Слишком быстро закончилась игра в хорошего полицейского. Плохой знак. Очень. Особенно для меня. Однако пугал больше не разъярённый вид мужчины, а осознание, что ему доставляет удовольствие меня запугивать. Он кайфовал от своего положения, чувствуя власть, а возможно и безнаказанность.

— Девочка, лучше тебе сознаться во всем мне, — выделили последнее слово. От резкой смены яростного тона на спокойный засомневалась в его психическом здоровье. Это же ненормально? — Потому что скоро сюда приедет прокурор Наумов, и, поверь мне, его допрос тебе не понравится куда больше, чем мой.

— Я даже не знаю, за что меня задержали, — голос предательски дрогнул, подло выдавая мое состояние хищнику напротив, что только и ждал намека на слабость жертвы.

— Хорошо, — кивнул. — Как скажешь. Ты сделала свой выбор. Конвой!

Следом за криком отварилась дверь, пропуская сотрудников в форме, от которой уже тошнит, если честно. За последние пару часов контактировала с представителями закона больше, чем за всю жизнь. Кто придумал эту сине-голубую одежду, такую же депрессивную и безликую, как и все вокруг здесь? Просто невыносимо!

— Дайте мне сделать звонок! Я имею право! — выкрикнула в спину следователю.

Ответом мне служил смех. Громогласный хохот, если быть точнее.

— Ты имеешь право на то, что я решу. Будешь хорошей девочкой, может быть и адвоката дадим. Увести, — холодно отчеканил он, уходя прочь на своих тщедушных ножках.

— Подъем! — не церемонясь, конвоир от души, не жалея сил, потянул за связку наручников вверх, вырывая стон полный боли, когда холодный металл впился в воспаленные участки кожи.

Я буквально бежала за равнодушным к моим страданиям мужчиной, стараясь не отставать от него, широко шагающего своими длинными ногами. Замедлюсь, и наручники натрут до крови. Стоит ли надеяться на медицинскую помощь в этих стенах? Не имею ни малейшего желания проверить.

— Лицом к стене! — грубый толчок в спину. От неожиданности еле устояла на ногах, ощутимо приложившись носом о твердый бетон, тут же зашипев сквозь стиснутые зубы. Как же я устала от нее. От боли. От всех ее проявлений.

Звон ключей и очередная дверь, в проем которой меня буквально втолкнули. Все та же серая обстановка, отличающаяся лишь нормальным освещением. Из мебели — две широкие скамейки вдоль стены, из соседей — две… женщины.

Потрепанная грязная одежда, глубокие морщины, нещадно добавившие возраст, неровно подстриженные под мальчика волосы, а главное — взгляд. Потухший, озлобленный. Так вот, значит, как выглядят постоянные посетители данного заведения?

Стоит ли говорить, что я и шагу не смела ступить в их сторону? Я даже взгляд опустила, опасаясь спровоцировать сама не знаю что. Как назло, память подкинула дров, доставая из закромов все услышанные байки о том, как в местах не столь отдаленных принимают новые лица.

— Слышь, красивая, че мнешься как целка перед мужиком? — хриплый, прокуренный голос принадлежал той, что, развалившись, полулежала на скамье, ковыряясь во рту зубочисткой, периодически съедая то, что удалось достать, громко причмокивая при этом. Мерзость.

— Падай, — проговорила вторая, похлопывая сбоку от себя.

Я, не желая нагнетать обстановку, подошла и присела на краешек, из-под опущенных ресниц посматривая на женщин, выбрав тактику: не привлекай внимание, и от тебя отстанут.

— Первая ходка? — лениво поинтересовалась первая, не поворачивая головы и смотря в потолок.

— Что? — тихо просипела, недоуменно взглянув на нее.

— Первый раз повязали? — произнесла громче. Рассчитывает, что так понятнее?

— Да, — кивнула, до побелевших костяшек сжимая край скамьи от напряжения.

— Тогда навостри локаторы, краса. Когда в хату входишь, статью называешь. Усекла? — громко сглотнула вязкую слюну, когда убийственный взгляд немигающих глаз встретился с моим. Удушающий ком в горле не позволил ответить, поэтому все, на что я оказалась способна — робкий кивок.

— Ну так рожай уже! — подтянувшись, села, наклонившись в мою сторону.

— Я не знаю, — повторила в сотый раз за день.

— Слышь, кончай заливать! У следока на приеме можешь в несознанку играть, а здесь другие законы! — подорвавшись, направилась ко мне, вынуждая вскочить, отступая назад. Уперлась спиной в холодную грязную стену, а враждебно настроенная зечка угрожающе нависла надо мной, обдав лицо зловонным дыханием. Я сжалась и замерла, не дыша и закрыв лицо руками в ожидании боли, когда та замахнулась кулаком. Удара не последовало. Раздался хохот.

Как оказалось, это была наглядная демонстрация того, что со мной будет в случае непослушания. Я впечатлилась. И поверила. Честно.

— Брякать будешь или не догнала еще, куда попала?

— Я правда не знаю, за что меня задержали. Они ничего не объяснили, — в голосе проскальзывают зарождающиеся нотки истерики. От безвыходности ситуации я стремительно теряла контроль, не зная, как еще донести, что я не вру. Да если бы я сама понимала, по какой причине здесь нахожусь, давным-давно бы рассказала. Я же не бессмертная, в самом деле. И с головой у меня все в порядке, чтобы показывать характер этим двум дамочкам. Еще неизвестно, за что они тут сидят.

Отчаявшись, я, похоже, смирилась, что потасовка неизбежна. Однако вопреки логике, массивная туша тут же отстранилась, подошла к двери и заколотила по ней кулаком.

Та, открывшись, явила взгляду все того же конвоира, выжидающе уставившегося на зечку.

— Забирай партизанку, гражданин начальник.

Изумленно вытаращила глаза, бегая ими от одного к другой. Что это значит?

— Не понял. Она ничего не сказала? — громогласно заявил тот, недовольно поглядывая на меня.

— Нет. Но я могу и пожестче с рыбкой, — повернувшись в мою сторону, одарила меня многообещающим оскалом, от которого грудь сдавило липкими нитями страха.

— Не надо, — раздосадовано ответил. — Покровская, на выход! — не пошла, выбежала, мечтая поскорее оказаться подальше от этой камеры. Лучше уж ведите к мерзкому следователю. Пока что он представляется меньшим из зол.

Снова бесконечные коридоры, повороты, череда лиц и та же мрачная допросная, сейчас показавшаяся земным раем хотя бы потому, что я осталась одна. Пусть и ненадолго. Я рада и этим минутам, в течение которых можно позволить себе расслабиться, не ожидая удара, угроз и боли, не повторять как заведенная одни и те же слова. «Я не знаю». «Я не понимаю».

Покой нарушил лязг дверного замка, впуская два силуэта. В одном угадывался знакомый уже тщедушный следователь. Второй же по комплекции во многом превосходил первого.

— Вот, Павел Андреевич, — заискивающим тоном лебезил любитель попугать, — сегодня задержали и сразу вам сообщили.

Приблизились к столу, наконец выходя из тени, позволяя рассмотреть новое лицо, пришедшее, видимо, специально по мою душу.

Или не новое…

Возвышаясь надо мной, недоуменно подняв бровь, на меня смотрит… Павел — друг Олега.

Нечитаемый взгляд прищуренных глаз пристально наблюдал за мной с минуту точно. Следователь, непонимающий причины затянувшейся паузы, неловко переминался с ноги на ногу, нервно заламывая пальцы.

— Павел Андреевич? — выдал со слегка вопросительной интонацией. — Может…

— Фролов, — холодно перебил, поворачивая голову к сжавшемуся под угрожающим взглядом сотруднику, — если ты решил меня наебать, повесив на нее глухарей, я… очень расстроюсь.

— Не-е-ет, — заикаясь, выставил перед собой ладони, делая шаг назад. Да что он? Даже я замерла, пропуская несколько вдохов, боясь малейшим звуком привлечь внимание.

— Я бы никогда… Как бы я…

— Выйди, — не дослушал, в следующий миг отвернувшись, словно был уверен в том, что приказ будет выполнен незамедлительно. Впрочем, так оно и оказалось. От опьяненного вседозволенностью полицейского, который самоутверждается за счёт задержанных, не осталось ни следа.

Друг Олега подошел ближе и отодвинул стул, на который тут же присел, откинувшись на спинку, что заскрипела от такой нагрузки. Дверь за следователем закрылась, оставляя меня наедине с Павлом, облаченным в синий китель, наталкивающий на догадку, что передо мной обещанный прокурор Наумов.