— Не говори так! Ты не должна себя недооценивать.

— Я знаю, — засмеялась Эмили. — Но есть люди, которые практически стоят лагерем перед его офисом, умоляя зачислить их. Я слышала, что одна девушка представила целый роман в качестве тестового задания!

Бедный Рик…

— Как дела в теннисе? — поинтересовалась я, когда Эмили поставила свою сумку в угол. — Кажется, недавно у тебя был большой турнир?

— Да, мы были в Сан-Диего на прошлой неделе и сегодня вечером уезжаем в Охай, — она слегка понизила голос. — Вы знали, что президент Мартинес иногда тренируется у нас?

— Неужели? — Я понятия не имела, что Адам вообще играет в теннис.

— Он довольно хорошо играет, практикуется с этой блондинкой. Кажется, она администратор. Это своего рода сумасшествие — увидеть президента в такой обстановке.

— Да, это безумие. — Я выдавила из себя слабую улыбку.

Вытащив из сумки папку, Эмили сказала:

— Итак, я подумываю о поступлении в аспирантуру…

— Не делай этого, — оборвала я ее. — Не губи свою жизнь.

— Что вы имеете в виду? — спросила она, открыв рот от удивления. Я видела, как она смотрит на дипломы в рамках на стене моего кабинета и на книжные шкафы, заполненные книгами.

— Ты не этого хочешь. Поверь мне. — Я сама удивилась тому, как яростно это прозвучало.

— Но это именно то, что я хочу сделать! — Запротестовала Эмили. — Я хотела бы читать и писать о книгах до конца своей жизни. Я не могу себе представить ничего лучше, честно.

Я невольно смягчилась. Я ничего не могла с собой поделать — Эмили так напоминала меня в этом возрасте.

— Учеба в аспирантуре — сплошное дерьмо, — сказала я Эмили, изо всех сил стараясь умерить ее оптимизм. — Ты будешь проводить все свое время в библиотеке.

— Я люблю библиотеку.

— И нет никакой гарантии трудоустройства. Например, я даже не уверена, буду ли работать в следующем году.

— Я готова рискнуть.

— И я не знаю, есть ли у тебя вторая половинка, но тебе придется подумать о будущем. Ты хочешь остепениться? Ты хочешь иметь детей?

— Слава богу, я ни с кем не встречаюсь.

Я замолчала, сбитая с толку. Как я могла объяснить ей, что это — этот кабинет, заполненный книгами, эта работа в Фэрфаксе, эта научная жизнь — стоила мне больше, чем я когда-либо ожидала? Я уже много лет ни с кем не встречалась, мой студенческий долг за обучение был размером с ипотечный кредит, и моя работа могла быть легко ликвидирована в любой момент.

Я вспомнила своего собственного консультанта, доктора Рассел, и как она пыталась предупредить меня о суровости профессии. Она никогда не интересовалась, откуда я родом, какие у меня внеклассные занятия, еду ли я домой на каникулы или работаю летом в магазине. Наши отношения были исключительно академическими. Каков был мой вклад в существующую критическую литературу? Когда я представляла свой следующий проект? Как я уточняла свою библиографию? Моя дипломная работа была о женщинах и ухаживании в романах девятнадцатого века, и мы никогда не говорили о женщинах или ухаживании, как они соотносились со мной. Вместо этого все сводилось к абстрактному анализу добродетели, скромности и регулированию женских желаний.

Так что я ощутила небольшой стыд, когда, наконец, призналась ей, что у меня есть парень, и я рассматриваю варианты аспирантуры, основанные на их географической близости к Сан-Франциско, где Адам решил взять работу в консалтинге, чтобы погасить свои студенческие кредиты. Даже сейчас я помню разочарование, которое поселилось в уголках ее рта.

— Сколько тебе лет, Энн? — спросила меня тогда Доктор Рассел.

— Двадцать один.

— Ах. Двадцать один. — Она оценивающе оглядела меня. — Когда мне исполнился двадцать один год, я была замужем и беременна. К двадцати трем годам я развелась и осталась одна с ребенком на руках. Тем не менее, мне удалось получить степень бакалавра в местном колледже, а затем поступить в аспирантуру в Йеле, где все мои одноклассники были одинокими мужчинами, у которых были горничные, убиравшие их комнаты и готовившие им еду, чтобы они могли сосредоточиться на учебе. Между тем, я работала на двух работах и заботилась о своем сыне, все еще умудряясь получать высшее образование.

— Должно быть, это было тяжело, — неуверенно сказала я.

— Ты даже не представляешь. Когда я думаю о преимуществах, которые имели женщины вашего поколения — возможности, привилегии — я не понимаю, почему вы все это отбросили. Чего ты хочешь, Энн? Ты хочешь выйти замуж и завести детей?

— Да-а-а, я так думаю.

— Ты так думаешь? С этим твоим парнем?

— Утвердительный ответ. Мы планируем пожениться. Это серьезно.

— Серьезно? Я вижу. Ты серьезно относишься к своей аспирантуре? Ты серьезно собираешься получить докторскую степень? Ты серьезно оцениваешь уровень жертв, которые это влечет за собой, долгие часы в библиотеке, поездки в архивы и конференции, отсутствие гарантий с трудоустройством, общие личные инвестиции, которые ты должна сделать, если это твое призвание?

— Да, я знаю. Мой парень — Адам, его так зовут — он меня очень поддерживает.

— Насколько он поддержит тебя, если твоя работа приведет тебя в разные отдаленные университетские городки? Или из-за сжатых сроков ты не сможешь готовить ужин? Или что, если появится ребенок? Ты бросишь свою стезю и будешь довольна ролью домохозяйки или воспитателем в детском саду?

То, как профессор Рассел произнесла «домохозяйка» и «воспитательница детского сада», ясно давало понять, насколько низко она оценивала эти позиции в своем личном рейтинге.

— Но ведь у Вас все получилось, — возразила я.

— У меня не было мужа, который бы нас обеспечивал. У меня был сын, у которого не было выбора, кроме как согласиться с тем, что я считала лучшим для него. Твой парень хочет, чтобы ты переехала туда, где будет удобно ему. Не потому, что это лучшее решение для вас, а потому, что это лучшее решение для него. Что ты будешь делать, если, не дай бог, он порвет с тобой? Ты застрянешь в аспирантуре, которая не подходит, ты потеряешь свое время и свое призвание, ты потеряешь и мое время и мои инвестиции в тебя.

— Это не… он не стал бы… Вы неправильно поняли.

— Этот парень… Ты веришь, что он любит тебя? — Профессор Рассел спросила напрямую.

— Да, конечно.

— Тогда он должен желать тебе только добра. Я твердо верю, что ты должна поступить в Йель — там училась я, там отличная учебная база, к тому же, тебя приняли — это немалое достижение. Если этот парень действительно любит, то должен позволить тебе реализовать свой интеллектуальный потенциал. Если он не хочет этого, это не твой человек. Калифорния — это не Марс. Есть самолеты, вообще-то. Вы сможете навещать друг друга.

Почему я следовала за Адамом? Боялась, что он мне изменит? Неужели я настолько слаба, что не способна позаботиться о себе? Мысль о том, что меня отделяют от него несколько тысяч миль, наполняла меня ужасом — но почему?

Позже, когда я рассказала Адаму о своем разговоре с профессором Рассел, он тихо спросил меня:

— Ты хочешь поступить в Йель?

— Там отличная программа, — бормотала я. — И пакет финансирования очень щедрый, и профессор Рассел считает, что это было бы идеально. Я не хочу ее разочаровывать. Но опять же, кого это волнует, верно? Это моя жизнь, и я хочу быть с тобой.

— Ты будешь со мной. Не беспокойся об этом. Но я не хочу, чтобы ты отказалась от прекрасной возможности только потому, что мы будем на расстоянии. Ты слишком умна и не должна зарывать свой талант в песок. Я согласен с профессором Рассел. Ты должна пойти в Йель, и мы справимся с этим.

Тогда я чуть не заплакала от облегчения. Мне не придется идти против воли профессора Рассел, и я не потеряю Адама. Я получала возможность иметь полноценную профессиональную жизнь и полноценную личную жизнь. Я могла бы иметь все это.

Теперь, глядя на Эмили, я не могла сказать ей, как сильно меня обманули. В глубине души доктор Рассел знала, что рано или поздно мне придется выбирать. Жизнь наукой требует отрицания других желаний.