И он пообещал Трикке, что впредь будет более осмотрительным, но холода это между ними не поубавило — Трикке злился теперь уже на Ойку за ее пустую глупую любовь к его брату.

— Пойдем, Вида! Присядь, Вида! Попей, Вида! Дай я тебе оботру рот, Вида! — передразнивал он хлопочущую подле больного девочку. — Тьфу!

“И почему Виде вечно везет?” — грустно думал он, вспоминая, как горят у Ойки глаза, стоит ей даже имя Виды услышать.

***

Иль потеряла счет дням. Сколько они вот так катили по бескрайней каменной степи — день али месяц? Утром купцы вставали, наскоро завтракали, не разводя костра, запрягали лошадей и выдвигались в путь, а вечером останавливались на ночлег, всегда оставляя пару-тройку человек беречь покой спящих и все их добро.

Хлей, бывало, рассказывал Иль занимательные истории из своих странствий, но больше молчал. Было видно, как он хочет поскорее добраться домой, к любимой молодой жене. Остальные обозчики тоже не отличались болтливостью, а если и приходила им нужда перекинуться словом-другим, то говорили они мало и по делу.

В очередной такой день, ничем не отличимый от предыдущего, на одной из телег, идущих в обозе, треснуло колесо.

— Ай-ай! — покачал головой Хлей, осматривая поломку. — Вот ведь некстати.

Иль тоже вылезла из телеги и стала крутиться рядом, изо всех сил желая помочь расстроенному купцу.

— Вечер уже близко! — крикнул Хлею его друг. — Останемся на ночь. К утру и починим.

Пока солнце не зашло за окоём, купцы, все вместе, помогали Хлею. Иль, поняв, что им она не помощница, села поодаль и сама не заметила, как задремала. Снился ей Иркуль, непривычно добрый и ласковый.

— Вот уж заждался я тебя, Иль! — говорил он ей, протягивая руки. — Вот стосковался.

Даже во сне Иль не смогла поверить таким переменам и проснулась.

— Эй! Ты кто? Не подходи! — раздался рядом с ней крик одного из купцов. — У нас оружие!

Из сумерек выступила босячка, каких много на любой большой дороге, а с ней и совсем маленькая девочка.

— Мне бы поесть, — прохрипела оборванка, подходя ближе. — Аль медяк… Совсем ноги не несут.

— Пошла прочь!

И женщина, опустив голову, пошла дальше.

— Это обманка, — объяснил Иль Хлей, когда она спросила его, почему купцы прогнали нищенку. — А во тьме прячутся дружки ее, разбойники. Мы тут начнем ее хлебом-солью почивать, отвлечемся да бдительность растеряем, а они тотчас и нападут на нас. Хорошо, если только товар отберут, а бывало, что и по горлу раз-другой ножом проведут. И нет обоза.

Хотя Иль и доверяла опытному в дорожных делах Хлею, но не могла не пожалеть несчастную попрошайку, медленно удалявшуюся от обоза. Она совсем не походила на тех, кто мог быть в сговоре с шайкой разбойников.

— Починили! — изрек мастеровой Горда, прилаживая колесо к телеге. — С рассветом выезжаем.

Обрадованные, путники поели и завалились спать. Не спалось только Иль, которая все никак не могла выбросить нищенку из головы.

Осторожно, стараясь никого не разбудить, она спустилась на землю. Выставленные в дозор купцы мирно сопели, прислонившись к задку самого дальней повозки. Иль, едва наступая на землю, припустила вперед по дороге, надеясь нагнать несчастную мать и ее маленькую дочку.

Через тысячу шагов она услышала слабый голос, такой, каким обычно говорят те, кому недолго осталось на этом свете:

— Мне не дойти. Ноги не донесут. Иди сама, Фалькиль. Иди да не бойся. А я тут полежу. Отосплюсь, встану да найду тебя…

Иль с изумлением поняла, что знает слова, произносимые нищей побирушкой. Говорила та на оннарском, хотя купцов просила о хлебе на радаринкском.

— Эй! — позвала Иль из темноты. — Вы где?

— Мама! — пискнула девочка.

— Я из обоза, — тихо, стараясь не разбудить криком своих друзей, представилась Иль. — У меня нет еды, но есть деньги.

Иль почуяла, как маленькая теплая ручка обхватила ее запястье.

— Возьми, — сунула она в ладошку пару монет, которых наменяла у Хлея за свои стеклянные украшения.

— Благодарствую, добрая госпожа, — заученно ответили ей.

Иль повернулась, чтобы бежать обратно, пока ее не хватились, но тут другой, первый голос, сиплый и едва различимый, остановил ее:

— Передай ему, как увидишь, Сталливанову волю. Пусть обойдет он весь свет, помогая тому, кому уже никто не в силах помочь, пусть заслоняет собой от беды.

Иль ничего не поняла. Только имя Сталливана и было ей знакомо.

— Кому? — спросила она, решив, что нищенка ее с кем-то спутала. — Кому передать?

— Уульме Мелесгардову.

Иль едва устояла на ногах. Как первая же встречная ими бродяжка в Радаринках могла знать Уульме? Как могла она знать ее, Иль, раз передавала через нее чужие наказы?

— Иди, — снова просипела женщина. — Найди его.

Очнулась Иль уже тогда, когда солнце встало. По тряске она поняла, что они снова едут.

— Вот уж и напугала ты нас! — гаркнул Хлей, когда она открыла глаза. — Утром мы тебя обыскались. Всю округу облазили, пока не нашли. И где? Лежишь у дороги, словно спишь. И, спросить боюсь, как ты там оказалась?

— Не помню, — соврала Иль. — Вышла на звезды посмотреть и не заметила, как ушла. Идти назад в ночи побоялась, присела у обочины да уснула.

— Опасно, — предостерег ее Хлей. — Могла бы и на плохих людей нарваться.

А Иль, вспомнив давешний разговор, решила, что ей это все и вправду привиделось.

Пустая мертвая земля сменялась каменистыми грядами гор, а те, в свою очередь, чахлой колючей порослью. То жарило солнце, то начинал лить мелкий дождь, то задувал ветер. Купцы уже позабыли, в какой день выехали они из Даиркарда, а до Заттариков было еще далеко. Даже лошади, привычные к долгим перегонам, выдохлись и отощали.

Хлей давно уже не шутил, не расспрашивал Иль и не рассказывал о себе и об оставленной им молодой жене. Иль тоже не лезла к нему с разговорами, лишь старалась помочь, когда это было нужно.

Вот и теперь они ехали молча, завернувшись в плащи и отупело глядя вдаль. Ветер, уже не такой слабый, как раньше, клубами поднимал дорожную пыль. В горле у Иль першило, а из глаз градом катились слезы, даже нос был забит песком.

— Залезай внутрь! — прохрипел Хлей, пытаясь откашляться. — Сейчас наметет!

И ветер, словно услыхав такое точное предсказание, задул с новой силой. Воздух разом сделался желтым от пыли. Лошади, перестав различать дорогу перед собой, испуганно заржали и встали на месте.

— Вперед, окаянные! — чуть не плакал от усталости и досады Хлей, стараясь расшевелить заартачившуюся четверку. Ехавшие позади него повозки тоже остановились.

— Дороги нет! — стараясь перекрыть свист ветра и ржание коней, закричал Хлей, размахивая руками. — Остановка!

Иль спрыгнула на землю и едва успела ухватить за дрогу — даже доверху груженная повозка ходила ходуном, а уж легкую керу ветер бы тотчас же подхватил и унес. Лошади одурело рвали ремни, которые были прикручены к оглоблям, а купцы о чем-то спорили.

— Тут недалеко есть трактир! — сипел Бяла, обычно ехавший позади всех. — Пятьсот шагов. Поведем лошадей. Здесь нам никак нельзя!

Другой, его имени Иль никак не могла запомнить, был против:

— Это не трактир, а разбойничье гнездо! Сколько раз там наших грабили? Останемся тут!

— Лошади взбесились! Вот-вот порвут сбрую! Долго нам не продержаться!

Иль, даже понимай она их наречие, из-за шума не смогла бы разобрать и слова. Решив, что помочь все равно не поможет, она забралась обратно в повозку, едва не сорвавшись вниз. От ледяного ветра, который без труда проходил сквозь толстые матерчатые стенки, натянутые на деревянные обручи, у Иль зуб на зуб не попадал. Да и страшно ей было — никогда прежде не видела она бушующей стихии.

Колеса заскрипели, и повозка тронулась. Прильнув к прорехе в материи, Иль увидела, как Хлей, завязав глаза лошадей тряпками, потянул их вперед.

Ветер серчал все больше и больше. Уже не мелкая дорожная пыль, а камни взлетали с земли словно пуховые перья, и с силой бились о колеса и стенки повозки. Мимо, ошалело крича, проносились птицы со сломанными крыльями. А Хлей продолжал из последних сил тянуть за собой лошадей.