«Дети очень тяжело мне дались, — рассказывает Светлана, — я их, по нашим меркам, родила поздно. Помню, когда появился Богданчик, вся реанимация была в шоке: “Надо же, вылитый Васильич!” А когда родила Ксюшу, всё допытывалась у врача, на кого же дочка похожа. Он говорит: “Возьми зеркальце, посмотрись в него и представь свою уменьшенную копию”».
Во внуках Валерий Васильевич души не чаял. В первый раз он увидел Богдана, когда тому исполнился месяц. Очень боялся его, крохотного, на руки брать. И Богдан, и Ксюша помнят деда. Богдану очень не нравилось, когда на турнире памяти Лобановского ему доставалась роль «свадебного генерала» — первый удар по мячу. Он, как и дед, не любит излишнего внимания. Такой же стеснительный, застенчивый, деликатный. Приходил, становился в дверях спальни и ждал, когда дедушка скажет: «Богдасенька, иди сюда скорее!..» Подбегал, залезал на кровать, толкался у деда на животе и рассказывал ему стихотворения.
«Появление обоих, — говорит Света, — стало для него такой же неожиданностью, как раньше моё рождение, окончание школы, замужество... “Как — уже?” — это была папина коронная фраза. Всё, что происходило в нашей семье, заставало его на бегу».
Богдан родился в мае 1997 года. Лобановский в этот день прилетел с какого-то матча. Ада ему сказала: «Валеранька, сядь, у нас теперь есть Богданчик». — «Как — уже?!» Ксюша появилась на свет в марте 99-го, в день победы «Динамо» над «Реалом» в четвертьфинале Лиги чемпионов. Домой он приехал поздно. Ада, поздравив с победой, сказала: «Сегодня ты стал дважды дедушкой. У Светы родилась Ксения». — «Как, уже?» — невозмутимо спросил Лобановский, но глаза его, рассказывает Ада, светились от счастья. Он знал о предстоящем событии в жизни дочери и её мужа и, конечно же, переживал за Свету.
Валерий мечтал о внуках. Ада вспоминает, как однажды они сидели с ним вдвоём и смотрели телевизор. Показывали какую-то передачу о детях. Валерий приобнял Аду и сказал: «Мне страшно представить». — «Что тебе страшно представить?» — спросила Ада. «Вот уйдём мы, — сказал он. — После нас останется Светочка. А уйдёт Светочка — никого после нас не останется». Ада и Валерий были, как говорит Ада, «на десятом небе», когда Света сообщила им о том, что находится в положении. Это обстоятельство стало исключительно важным для принятия Лобановским решения о возвращении в Киев.
В январе 1989-го, спустя три недели после своего пятидесятилетия, отмечавшегося в узкой компании в Руйте, Лобановский впервые побывал в Иерусалиме...
Он не стал оставлять в Стене Плача записочку, как это сделали многие динамовцы, покрывшие головы кипами. Постоял лишь у Стены, мысленно помолившись и попросив у Всевышнего здоровья для Ады и Светы. И ещё — внуков.
Лобановский был глубоко верующим человеком. Ничего показного, всё — внутри. Никогда имя Господа всуе не поминал. Никто не видел его крестившимся. Он молился за своих близких, за своих футболистов; проезжая из Кончи в город на автобусе или автомашине мимо Выдубицкого монастыря, непременно бросал взгляд налево вверх и глазами крестил храм. Балкон и окна квартиры на Суворова выходили в сторону Киево-Печерской лавры. Каждое утро, когда он был дома, Лобановский подолгу смотрел на купола Лавры. Выходя к скамейке запасных перед матчем, шёл за командой, останавливался на какое-то время на выходе из-под трибун, крестил вышедших на поле игроков глазами и отправлялся на «электрический стул». Телекамеры во время игр то и дело выхватывали на киевской скамейке Лобановского с правой рукой под левым лацканом пиджака. Поговаривали: успокаивает сердце. Он держался не за сердце, а за крестик и за освящённый в Лавре текст Тропаря (глас 2-й): «Всех скорбящих Радосте, и обидимых Заступнице, и алчущих Питательнице...»
«С семьёй Валерия Васильевича я знаком достаточно давно, крестил его внуков, — вспоминает архимандрит Феогност — духовник семьи Лобановских. — Нас познакомила его супруга Аделаида Панкратьевна во время богослужения. Лобановские вместе посещали Свято-Успенскую Киево-Печерскую лавру. Особенно любили бывать в Кресто-Воздвиженском храме, в Ближних и Дальних пещерах. Валерий Васильевич старался не пропустить ни одно важное событие в монастыре. Так, Лобановские всей семьёй приходили поклониться мощам великомученика и целителя Пантелеймона, а также апостола Андрея Первозванного, когда их привозили в Киев. Церковь никогда не высказывалась против спорта. Но не могла примириться с неправильным отношением к нему. Священное Писание по этому поводу говорит: “Всё мне позволительно, но не всё полезно; всё мне позволительно, но ничто не должно обладать мною”. Валерий Васильевич никогда не относился к футболу как к зрелищу или азартной игре. По его мнению, футбол — это искусство. Игроки собираются на поле не только для того, чтобы получить гонорар за игру. Футболисты — не просто хвастуны, которые стремятся попасть в эфир. Игра в футбол — это не развлечение. Это труд. Подумать только: сколько усилий нужно приложить, чтобы выйти на стадион и показать красивый футбол.
Сколько я помню Валерия Васильевича, он всегда совершал добрые дела и помогал людям. Это лишний раз говорит о том, что он был верующим человеком. Родился он в православной семье, принял Святое Крещение в Свято-Вознесенской Демиевской церкви. Люди старшего поколения, близко знавшие тренера, говорят, что с самого детства в нём были заложены христианские добродетели, которыми он руководствовался всю жизнь. По словам Валерия Васильевича, он не представлял себе, как можно жить без веры. Поэтому, если появлялось свободное время, а его всегда не хватало, тренер приходил на богослужения в Кресто-Воздвиженский храм (его там и отпевали всю ночь накануне дня погребения. — А. Г.). Как священник, я могу сказать, что у Валерия Васильевича было то, чего катастрофически не хватало другим тренерам. Вера в Бога. Поэтому он не спешил записывать успехи и заслуги на свой счёт, так как считал, что за всё следует благодарить Бога. Священное Писание говорит о том, что каждому человеку Господь даёт какой-то талант. И его необходимо приумножать и развивать своим трудом».
«Папа, — говорит Света, — всегда старался избегать шумных торжеств». Единственным юбилеем, который Лобановский отметил должным образом, было его сорокалетие. Тогда тренера тепло поздравили в команде, а уже вечером дома собрались близкие друзья. «Вспоминаю, — рассказывает Света, — смешной эпизод в день его сорокалетия. Был заказан шикарный торт в виде футбольного поля с сахарными воротами и огромным шоколадным мячом в центральном круге. Этот мяч разбудил во мне все условные и безусловные рефлексы собаки Павлова... Не в силах дотерпеть, когда же дело дойдёт до десерта, я пробралась в комнату, где ждал своей участи торт, и потянулась за круглым шоколадным чудом... В это время случайно зашёл отец, и я услышала за спиной: “Марш с поля!..”».
Шестидесятилетие своё Лобановский отмечал в Руйте. Днём у команды были две тренировки. «Ты знаешь, — сказал он мне вдруг 6 января, когда я с трудом дозвонился до него с поздравлениями, — что с первым ударом часов на Новый год надо написать на бумажке пожелание, сжечь её, пепел бросить в бокал с шампанским, выпить — и всё это успеть за двенадцать секунд. Я так не делал. Но если бы делал, написал бы только одно слово — “здоровье”».
Днём 6 января 1999 года возле тренировочного поля в Руйте можно было наблюдать такую картину. Пожилой грузный Мастер — кепочка, тёплые куртка и ботинки — сидел на лавочке и наблюдал за занятием своей команды. В широком окне административного корпуса время от времени возникала фигура Чубарова, принимавшего поздравительные звонки Лобановскому со всего мира и старательно фиксировавшего имена звонивших. Факс в Руйте дымился.
Директор базы Франц организовал торжество в зале на первом этаже. Григорий и Игорь Суркисы, уговаривавшие Лобановского отметить юбилей в Клёве, но не уговорившие, прилетели в Германию на своём самолёте вместе с близкими к команде людьми. Улетели на следующий день. «Тут-то суеты было — хоть отбавляй, — рассказывал мне Лобановский. — Можно только представить, что творилось бы в Киеве. Ещё раз убедился в правильности принятого решения — спрятаться. Пусть и не полностью, но — спрятаться».
