Василий Сталин предпринимал много попыток привлечь в свой клуб лучших футболистов из других команд. В ход пускались разные рычаги — от материальных до силовых. Под «силовыми» в данном случае имеются в виду не приёмы заплечных дел мастеров, а напор Василия, не привыкшего к отказам, от которого у многих душа уходила в пятки. И в первую очередь потому, что приходилось иметь дело не с порученцами, а непосредственно с человеком, носящим фамилию Сталин.
Тем не менее многие известные футболисты нашли в себе силы противостоять натиску Василия Сталина, сохранив верность своим клубам.
В статусе футбольной «звезды» туда перешёл только Всеволод Бобров. Попробуем разобраться в причинах этого перехода. Они вовсе не так однозначны, как это казалось многим «знатокам» вопроса, и отнюдь не лежат на поверхности.
Несомненно, магнетизм личности Василия Сталина сыграл немалую роль. Фронтовой генерал, державшийся со спортсменами не просто демократично, а по-товарищески, располагал их к себе. Подобного отношения со стороны начальства они в своих прежних клубах не встречали. К Боброву Василий относился как к равному, часто заезжал за ним на базу ЦД КА, которая тогда находилась на Ленинских горах, искал его общества.
Предоставление жилья, а лучшим — отдельных квартир — аргумент чрезвычайно весомый, особенно в послевоенное время. Но Боброва «квартирный вопрос», который, по определению Михаила Булгакова, испортил москвичей, не интересовал. У Всеволода — в ту пору ещё человека холостого — была двухкомнатная квартира в «генеральском» (так позднее окрестила его молва) доме на Соколе возле одноимённой станции метро. Имелся и автомобиль «оппель-кадет». А разница в денежном содержании офицеров в ЦДКА и в ВВС была незначительна. Стало быть, материальный фактор как повод для смены клубных цветов отпадает.
Но был ещё один мотив. Люди, носящие погоны, не могут не задумываться о количестве звёздочек на них. И вполне логично Всеволод полагал, что при новом патроне его рост в воинском звании произойдёт быстрее. Так и случилось. Если в последующие времена мало кто из «игровиков» заканчивал выступления в майорском звании (это могли быть только неоднократные олимпийские чемпионы или имевшие особые заслуги игроки), то, скажем, футболист Константин Крыжевский стал майором за пять лет пребывания в команде ВВС. И, перейдя в московское «Динамо», он оказался по званию старше своих партнёров по команде, за что те в шутку прозвали его «сталинский майор».
Младший Сталин высоко ценил Крыжевского, тот делил капитанскую повязку с Бобровым, но в любимчиках не ходил. У этой категории рост в воинских званиях происходил совершенно иначе. Всеволод Бобров звание капитана получил 31 мая 1950 года, а 5 сентября того же года стал майором. Приказ о производстве Евгения Бабича в капитаны был подписан, едва тот появился в команде, — 10 марта 1950 года, а майором он стал одновременно с Бобровым.
Глубокое уважение и признательность к своему наставнику в футбольной команде ЦДКА Борису Андреевичу Аркадьеву Бобров сохранял всю жизнь. Уже немало было сказано и о том, как относился к своему подопечному Аркадьев. Хотя в отдельных поздних высказываниях партнёров Всеволода по армейской команде и проскакивали намёки на некоторое охлаждение отношений между тренером и игроком, можно предположить, что связаны они были разве что с осознанием Аркадьевым того непреложного факта, что лучшие годы в футболе мучимого травмами Боброва позади.
Однако Борис Андреевич — человек глубоко порядочный — никак не мог подталкивать своего любимца к уходу. Не мог и даже из сугубо прагматических соображений, поскольку в то же время завершил выступления и другой многолетний лидер атак ЦДКА Григорий Федотов. А лишиться разом обоих бомбардиров — тяжёлый удар для любой команды, любого тренера.
Коротко и ясно это сформулировал Анатолий Салуцкий: «В 1949 году и команда ЦДКА стала выступать хуже и Боброва замучили травмы. Всеволод глубоко переживал спад в игре, но самолюбие не позволяло ему быть более внимательным к словам тренера, который, естественно, стал чаще делать Боброву замечания. Отношения между ними постепенно накалились. И когда Всеволода пригласили перейти в клуб ВВС, оба восприняли это с облегчением, в равной мере считая, что им пора расстаться».
Читатели уже знают, что совсем иначе строились у Боброва отношения с руководившим хоккейной командой Анатолием Тарасовым. В стремлении освободиться от постоянного контакта с ним, на наш взгляд, и состоял основной мотив решения Боброва. Впрочем, и преувеличивать его значение не следует, поскольку Тарасов ещё не обрёл в команде той степени влияния, которой добился впоследствии, а Бобров пользовался огромным авторитетом среди партнёров.
Не стоит, вероятно, сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что Всеволод мог уже задумываться о своём спортивном будущем. В футболе израненные ноги и бесконечные травмы не обещали ему долгой карьеры, в хоккее же Боброву было всё подвластно. Но мысль о близком завершении футбольной карьеры довлеть над 27-летним Бобровым не могла. Тем не менее после многих титулов, которых он добился в ЦДКА как футболист, Всеволод решился на переход в команду, пребывавшую в середняках...
Наконец, зададимся вопросом: мог ли Бобров уже помышлять о большей своей значимости в новой команде — положении играющего старшего тренера, убедившись в возможности подобного совмещения на примере Тарасова? Вряд ли, поскольку изначально Сталин ему такой статус не предлагал, хотя тренеры в футбольно-хоккейных командах ВВС менялись постоянно. Играющим старшим тренером в обеих командах Всеволод в итоге стал. Но в хоккейной — по воле рока, при трагических обстоятельствах, а в футбольной — когда уже не за горами был конец его карьеры.
Итак, сколько-нибудь легко угадываемого мотива перехода нам представить не удалось. Но только ли мы оказались в таком положении?
Вопрос о причинах перехода Боброва обсуждался во всех слоях общества. Интерес к спортивной «звезде» соперничал даже с извечной научной любознательностью, которая свойственна людям. В одном из писем, пришедших к Боброву в 1950 году, студентка педагогического института из Калинина, проходившая тогда практику в школе, сообщала, что проводила вечер вопросов и ответов среди подростков. Ребят интересовало многое. И наряду с сакраментальным «Есть ли жизнь на Марсе?» звучал и такой вопрос: «Почему лучший игрок команды ЦДКА Всеволод Бобров перешёл в команду ВВС?» Добросовестная практикантка просила дать ей ответ.
В своей книге многолетний партнёр Боброва Валентин Николаев рассуждал: «На финише сезона 1949 года, когда Всеволод Михайлович ещё выходил на поле в алой футболке армейского клуба, уже будоражила умы болельщиков молва о его предстоящем переходе в команду лётчиков. И для нас, его товарищей по команде, не являлось секретом, что талантливого игрока очень хочет заполучить для своих футбольной и хоккейной команд генерал Василий Иосифович Сталин. Но пересуды болельщиков и наша осведомлённость были на уровне слухов и догадок, потому что сам Всеволод разговоров на эту тему не заводил, а спрашивать его даже мы с Дёминым, его наиболее близкие друзья, считали неэтичным: захочет излить душу — сам расскажет.
Не рассказал. Как, впрочем, и потом, спустя много лет, когда давно уже сгладилась острота ситуации. По-прежнему часто встречаясь, беседуя часами, мы никогда этого вопроса не касались. А слухи ходили и поныне ходят всякие: соблазнили, мол, Боброва дополнительной звёздочкой на погонах, капитанскими повязками на футболке и хоккейном свитере...
И написано в последние годы обо всём этом немало. Где правда, где вымысел, сказать не решусь. Хотя мне трудно поверить тому, что, сменив футболку “команды лейтенантов” на жёлто-голубую форму лётчиков, мой товарищ руководствовался меркантильными соображениями. Уж в чём-чем, а в карьеризме, тем более в стремлении к материальным благам, его невозможно было заподозрить. Он был жаден во всём, что касалось футбола, жаден до игры, до гола, до обожания трибун, не скрывал удовлетворения, когда зрители устраивали ему овацию. Но в жизни, в отношениях с товарищами, со всеми окружающими наш “Бобёр” был по-рыцарски щедр. О его доброте, способности в любой момент прийти на помощь, поделиться последним и сегодня с благодарностью вспоминают все, кто имел счастье общаться с ним...»
