Любочка открыла рот, а Лент щёлкнул пальцами, из которых вылетел аккуратный огонёк, как из зажигалки.

– Какой удачный выдался вечерок, – он просто вынужден был это признать. – Каждый получил своё. Любочка – очищенную квартиру. Савила – бессмертного кота. А я – потерянный огонь. Всего-то и нужно было, что хорошенько разозлиться.

До января дотянули «в духе сотрудничества и взаимопонимания». Вроде бы и вместе, но каждый о своём.

Лент по-прежнему осваивал боевую магию дам, хотя всё чаще концентрировался на переключении сознания. Зеленеть и синеть по собственной воле у него пока получалось плохо – преобладание фона непозволительно серьёзно зависело от эмоций. К тому же, синяя половина была сильнее, стоило открыть финансовый дайджест и от пламени не оставалось и следа, напротив, тело заливал покой, а мозг – холодный расчёт.

В такие синие периоды, он снова и снова задавался вопросом о возрождении высшего Демона. Зачем? После пропажи ведьмака Александра, никаких новостей на этом фронте не было. Как не было и ответа на сам вопрос. Лент знал, что этим занимаются лучшие аналитики синего клана. Как только что-то прояснится, он узнает об этом первым. То есть вторым, конечно, после отца.

В зелёные периоды Лент порывался немедленно ехать в Париж и разбираться, что же произошло с Додо. Думать о том, что происходит с Миной, он боялся. Одно знал точно – просыпаясь по утрам, он безошибочно ощущал её «присутствие». Заказал себе на дом всякого железа и всякий раз, когда синева позволяла ему зелёные промежутки, хватал гантели и отжимал штанги.

Савила послаблению в темпе занятий даже обрадовалась – она снова приняла клан и очень уставала от административной нагрузки. «Всё-таки годы» – ворчала она, а сама бежала домой к своей новой игрушке, Руфусу.

Любочка целыми днями пропадала в конторе. Алевтина «принимала». Погода лютовала. Дел в Москве оставалось всё меньше, и оттягивать отъезд становилось по-своему неприличным. Не разыгранной оставалась всего одна карта – юбилей. Сто лет исполняется не каждый день, и Ленту поступали через Савилу настойчивые просьбы: зелёные красавицы просили его задержаться до шестнадцатого в Москве, готовили сюрприз. Лент сюрпризов не любил, но ведьм своих уважал. Склочные и взбалмошные, они были ему хорошей семьёй все эти годы, их просьбу он должен был уважить.

– Алевтина, зайди, как освободишься! – позвал он из «архива», где просиживал штаны часами. Алевтина ему не мешала – сама была занята. Сегодня входная дверь квартиры открывалась и закрывалась уже трижды. И это в такую-то стужу! Не сидится дамам по домам.

Мелькнул серый подол, послышалось французское «Ж’арив!» – бегу, мол – Алевтина теперь часто срывалась на родной язык, потому что учила английский, ругая его «испорченным французским» – миг, и кормилица услужливо замерла напротив с вопросом на лице и молитвенно сложенными руками. Всё без толку! Продолжать борьбу с её раболепными привычками бесполезно – горбатого могила исправит. Лучше просто не замечать. Не замечал же он раньше! Меньше бывал дома…

– Алевтина, ты сегодня утром выходила за молоком, не спорь, ты сделала фотографию? И не рассказывай мне сказок. Там фото-кабина «Миг фото» на самом входе стоит. Я знаю.

Алевтина обняла себя руками и тихо рассмеялась: – Какой ты у меня!

Лент невольно засмотрелся. Он думал, что новости о переезде будут восприняты кормилицей в штыки, но она обрадовалась и даже помолодела. Вон какая стала! Живая. Ждущая.

Формальностями, естественно, занимается отец, от самой Алевтины требуется исключительно фото, и то только потому, что для пересечения границы требуется паспорт.

Придётся приглашать фотографа на дом.

– Я давно хотел тебя попросить. Ты не могла бы рассказать мне, как умерла мама?

Он увидел, как она удивилась, и постарался смягчить напор: – Извини, понимаю, столько лет прошло. Но, может, ты хоть что-нибудь помнишь?

– И хотела бы забыть… Да теперь уж не смогу. Анна разобрала всё до деталей и записала по минутам.

Ничего себе!

По тому, как потёк по телу огонь, Лент понял, что рассердился. Странно. Он никогда не имел от Анны секретов, отчего же ему стало сейчас так неприятно? Может оттого, что в своих вечных разъездах и заботах он не замечал, чем интересовалась его жена? Или оттого, что со своими вопросами о его матери она пришла не к нему, а к Алевтине? Верно, это было во время войны, в Нижнем, когда его не было рядом.

– Да нет, в шестидесятые уже. К концу. Помню крепко вспоминать пришлось. Даже Савилу дёргали.

Даже Савилу?! А он где был?!

Успокоиться следовало немедленно. Неподконтрольное хозяину пламя бежало по телу рывками, рискуя вырваться на волю – и здесь, в «архиве», это было по-настоящему опасно.

Алевтина тоже что-то такое заметила и на всякий случай нарисовала в воздухе руну холода. Своевременный шаг. Огонь, повинуясь знаку, утих. Правда, вместе с ним пропало и желание видеть Алевтину. До отвращения. Что поделать, руна холода не разбирает.

По-своему Лент был даже рад, ему нужно было подумать. Кормилица развернулась, чтобы уйти, но перед тем, как оставить его в одиночестве, подошла к ничем не примечательной стопке общих тетрадей – и как только она в них не путается! – и достала оттуда серую. Положила перед Лентом, а потом молча вышла в открытую дверь.

Начинаю записывать. Давно нужно было. Иначе всего не упомнишь. Майка договорилась в угловой кулинарии, так что с продуктами решилось. Савила, добрая душа, предрекла директрисе счастливый брак. Промолчу о том, что я об этом думаю. Главное запомнить, с кого спросить. Не за брак, а за стол. За стол отвечает Майа.

П.А. написал, что не приедет. Но я с ним ещё побеседую. У нас на международном коммутаторе есть человечек. Не каждый день у сына юбилей. Юбилей, юбилей – это радость для нас, это сказки, радость и веселье! Ха-ха, глупости пишу, никогда ничего не писала для себя, кроме конспектов. Это всё Машка с Союзмультфильма. Рисует новый журнал и заразные песенки распевает. Хочу в Гагры!

Серая прорезиненная обложка тетради потрескалась от времени и царапала пальцы. Коричневые страницы в клетку пахли трухой. А самого Лента крутило и вертело ураганом воспоминаний. До колотья в боку. Какие Гагры? Они никогда не были в Гаграх. Или были? Мысль вошла в мёртвую петлю, но глаза уже глотали следующую запись, сделанную её почерком.

Нужно даты проставлять. Сегодня десятое января и ужасно холодно. Градусы тоже проставлять? Кто знает, у всякого жанра свои законы. C визами разобрались, но не думаю, что успеем, такая волокита! Надеюсь, Ленточка не обидится, что из Канады гости не приедут. Тут, кстати, ещё как посмотреть, как бы он вообще на всю эту суету не обиделся, он вообще не любит сюрпризов. На самом деле, любит, конечно, но только приятные, как и все мы. Савила советует собаку. Не знаю, не знаю… Зато знаю, что он ненавидит московские рестораны, зовёт их столовками, и я его понимаю, ему есть с чем сравнить. Но дома мы не поместимся. Петр Алексеевич не берёт трубку, мне надоело препираться с его секретарём. Ну вот! Хотела записывать юбилейные планы, чтобы не забыть, а сама жалуюсь. И кому? Сама себе! Дура. Я думаю, может взять одну из афиш Веры Васильевны, заказать рамку и повесить в прихожей? Ту, где она на троне, например, и подписать «Королева немого экрана»! Пошлятина. Лучше ту, где она в манто у витражей. Такой взгляд! Надо подумать. Дом Кино? Новый, на Поварской. То есть уже старый, конечно. Но ресторан у них новый, кто-то мне говорил, что уютный. Проверю.

Кто ей сказал такую ерунду? Советские заведения общепита того времени вызывали у Лента стабильное отторжение. Все, как один. Ничего не поделаешь, какие заведения, такое и отношение. Полное отсутствие уюта. Неужели поехала проверять? Выброшенное время!

Третий день сижу дома молча, ведьма называется. А ангине всё равно, ведьма ты или нет. Хорошо хоть Алевтине не всё равно – благодаря ей горло совсем не болит, только голоса нет. Чувствую себя Русалочкой. Никогда не отдала бы свой голос за какого-то принца! А за Ленточку отдала бы. Везучая я. Ужааасно. И два раза напишу – мало будет. У соседки спину схватило, звала. Сил никаких нет, руки плетьми висят, но заскочу. А потом лягу и буду честно болеть.