Все изменилось, когда за дело взялся Петр Пустынник. Вероятно, он немного походил на нашего героя — незаметный, измученный аскезой человек, ярко преображающийся во время проповеди. Облачившись в рубище, он начал ходить по городам и весям, рассказывая о мучениях братьев, живущих рядом с Гробом Господним, и умоляя помочь им. Эффект его выступлений оказался просто поразительным. Люди разных национальностей и сословий вспыхивали, будто сухая солома в жару, пытаясь тут же собраться в отряды и пойти громить сарацин[95].
Увидев такой энтузиазм, Урбан II в 1095 году созвал собор в Клермоне. Папа призвал верных помочь византийскому императору Алексею Комнину в борьбе против нашествия турок. То же самое понтифик огласил на проповеди для народа, правда, добавил дополнительную цель — отвоевать Святую землю. Урбан II пообещал участникам похода прощение долгов и заботу об оставленных семьях. И вот тут пламя, зажженное Петром Амьенским, переросло в мощный пожар. Папе даже не дали договорить. Его речь потонула в торжествующем реве. «На то Божья воля! Так хочет Бог!» — скандировала толпа. Прямо на площади перед Клермонским собором люди резали красную одежду на полоски, чтобы пришить на плащ в виде креста.
К началу 1096 года собралась большая масса первых крестоносцев — в основном бедняки, вооруженные косами, дубинами и всем, что подвернулось под руку. Предводители вполне соответствовали духу этого движения. Это были уже упомянутый Петр Пустынник и разорившийся французский рыцарь Вальтер Голяк, он же Готье Нищий[96]. Беспорядочное сборище выступило из Лотарингии в Иерусалим, куда, понятное дело, дойти не получилось. Без оружия и припасов, не имея понятия о воинской дисциплине, эти люди наделали шуму по всей Европе, устраивая еврейские погромы и грабя всех, кто показался им недостаточно правоверным. Так они дошли до Византии, где император Алексей Комнин принял их с дружелюбием, которое фанатически настроенные «мстители» не оценили. Помогать императору они не собирались, интересуясь только Иерусалимом, который чудился им в любом встреченном населенном пункте. До конца непонятно, насколько Вальтер и Петр действительно руководили этим агрессивным сборищем, а насколько им приходилось считаться с мнением толпы. Кончилось все очень плохо. Большинство первых крестоносцев погибли — кто в сражении при Никее, а кто и вовсе по дороге. К тому же они оставили после себя крайне дурную славу во многих городах и странах.
Но идея об освобождении Святой земли после этого неудачного «нулевого» Крестового похода нищих и крестьян зазвучала еще ярче. К концу того же 1096 года начинается «официальный» Первый крестовый поход — с вооружением и профессиональными военачальниками, но количество добровольцев продолжает удивлять. Буквально каждый начинает грезить освобождением Гроба Господня. Крестоносцы завоевывают Иерусалим, устроив в нем страшную резню, потом теряют его, но яростный энтузиазм не ослабевает, и минимум на 200 лет Европа заболевает этой священной лихорадкой…
Мотивацию крестоносцев чаще всего объясняют двумя причинами: религиозным фанатизмом и жаждой наживы. Доля правды в таких формулировках, несомненно, есть, но они носят слишком общий характер и не дают никакого понимания ситуации. Прежде всего о фанатизме. Почему он вдруг проявился столь сильно именно тогда, на рубеже XI–XII веков? Ведь со времени официального признания христианства прошло уже больше семи столетий.
Задумаемся, почему вообще одни и те же идеи вдруг становятся крайне важными для одного поколения, а следующее их уже даже не особенно понимает? Почему, например, те же самые немцы, считающиеся просвещенной нацией, поддержали Гитлера, не особенно ассоциирующегося ни с просвещением, ни с гуманизмом? Потому что в его речах содержались обещания излечить национальное унижение немецкого народа, полученное в Первой мировой войне.
Христианская Европа времен зрелого Средневековья тоже имела свою психологическую травму. Франки и саксы, ставшие основой этой цивилизации, несли в себе культ воина. Само рыцарство — один из главных средневековых «брендов» — выросло именно из этого культа, вступающего в неминуемый конфликт с заповедью «не убий». Рыцарь посвящал воинскому искусству всю жизнь, его подвиги высоко ценились, и в то же самое время он являлся убийцей. Из этой сложной ситуации имелся только один выход: покаяние. Воины отмаливали свои грехи, жертвуя Церкви значительные суммы или уходя на склоне лет в монастырь. На Клермонском соборе прозвучала совсем иная идея — священной войны. Ее участники объявлялись не воинами, а пилигримами. Считалось, что они воюют на стороне Бога и вместе с Богом, освобождая святыни.
Так папа Урбан решил многовековой морально-этический конфликт. Теперь рыцари могли заниматься своей профессией, оставаясь благочестивыми христианами. Более того, они даже получали прощение прошлых грехов. Особенно радовались менее удачливые из них — разорившиеся аристократы, а также младшие сыновья, которые не могли рассчитывать на наследство и порой промышляли разбоем на дорогах. Призыв Церкви сильно поднял им самооценку. Охваченные духовным подъемом, они поверили в свою избранность. Ни к чему хорошему такая вера не привела, в хрониках остались воспоминания о ничем не оправданных зверствах, творимых крестоносцами не только в Иерусалиме, но и в восточнохристианских городах.
По поводу выгоды… Несомненно, она подразумевалась — как на уровне правителей, так и в головах простых людей. Территория, завоеванная крестоносцами, включала в себя пути, через которые шла в то время торговля Европы с Индией и Китаем. Доставить груз из того же Багдада, минуя государство крестоносцев, на какое-то время стало невозможно. Рядовые воины, уходя в поход, тоже, конечно же, надеялись на богатую добычу. Иногда их надежды даже сбывались.
Интересно, что европейцы почти поголовно бросились ловить удачу за хвост вовсе не с отчаяния. Как раз перед началом Крестовых походов жизнь в Европе немного наладилась. Не случалось из ряда вон выходящих неурожаев, эпидемий и прочих бедствий. Наоборот, из-за появления более тяжелого плуга и распространения ветряных и водяных мельниц продуктов стало больше и постоянная угроза голода немного ослабла. Зато начала расти численность населения и, соответственно, стал удешевляться труд.
Конечно, очень многим Святая земля представлялась местом, где молочная река омывает кисельные берега. И попасть туда казалось довольно простым делом. Ведь у среднестатистического средневекового человека с географией было не плохо, а очень плохо. Будущие освободители Гроба Господня вместо навигатора могли взять с собой… гуся. Каноник Альберт Аахенский в своей «Иерусалимской истории» возмущался нелепой картиной, когда впереди одного из отрядов, созданных Петром Пустынником, важно шествовали гусь и коза. Крестьяне же выказывали животным «знаки благочестивого почитания сверх меры, и превеликая рать, подобно скотине, следовала за ними, веря в это всей душой». Отвращение хрониста понятно — приписывание этим животным Божественной благодати шло, конечно же, из германского язычества. В германской мифологии есть коза по имени Хейдрун, доящаяся медом и щиплющая листья Мирового древа. А гусь присутствует во многих мифологических системах как птица хаоса и одновременно — символ Творца. Подобные верования оставались жить в народных массах, причудливо смешиваясь с христианством. Поэтому на перекрестках дорог выбор пути легко могли поручить гусю. А некоторые отряды вдруг обнаруживали Иерусалим где-нибудь в Венгрии и Болгарии и начинали отвоевывать его со всеми вытекающими последствиями.
Современного человека, наверное, больше всего удивит не топографическая безграмотность большинства крестоносцев, а та смелость, с которой они пускались в далекое опасное путешествие без карт и компаса. Это мы можем легко передвигаться в любую точку земного шара, бронируя себе отели через Интернет. Мы заранее смотрим фотографии мест, куда планируем приехать, читаем отзывы других туристов. Мир вполне прозрачен, и только отсутствие денег может помешать увидеть его. А теперь представим путешественника XI или XII века. На что ему рассчитывать? Ни хороших дорог, ни инфраструктуры, ни четкого представления о расстояниях. Зато в наличии имеются многочисленные разбойники, а также злобные феодалы, берущие плату за проход через их владения.
