его сильные пальцы в тонкую руку Иль. Не обращая внимания на ее попытки вырваться, детина тащил ее, словно собаку. Внизу, в общей комнате, уже стояли купцы, все, как один, с завязанными за спиной руками.

Высокая баба, с длинными, затянутыми в неряшливый узел, волосами, мужских штанах и рубахе, в высоких сапогах, сидела на столе, поставив ноги на лавку.

— Эй, верховодка! — позвал ее детина, держащий Иль. — Смотри, кого я нашел!

Баба обернулась и знаками приказала поставить Иль вместе с купцами.

— Эх, прав был Геда! — вздохнул Хлей. — Разбойничье гнездо.

— А ну заткнись! — рявкнул один из подручных верховодки и замахнулся на Хлея.

— А ты руки при себе держи! — оборвала его та. — Мы ж не убивцы какие!

Говорила верховодка, как и все остальные, на радаринкском, но Иль от страха показалось, что она ее поняла.

Баба тяжело прошла мимо своих пленников, достала из кармана самокрутку и закурила. Против воли Иль восхитилась ею — женщина, а как ее слушаются! Да уж, это не Нордар, где даже кера не смела перечить мужчине!

— Мои молодцы сейчас наверху пошуршат, — объявила верховодка. — Золотишко срежут. Ну, и коньков ваших заберут. Мы люди мирные, вас не тронем.

И она расхохоталась.

— Только не коней, дрянная ты баба! — выкрикнул Бяла и тут же получил кулаком по лицу.

— А почему ж? — верховодка нахмурилась. — До перевала недалече. Там коньков и возьмете. Токмо, вестимо, втридорога. Но вы ж богатенькие, не обеднеете.

— Товаром возьми, гадина! — крикнул уже Хлей. — Ковры везу шелковые, подушки!

— А мне ни к чему, — отрезала баба и снова достала самокрутку. — Я лошадок люблю!

Наверху слышался шум и ругань ночных налетчиков — видать, нашли кошели купцов, набитые деньгами.

А Иль, во все глаза смотрела на нее, и все никак не могла понять, почему верховодка кажется ей знакомой. Что-то было в ней такое, что она уже раньше видела, только не помнила, где. Эта мужебаба вела себя так, будто сама себя хотела убедить в том, что больше не является ничьей собственностью. Так же вела себя и Иль, когда бросилась прочь из Даиркарда!

И тут ее осенило.

— Постойте! — выкрикнула Иль на нордарском. — Не надо!

Верховодка уставилась на нее, забыв про дымящуюся в зубах самокрутку.

— Нордарка?

Иль кивнула.

— Далече от родных земель.

— И вы.

— Как ты поняла, что я не из этих? — спросила верховодка, кивнув не то на стоящих купцов, не то на своих подручных.

— Не знаю, — призналась Иль.

Баба снова села.

— Поди сюда, — обратилась она к Иль. — Пусти ее, дурень!

Детина разжал тиски.

— Ты откуда?

— Из Даиркарда.

— И я когда-то там жила… Не поверишь, в самом дворце кета нашего Азапа, будь он проклят тысячу раз!

У Иль перехватило дыхание! Вот почему облик верховодки показался ее знакомым! Азапом был их с Иркулем отец, так что она не раз и не два должна была видеть ее во дворце!

— И что же случилось? — решилась спросить Иль. — Как вы здесь оказались?

Верховодка выпустила клубок дыма и снова засмеялась хриплым, грубым смехом.

— Молодая я была, глупая. Да на рожу не шибко-то красивая. А что делать бабе, коль богами красы не положено? Я во дворце прачкой служила, руки себе в мясо стирала, — она подняла широкую красную ладонь и повертела перед Иль. — Да спину надрывала. Отец меня то и дело палкой охаживал — дескать, женихи ко мне не частят, а кормить ему меня накладно будет. А что накладно — я свою монету исправно домой носила. Да и жрала не за троих.

Верховодка обиженно поджала губы, вспомнив, как несправедливо обходился с ней родной отец.

— Все попрекал меня тем, что кожа не гладкая да нос набок отрос. А я, дура, плакала да думала, что это, вроде как, временно. Дескать, вырасту, вытянусь, вылюднею да и краше стану, — тут она выругалась так, что даже ее подручные присвистнули. — А потом меня наверха послали, туды, в кетовы опочивальни. Мне, вроде как, не положено было туда соваться, да только девка одна — ох, и красавица ж была — занемогла, вот пришлось и мне идти. Я как по лестнице поднялась, как в покои керы зашла, так и ахнула — все в золоте да мраморе! А платья какие там были! А туфли! Если б я хоть раз так оделась, то вмиг бы стала всем девкам девка! Ну и не сдержалась я — у кровати ожерелье лежало, блестящее такое, с камушками белыми. Я и примерила, так, на мгновение к шее приложила. Стою, любуюсь на себя. Потом сняла, вестимо, да обратно положила, на место. И пошла вниз, будто меня тут и не было. Только не сдержала языка, проболталась одной девке, что бусики я государевой жены трогала. А на другой день за мной пришла кетова личная стража, схватила меня да и поволокла к кету. Дескать, я, своими руками даже трогать его не могла! Кет, чтоб ему пусто было и на том свете, и на этом, приказал меня высечь, дескать, в науку. Отец мой тоже не подмог — перед носом двери запер. Иди, говорит, на все четыре стороны, не дочь ты мне боле.