Мы молчали.

Я осторожно покосилась на девушку — раз, другой, — но не увидела в её профиле никаких подозрительных эмоций. Казалось, Дина нарочно создала себе беспристрастную маску. Что ж, её дело.

Некогда прекрасный сад, а теперь лишь идеально ровная трава отдавали скорбным молчанием. Ученики этой Академии не были такими же взбалмошными, непоседливыми как лораплиновцы. Стродисовцы больше времени уделяли учёбе, не любили долгие прогулки, потому что считали их напрасной потерей времени, и не особо любовались природой, потому что в этом, по их мнению, не было смысла.

Отношения с противоположным полом находились под запретом. Это не означало, что мальчикам совсем нельзя было разговаривать с девочками, нет. Это означало, что привязанности быть не должно. Вообще. Даже дружеской.

Нас готовили к тому, что за стенами этой Академии будет враждебный мир, который использует нашу привязанность против нас. Честно говоря, побывав в Лораплине, испытав на себе тяжесть шпионского бремени, а затем увидев смерть лораплиновских конс-магов, я уже не считала эти напутственные речи такими уж бессмысленными.

Однако я знала всего один случай, когда за отношения действительно исключили из Академии. Обоих. Обычно наказание за это прилетало только после «доноса». То есть слухами земля могла полниться, но пока тебя кто-нибудь не сдаст и «высшие структуры» не начнут рыскать в твоей личной жизни, ты считался «чистым».

Проф-маги знали обо всех похождениях студентов. Но они не доносили. Никогда. «Стукачество» в воинских рядах — сомнительная характеристика. Так что если о твоих отношениях кто-то узнал, значит, ты нажил себе нехилого врага, который не побоялся быть опозоренным на всю Академию клеймом «стукача». Анонимно донести не разрешалось, так что имя «героя» всегда было известно. Хотя никто не отменял возможности сделать это чужими руками.

Полагаю, система специально имела подобные лазейки. Особенно если учесть, что в столовой и в библиотеке мы собирались все вместе. Создатели подобных методов обучения тоже не были дураками, они прекрасно понимали, что в итоге нам придётся столкнуться с противоположным полом, особенно тем, кто захочет работать в команде магов. Мы обязаны были адаптироваться. Поэтому существовали лазейки — возможность общаться, видеться, дружить, в конце концов. Нам лишь указывали вектор, мы сами должны были следовать ему, когда на высших курсах все эти запреты аннулировались.

Поэтому Дина с Джексоном учились в совместной группе, могли свободно ходить и по женскому общежитию, и по мужскому. Предполагалось, что нужные знания уже прочно укоренились в подкорке сознания. Дальше был уже собственный выбор человека.

Я ещё раз взглянула на подругу. В лунном свете её кожа казалась необычайно бледной, поджатые губы и морщинка на переносице указывали на то, что девушка глубоко погрузилась в свои мысли. Её что-то беспокоило, но она не решалась заговорить первой.

— Ты назвала Генри Тоддом. — Я взяла удар на себя.

— Что? — Дина моргнула, вырываясь из мрачных размышлений.

Мы как раз обходили мужское общежитие, на первом этаже света в окнах уже не было — это нежилое помещение, зато на верхних этажах светилось едва ли не каждое окно.

— Ты знаешь, что Генри на самом деле зовут Тоддом? — тихо повторила я.

— А. Да. — Она кивнула, легко и беззаботно. Помолчала несколько мгновений, видимо, пытаясь решить, что сказать дальше. Я её не торопила. — Знаешь, мне понравился Золин. Он очень милый.

Я недоумённо приподняла брови. И к чему она это сказала?

Дина стиснула пальцы в кулак, хотя в остальном выглядела вполне спокойно и уравновешено.

— Он очень… как бы это сказать… очень светлый. В нём чувствуется харизма, он может заболтать любого. Явно душа компании. И ещё я заметила, что в некоторых моментах он рассуждает не так, как мы. Скорее, как Джексон. Даже не знаю, как поточнее описать, но он словно тоже слегка избалован.

Я её не прерывала. Только наблюдала удивлённо, как некогда весёлое лицо подруги превращается в другое — полное сожаления и, как ни странно, обиды.

— Он совсем не такой, как ты, — тихо продолжила она. — Я уверена, если бы он полтора года назад попал в эту Академию, ты бы обматерила его, или может, даже не заметила. Ты таких, как он не замечаешь.

— К чему ты клонишь? — прямо спросила я, останавливаясь. Мы так и не обошли общежитие. Огни фонарей, расставленных по дорожкам, огибающих лужайку перед главным входом, до нас не долетали. Наши лица были в зловещей тени.

— Я разговаривала с ним не так долго, возможно, мои выводы ошибочны. Но знаешь, это последний человек на земле, с кем могла бы общаться моя Майки. — Дина замолчала и принялась рассматривать траву, в ночи утерявшую свой зелёный оттенок. — Тем не менее, ты с ним общаешься ближе, чем со мной. Ты ему доверяешь больше.

Она подняла на меня потухшие глаза, в которых читался немой укор.

— Дин, я… всё очень сложно, — запинаясь, попыталась сказать я, но подруга перебила:

— Нет, я понимаю. Ты со временем перестала меня уважать, я же видела. Ты решила, что у нас разные цели в жизни: ты хочешь стать конс-магом, а я просто найти мужика. Но это не так, я ведь всегда стремилась к тому же, к чему и ты.

— Дина, прекрати! — ужаснулась я. — Ты что несёшь-то? Я никогда так о тебе не думала!

— Я помню тот день в библиотеке. Иногда мне кажется, что я его вообще не забуду. Ты тогда на меня так смотрела, как будто я… ты смотрела с разочарованием.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.

— Так, Дина, запомни, пожалуйста, раз и навсегда. Я ужасный человек. Я самый худший человек из всех, что вообще могли родиться на этот свет. Ты же знаешь, какой у меня мерзкий характер. Я взрываюсь за несколько секунд, а потом хожу и извиняюсь перед всеми, кого каждый раз обижаю. В тот день я повела себя, как истеричка, и мне было очень стыдно. Я сто раз проклинала себя за то, что наговорила тебе.

Дина обхватила себя руками. Холодный ночной ветер трепал волосы и заставлял кожу покрываться мурашками.

— Ладно, — гнусаво сказала она, и я поняла, что девушка едва сдерживает слёзы. Ей было действительно очень обидно. Но не за прошлое. За настоящее. — Но почему, когда ты вернулась в Академию, то не пошла ко мне? Почему ты разыгрывала весь этот спектакль передо мной? Почему ты… почему ты так тепло относишься к Золину, но при этом меня считаешь какой-то обузой? Прошла уже дружба, да? — Она не хотела обвинять меня в чём-то, но похоже, не смогла контролировать свой голос. В нём явственно прозвучало обвинение.

Я ступила ближе, чувствуя, как от холода замёрзли и руки, и ноги, положила ладони Дине на плечи и сказала жёстко:

— Я никогда не смогу перестать видеть в тебе подругу. Даже если ты отвернёшься от меня, я всегда буду дружить с тобой. Знаешь почему? — В моём голосе просквозила злость, но она относилась не к Дине. Перед глазами всплыли воспоминания из прошлого. Неприятные, вязкие, мерзкие. — Я из дома сбежала, помнишь? Мой дядя меня придушить хотел в белой горячке. У меня при себе ничего не было, кроме дара и тапок шерстяных. А шерстяных, потому что у нас дома полы холодные были.

Дина тоже вспомнила. Так ясно и отчётливо, что усмехнулась. Да, я заявилась в Академию гадким утёнком: мелкая, встрепанная, в пижаме. Я ещё под дождь тогда попала. Это потом мне даже на руку сыграло. Перед Аспидом Гарковым я мило облила одного из конс-магов, всегда сопровождающих его, водой со своих волос. Меня приняли. Подселили к Дине.

— Ты со мной одеждой поделилась, помнишь? А потом попросила в кладовке Академии покопаться. Нам было по восемь лет. Все дети в восемь лет тупые и безмозглые, а ты всё равно отнеслась ко мне с добротой и понимаем. Все дети дебилы, и любой другой меня давно бы стулом побил, но ты даже предложила мне листовки по городу расклеить, что пропала девочка и ищет своих настоящих родителей. Это ведь могло сработать, если бы Аспид Гарков не наткнулся на одну такую. А когда нам влетело, мы вместе отдувались.