Адам подвинулся, чтобы посмотреть на меня. Я почувствовала, что слегка таю под его взглядом.

— То, что ты сказала в машине, о том, что это твоя вина, ты ведь знаешь, ЧТО ЭТО НЕ ТАК, верно? Ты не сделала ничего плохого.

— Я в этом не уверена, — сказала я, глядя вниз. — Я все время мечтаю вернуться в прошлое и все изменить … может быть, все обернулось бы иначе, если бы я просто уделяла больше внимания, слушала, понимала знаки. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Да, — ответил Адам. Он выглядел встревоженным.

— Не знаю, зачем я это делаю, — горько рассмеялась я. — Я ничего не могу с собой поделать. Должно быть, я мазохистка.

Адам, кажется, кивнул в знак согласия, но я не была уверена. Я потянулась за другой салфеткой, высморкалась и добавила ее к горке уже использованных на скамейке рядом со мной.

— Ты не можешь винить себя. — Услышала я его голос. — Я знаю, что это просто слова, но это правда. Ты сделала все, что могла.

— Может быть, — сказала я, но мое сердце было не на месте. И вообще, что Адам знает о неудаче и чувстве вины? Он всегда был идеальным сыном для своей матери.

— Я просто чувствую, что всегда была для него разочарованием, — пробормотала я. — Что я могла бы быть лучшей дочерью.

— Не говори так. Я слышал заключительную часть твоей речи, и ясно, что твой отец действительно любил тебя.

— Я не уверена, что он знал, как это показать. Он был довольно крепким парнем. Но мне не нужно тебе это объяснять. — Я смущенно рассмеялась.

— Энн, — сказал Адам, и я неохотно подняла голову.

— Он очень заботился о тебе, — медленно и осторожно произнес Адам. — Очень сильно. Тогда я этого не понимал. Я думал, что его трудно впечатлить. Требовательный. Упрямый. Я был напуган им. Но, услышав твою хвалебную речь, узнав о жертвах, которые он принес, и, осознав, как сильно он заботился о тебе… это заставило меня взглянуть на него по-новому, осознать, что я неправильно его понял.

Он заколебался, подбирая нужные слова.

— Твой отец очень любил тебя. Ты должна это знать. Это настоящее свидетельство того, что он вырастил такую совершенную, независимую дочь.

Я почувствовала, что мои глаза начинают гореть от невыплаканных слез.

Не плачь…

— Я должна вернуться внутрь, — сказала я хрипло, отворачиваясь, чтобы Адам не видел моих слез. Я с трудом поднялась на ноги и направилась к часовне, чувствуя головокружение от волнения и усталости. Я чувствовала, как Адам обнимает меня, крепко прижимая к себе, а мое тело сотрясается от горя. Я не плакала во время службы, но теперь почувствовала, как что-то сломалось внутри. Отца уже не было, и мне казалось, что я кружусь в пустоте. Я больше не была дочерью Джерри Кори. Я больше не была ничьей дочерью. У Лорен все еще была семья, но что было у меня? Я уткнулась лицом в грудь Адама и зарыдала.

— ОТ КОГО ЭТО? — спросила Лорен, рассматривая большой букет цветов, который ждал меня на крыльце, когда мы вернулись со службы. Бретт и дети уже уехали в Лос-Анджелес, но Лорен планировала остаться еще на несколько дней, чтобы мы могли очистить комнату моего отца и шкафчик для хранения вещей.

— Не знаю, — ответила я. — Я думала, мы договорились, что цветов не будет.

— Это от кого-то по имени Рик, — сказала Лорен, читая открытку. — Дорогая Энн, я думаю о тебе в это трудное время. С нежностью, Рик. — Она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. — С нежностью? — удивленно повторила она.

— Он просто парень, с которым я встречаюсь, — сказала я.

— Парень, с которым ты встречаешься? С каких пор?

— Ну, не знаю точно… с октября? Мы работаем вместе.

— Он профессор? — Продолжила допрос Лорен. — Здесь, в Фэрфаксе?

— Угу, — сказала я, тем временем стягивая с себя платье и бросая его на стул. Потом я переоделась в пижаму, хотя была еще середина дня.

— А почему его сегодня не было? — спросила Лорен, ставя цветы на мой кухонный стол и возясь с цветами.

— Он уехал из города на конференцию, — сказала я, лежа на диване и прикрывая глаза рукой. Моя голова болела от всех этих слез. — Он хотел приехать, но я сказала ему не отменять поездку.

Лорен подошла и села рядом со мной на диван. Она все еще была одета в свой черный костюм, но сняла жакет и туфли на каблуках, и ее лицо выглядело осунувшимся.

— Он тебе нравится? — спросила она.

Я вопросительно посмотрела на нее.

— Что это за вопрос?

— Я просто хочу знать, нравится ли он тебе. Ты серьезно к нему относишься?

— Да, он мне нравится, — сказала я уклончиво. — И посмотрим, что из этого выйдет.

— Хорошо, — сказала Лорен. Я ждала, что она начнет расспрашивать меня дальше, спросит, что за профессор Рик, как он выглядит, сколько ему лет, сколько денег он зарабатывает, но она не стала.

— Я рада, что ты с кем-то встречаешься, — сказала она, закрывая глаза. — Может быть, я как-нибудь с ним встречусь.

Я удивленно посмотрела на нее, но ее глаза все еще были закрыты. Поток сестринских советов, которого я ожидала, так и не последовал.

Рано утром следующего дня мы отправились в кладовку, где хранили большую часть вещей моего отца, прежде чем он переехал в дом престарелых. Я наняла одного из своих студентов, чтобы он помог мне перевезти более тяжелые вещи в Гудвилл: старый металлический шкаф для хранения документов моего отца, древний радиоприемник, деревянные дедушкины часы, которые отбивали время каждые полчаса. Перебирая обломки жизни нашего отца, я задавалась вопросом, было ли это бережливостью или страхом, что заставило его сохранить все эти вещи? Некоторые из них имели смысл (альбомы с фотографиями, паспорта), но другие заставили меня задуматься (сломанная подставка для растений, головоломка, в которой не хватает половины ее частей). Все утро мы с Лорен упорно трудились, запихивая его одежду и обувь в мусорные мешки, а все остальное выбрасывали в мусорный бак.

Мы сделали перерыв около полудня, устало сидя среди оставшихся коробок. Мои руки были покрыты сухими розовыми рубцами, пальцы болели, и я жадно пила воду из бутылки, которую протянула мне Лорен.

— Посмотри-ка сюда, — позвала Лорен, роясь в коробке из-под Гаторейда. — Не могу поверить, что папа сохранил все эти вещи, — сказала она, вытаскивая стопку старых табелей успеваемости и блокнотов, связанных вместе распадающейся резинкой. Она вытащила из стопки блокнот. — Что это такое? — спросила она, изучая выцветшую фиолетовую обложку, испещренную наклейками и каракулями.

Я попытался выхватить его у нее.

— Это мое!

— Эй, не так быстро, — сказала она, убирая блокнот подальше. Она открыла блокнот и начала читать вслух.

— «Проклятие замка Монтегю» Анастасии Кори. Анастасия Кори? Ты серьезно?

— Мне было двенадцать лет!

— У Лавинии Монтегю были огненно-рыжие локоны и сверкающие изумрудно-зеленые глаза. Она была младшей дочерью злого графа Манфреда, Властелина-тирана таинственной страны Вавасур. — Лорен расхохоталась. — Там должно быть десять тетрадей, заполненных этой писаниной! — сказала она. — Когда ты нашла время на все это?

— Пока ты разговаривала по телефону со своими друзьями, а папа был в своей комнате, избегая нас. У меня же был весь этот фантастический мир, где я была пылкой героиней со злым отцом и злой сводной сестрой.

— Не может быть. Это я была злой сводной сестрой? Как меня звали?

— Берта Горгонзола.

— Мне нравится! Я и понятия не имела, что у тебя такое сумасшедшее воображение.

Я вздохнула.

— Папа всегда говорил мне, чтобы я перестала выдумывать истории и пошла что-нибудь делать. Жаль, что он не дожил до выхода моей книги. Возможно, это заставило бы его изменить свое мнение.

— Я сомневаюсь, — сказала Лорен, ухмыляясь. Она подняла остальные тетради. — Так ты хочешь оставить их себе или выбросим?

— Оставить их себе, конечно! — воскликнула я. — Отдай!

Кончилось тем, что у меня остались тетради, табели успеваемости и потускневший нож для вскрытия писем, которым отец вскрывал счета. Лорен взяла альбом с фотографиями, несколько старинных монет и обручальное кольцо моего отца, которое мы нашли засунутым в пакетик на молнии с какими-то древними таблетками аспирина. Остальное мы выбросили и пожертвовали.