— Мне глинта две порции возьми!

Там у стойки их Маэдрос производил какие-то сложные расчеты с кабатчицей. Ирка тяжело вздохнула. Сейчас вся эта компания наверняка утащит Влада обратно в лагерь, а ей так хотелось просто побыть вместе с ним без посторонних. Отдохнуть от того, что вокруг постоянно что-то происходит.

— Вы только из Гаваней? — спросил Влад жадно, и Ирка с досадой сообразила, что пока для нее шла игра, он-то сидел в мертвятнике.

— Ага. Там какой-то движ невнятный начался, — Цемент пожал плечами и с интересом покосился на балрога. — Мы долечились и ушли.

К столу подошел Маэдрос с двумя кружками в руке. Сказал Цементу:

— Идите забирайте остальное. У меня, в конце концов, одна рука.

С левой стороны у него от виска до подбородка кожа бугрилась как будто шрамом от ожога, и Ирка даже не сразу поняла, что это силиконовая наклейка.

— Вот такой я теперь красивый, — сказал Маэдрос, перехватив ее взгляд.

— Круто, — отозвался Влад.

— Мы там ваших не сильно помяли под Гаванями? — спросил вернувшийся Цемент у балрога. — Никто не жаловался вроде, — он встал. Проговорил с сожалением: — Ладно, пошел я. У нас планерка скоро.

Нифредиль рассмеялась, и даже Ирка невольно улыбнулась, представив себе орков в резиновых масках, докладывающих о росте продаж, как менеджеры у нее на работе каждый понедельник.

Влад какое-то время смотрел в спину балрогу, потом спросил у Цемента:

— Так что там за движ? Что я вообще пропустил?

— Ничего особенно, — Маэдрос пожал плечами. — Кроме того, что Эрейнион, которого позже назовут Гил-Гэладом, если он, конечно, не помрет сейчас, сидит в плену в Ангбанде. — Блин, — Влад вздохнул.

— Блин, — Маэдрос кивнул и начал расчленять ножом блинчики в своей тарелке.

Зато Ирка вспомнила. «Народом эльфов правил встарь Гил-Гэлад, мудрый государь». Кажется, это все должно было случиться гораздо позже. — Он же потом умер, — сказала она неуверенно. — Позже.

— Придется без него Саурона валить, — вздохнул Цемент. — На играх часто так. И хрен потом поймешь, а что ж дальше.

— Может, вернут еще его, — Турвен обхватила руками свою кружку, глиняную, грубой лепки. — Там же собирались что-то делать.

— Ты веришь в это? — Цемент поморщился. — Которую игру уже эта смутная дичь про дев, которые идут спасать пленников из Анбанда. — Эрейнион Гил-Гэлад — племянник наших лордов, — негромко сказал Ире Влад. — Сын Фингона, Верховного короля нолдор по эту сторону моря. Фингон погиб, но перед этим успел отослать сына в Гавани.

— Фингон был моим другом, — Маэдрос обернулся к ним. Свет падал на его лицо под таким углом, что заплатка накладного шрама казалась особенно пугающей. — Это он вернул мне свободу, освободил меня из Ангбанда.

Ирка вздрогнула. На секунду она представила, что должен был бы чувствовать реальный Маэдрос в таких обстоятельствах, и ей стало здорово не по себе.

— Ладно, — Роланд провел по лицу рукой. Зацепил накладку, скривился, пригладил отклеивающийся край. — Вернемся в лагерь, будем совет держать.

— Я хочу поминки, — безапелляционно заявил Влад. — Мне еще с первой игры Цемент с Димоном торчат поминки!

То ли в честь поминок, то ли ради совета, но в лагере Маэдрос велел освободить от хлама стол и сам занял многострадальное тронное кресло. Совет держали лорды, остальным пришлось довольствоваться привычными бревнами возле костра. Впрочем, Ирку такой расклад устраивал. Когда стемнело, Лея отнесла лордам свечи и бутылку вина, а Дима-Дунэдель достал гитару. Петь не стал, только перебирал струны негромко.

Пришли гномы. Впятером, то есть, всем лагерем. Оказалось, пока они сидели в кабаке, Карантир успел пригласить их на Амон-Эреб. Старший из гномов вместе с Цементом ушел к лордам, гномка, хорошенькая, несмотря на накладную бороду, отобрала у Дунэделя гитару.

— Вообще-то у нас еще арфа есть, — сказал ей Димка, — но не знаю, будет ли сегодня. У лорда Маглора руки ранены.

— А я тебя тогда еще с нами звал, — сказал гномке тот здоровенный парень, который ехал с ними в маршрутке.

— Будет арфа, — сказал Маглор, выходя из темноты. — Насчет песен не уверен, правда — с утра хриплю, как будто мне тролль на горло наступил.

— Так может это, огненной водой подлечиться? — спросил у него гном.

— Лучше закуски нам дайте какой-нибудь. Хоть печенья, хоть бутеров. У нас там сейчас Карантир окосеет от вашей огненной воды, и будет беда. Он-то гречку не осилил.

— Сейчас устроим что-то, — Влад со вздохом отпустил Ирку и встал с бревна. — У нас там еще паштет был. И хлеб, кажется.

К бутербродам нашли печенье и еще какие-то злаковые хлебцы, а Лаурэ, состроив мученическое выражение лица, принес из палатки яблоки и шоколадку. Пока они возились со всем этим, военный совет для избранных как-то сам собой подошел к концу, и бутерброды достались всем. Маглор героически хлебнул «огненной воды» из гномьей фляжки, грязно выругался, хлебнул еще раз и пошел за арфой.

— Во дает, — хозяин фляжки уважительно цокнул языком.

— А чего ты ждал от сына Феанаро, — хмыкнула Айфе и сама протянула руку, намекая, что тоже приходится сыном вышеупомянутому Феаноро.

На столе горели свечи и фонари. Кто-то успел застелить горбыль скатертью, и, если не присматриваться, не было видно, что она пластиковая.

Маэдрос на тронном сидении выглядел вполне монументально, темнота делала его шрам совсем настоящим, и она же смягчала его суровые черты лица. По правую руку от него на скамье сидел Куруфин, по левую — Карантир, устало подпирающий лицо кулаком. Ирка смотрела на них, и у нее даже почти получилось убедить себя, что существуй эти лорды в реальности, они бы выглядели как-то так: Маэдрос, одновременно красивый и пугающий, хмурый Карантир, Куруфин, прямой и злой.

Тут Роланд поерзал на стуле, вполголоса чертыхнулся:

— Какой… любимый брат делал этот долбаный трон?

— Угадай, — сказала Айфе угрюмо.

— Тебе не кажется, о Карнистир, что сучок в заднице — это как-то… мелочно? Куруфин заржал в голос, разом растеряв всю величественность.

— Ты предпочитаешь там что-нибудь побольше? — ухмыльнулась Айфе. — Я учту.

— Отставить разврат в пиршественном зале, — Цемент подсунул ей тарелку с бутербродами. — Иногда лучше жевать, чем говорить, мой лорд. Там стега лежала чья-то под столом. Подложите на трон.

Пришел Маглор, принес арфу и туристический стул. С удовольствием откинулся на его спинку, чем лично у Ирки вызвал зависть — лавки не предусматривали такой возможности. Зато у нее был неограниченный доступ к печенью и яблокам. Не то чтобы ей хотелось есть, но помогало занять руки.

Турвен, снова в белом и расшитом, подала Маэдросу большую чашу с вином. Тот поднялся на ноги, едва заметно скривившись, тронул шрам на щеке. Принял чашу и какое-то время стоял молча, глядя, как горят свечи.

— Так заведено в этом доме, — наконец сказал он, — что первую чашу мы пьем ради памяти. У каждого есть имена, которые он повторяет над этой чашей, имена и лица, которые нельзя забыть. Сегодня их стало больше. Нарион. Я буду помнить.

Карантир принял чашу, криво усмехнулся и отпил. Передал Келегорму, сидевшему подле него. Тот — Ангдолу и дальше по кругу.

Ирка почувствовала, как напрягся Влад и как почти сразу расслабился. Он хотел поминок, точно. Наверное, что-то было в этом правильное — знать, что твоя история рассказана и правильно закончена, и те, кому она была рассказана, услышали.

Где-то ближе к их концу стола в чашу пришлось доливать вино, но даже это не испортило момента.

Когда чаша вернулась к лордам, встал Карантир:

— А вторую чашу в этом доме пьют за то, что пока есть кому помнить. Мы — есть, и мы помним.

Маглор расчехлил арфу после третьей круговой чаши. Вначале просто гладил струны пальцами, потом попросил еще «огненной воды» для голоса. Мелодия к Иркиному удивлению стала какой-то щемяще-знакомой, но узнала ее она, только когда Маглор запел: