Он перечитал последнюю запись несколько раз, понятно, что не про соседку. Следующий за ней столбец цифр немного ослабил подкативший к горлу ком – пусть и пришлось просмотреть все цифры до одной. Напротив инициалов красовались рубли и копейки, и ещё какие-то галочки. Следом шли записи бартерных обещаний погадать, выкатать, заговорить… Быстро стало неинтересно, но скоро он уткнулся носом в кляксу, из под которой выскочило слово «афиши».

… афиши. Не то. Неживое всё. Взяла на полочке книгу про Веру Васильевну, Алевтина отобрала – смеётся: «там ни слова правды». Но как же ни слова, если на вопросы автора отвечают очевидцы, поклонники и коллеги? Прекрасные иллюстрации, кстати. Понятно, что клановые тайны – не напоказ, но жизнь-то не спрячешь, особенно такую. А Алевтина снова смеётся: «Спрячешь, спрячешь!» и ласково так гладит фотографию на вкладыше: «мон кёр» – сердечко моё, говорит – любила её очень. Не понимаю, почему никто не знал, что она умерла в родах. Причём, Алевтина говорит, что она иллюзий никогда не наводила. Может, из-за кино-камер? Их-то не обмануть. И нигде ни слова о сыне, только о дочерях, хотя я никогда не слышала от Лента ничего о сёстрах. А ещё Алевтина говорит, что Пётр Алексеевич в Верочке души не чаял. Сложно как-то себе представить. Если жену так любил, то почему сына не любит? Алевтина говорит… Да ладно! Алевтина много чего говорит. Роды есть роды. Всяко бывает. Январь заканчивается, а у меня платья нет. Была же в мае в Каннах, но тогда казалось, что впереди – целая вечность. А теперь не успеть, ничего не успеть. Двадцатое января. Чем в платье из ЦУМа идти, лучше голой. А что? Как Маргарита! Вот бы Ленточку в Париж послали по «партийной» линии. Он бы мне платье и привёз. Но такого везения не бывает, разве что наколдовать. Ведьма я или нет? Ха-ха, абракадабра! Лаврентий едет в Париж, раз! Лаврентий едет в Париж, два! Лаврентий едет в Париж, три!

Лент посмотрел на дату на экране телефона и резко встал. Двадцатое января.

– Я сделаю это, Анна! Прямо сейчас. Я поеду в Париж и разберусь, куда подевалась эта чёртова Додо.

Тетрадь он закрыл, но в сторону не отложил – он возьмёт её с собой, воспоминания скрасят дорогу.

Лунный жук. Именно о нём размышлял Лент в последний раз, когда на него так же недовольно смотрел парижский официант. На этот раз в официанты ему достался мужчина серьёзный, почти сердитый, средних лет. Кафе было другим, но взгляд у официанта – таким же. Это что же, местный профессиональный навык?

На этот раз Лент поселился у «Коллекционеров» – стандартный пакет синих – и до Елисейский полей решил прогуляться через рю Дарю. По вполне понятным причинам религиозным он не был, но старый русский храм всякий раз, оказываясь в Париже, посещал – интересное местечко, что ни говори, приход долгожителей и старых знакомых. А уже оттуда зачем-то отправился в кафе через дорогу.

Когда официант скорчил рожу, Лент только усмехнулся. Не объяснять же ему, что русского месье не волнует ни его мнение о клиентах вообще, ни о русских в частности.

Заказал кофе, причём, венский, решив проверить изжогу на живучесть при перемене силы. И всё. Больше ничего заказывать не стал, совсем недавно завтракал. Извини, официант. Работа у тебя такая. Много заказано или мало, а ты уж изволь, обслужи.

Лент зашёл сюда не за кофе. Собственно, он сам не знал, зачем он сюда зашёл. Может, потому, что не хотелось идти в «Лидо». Среди бела дня, а уж тем более по утрам понедельников, ночные увеселительные заведения отдыхают. Он, конечно, успокаивал себя тем, что проскользнёт, если что, и со служебного входа, не впервой. Но внутренний голос нашёптывал всякие сомнения. А если там нет служебного входа? Должен быть! Для персонала и курьеров…

М-да. К поездке Лент позорно не подготовился. Не мог оторваться от дневника и связанных с ним воспоминаний. Любочка, как всегда позаботилась о насущном, а вот кабаре осталось неохваченным.

Чашка шлёпнулась на стол; кофе выплеснулся на блюдце. Официант попробовал сбежать, но не успел. «Гаррули», красавчик, и пальчиками вот так…

– Ах, месье, жуткий денёк. Просто ужасный, скажу я вам.

Когда он развернулся, серьёзности и сдвинутых бровей – как небывало! Не человек, а само радушие.

– Холодно, гадко, посетителей нет. Кто сказал, что в Париже все сезоны хороши? Может, и так, если бы не беспорядки. Я никому не говорю, месье, но вам скажу – я свой жёлтый жилет тоже далеко не прячу! Миром это не закончится. Президенту стоит задуматься, месье, и вспомнить, что французы – мастера революций, с народом нужно быть поосторожнее.

Заклинание добродушной словоохотливости сработало даже лучше, чем Лент рассчитывал. Значит, попало на благодатную почву, то есть на молчуна. Такое случалось с Лентом и раньше, сейчас главное – «не упустить поводья».

– Кабаре «Лидо», – скомандовал он.

– Елисейские Поля наверняка перекрыты, месье, сегодня погуляйте где-нибудь в другом месте. Поезжайте к Люксембургскому дворцу. Хотя нигде не безопасно, чего уж там! Сидите лучше здесь. Или в церкви, из которой вы пришли, ведь месье – русский, я правильно угадал? Русские из этой церкви говорят по-французски лучше меня. Сейчас опасно везде. После Нового Года горел бульвар Сен Жермен. Я против насилия, месье, но президент не должен забывать, что его избрал народ.

– Мне нужно попасть в «Лидо».

– Ох, не знаю, будет ли сегодня шоу, месье. К вечеру Елисейские снова оцепят, а может и уже оцепили. Но тут уж ничего не скажешь, люди в своем праве…

– Мне нужно попасть в «Лидо» прямо сейчас.

– В такую рань? Сразу видно, что месье неместный. Если они и откроются сегодня, то подтягиваться начнут к восьми. Кухня – на пару часов раньше. Я неплохо знаю их порядки – в «Лидо» работает приятель моего сына, отвечает за реквизит. Вы слыхали об их лазерной пушке? О… Говорят, самая большая в мире. Я не особенно верю, но почему не похвастать перед приезжими? Не говорить же о беспорядках, хотя как тут молчать…

– Мне нужно разузнать кое-что об одной танцовщице.

– Ах вот как! Что же вы сразу не сказали? Да я и сам должен был догадаться. Не зря говорят: ищите женщину! Всегда и во всём. Так уж и быть, позвоню Жану, но только для вас. Уверен, он подкинет вам телефончик, если не вашей зазнобы, то одной из её подружек наверняка.

Из кармана полосатого фартука был молниеносно извлечён телефон, пальцы официанта пробежались по клавишам и отжали нужные цифры. После чего трубка разместилась у уха, но на словоохотливости мужчины ожидание ответа на вызов не отразилось никак.

– Вы не подумайте, мой мальчик непристойных знакомств не заводит. Он у меня финансист. …О, Жан! Дорогой, ты не мог бы помочь милейшему месье в одном деликатном вопросе. Сделай это для меня, сынок. Он разыскивает девушку из «Лидо», ты этих цыпочек, как я понимаю, знаешь не понаслышке.

Из трубки донеслось что-то возмущённое, и Лент незамедлительно провёл коррекцию: – Додо. Девушку зовут Додо.

– Ты слышал, сын? Месье интересует мадемуазель Додо. Какой ширпотреб! Нет, месье, мой сын Жан не знаком с мадемуазель Додо.

– Спросите про Мими, – снова вмешался Лент.

– Бывают же имена, одно другого лучше… Да-да, ты прав, сынок, тебе лучше поговорить с месье самому.

Трубка тут же оказалась настоятельно предложенной русскому месье. Пришлось принять.

– Вы напоили отца, что ли? – голос на том конце был колючим. – У него почки. Если вы считаете себя его другом, вам стоило бы знать.

– Я считаю себя другом Мины.

– А… Неплохая девчонка, пересекались, знаю. Но в Париже её нет. Давно. Закрыла контракт без уведомления, директор чуть инфаркт не получил. Говорят, грозил ей феерической неустойкой. А она пожелала ему удачного взыскания, и «адьё!». Американка. Послушайте, отцу действительно нельзя пить.

– А с Додо вы не знакомы?

– Ну, если она тоже американка, то уже и не познакомлюсь. Они все снялись и уехали после случая с письмом. Скандал был ещё тот! Можно только порадоваться, что половину ноябрьских шоу отменили из-за протестов. Танцевать-то всё равно было некому.