Воля и упорство — от родителей. В семье Лобановского из поколения в поколение рассказывают историю (Александра Максимовна — внучке Свете, Света — своим детям, внукам Валерия Васильевича Ксении и Богдану) из детства Валерия. Когда гитлеровцы захватили Киев, Александра Максимовна с детьми и мужем успела спрятаться в селе Рославичи примерно в 20 километрах к югу от столицы. (Василия Михайловича поначалу забрали в армию, но сразу демобилизовали из-за серьёзных проблем с сердцем.) Их приютила какая-то полуслепая женщина. Женя с саночками ходил по окрестным сёлам, меняя то, что они сумели захватить из Киева — посуду, одежду, книги, — на продукты. Ходил, пока было, что менять. Приютившая Лобановских женщина всегда старалась дать маленькому Валерочке молочка, как только предоставлялась такая возможность. Ему и своей внучке. Внучке иной раз не хватало, и невестка этой доброй женщины, мама девочки, обижалась на свекровь: «Вот, ты даёшь чужому мальчику, а своей кровинушке не хватает...» — «Так он же совсем маленький», — со слезами на глазах отвечала свекровь и гладила Валерочку по светленькой головке.
Когда в ноябре 1943 года Киев был освобождён, Лобановские собрали вещи, взяли в дорогу скудные съестные припасы и отправились домой. Транспорта, разумеется, никакого. Валере не было и пяти лет, но он не пошёл к отцу па руки. Слышал разговоры взрослых о проблемах Василия Михайловича с сердцем. И, возможно, всё уже понимал. Шёл 20 километров, как и все, пешком. В ненастный ноябрьский день, под холодным дождём, по бездорожью. Ещё и нёс что-то лёгкое.
После войны Александра Максимовна подрабатывала вышиванием скатертей. Григорий Иосифович Спектор, администратор киевского «Динамо» времён тренерства Лобановского, однажды у каких-то людей совершенно случайно обнаружил скатерть, вышитую Александрой Максимовной, купил её и принёс Лобановским в подарок.
Жили после войны трудно. Женя учился, Валеру отдали в детский сад. Александра Максимовна рассказывала, как по пути с работы она заходила за ним в садик, они шли домой, садились на крылечко в скромном дворике одноэтажного барака с кучей соседей. «Мамочка, — спрашивал Валера, — есть что-то покушать?» — «Нет ничего, сыночек». — «Ну, пошли спатки». Фотография маленького Валерочки — той, детсадовской поры: светловолосый мальчик на стуле, в ботиночках, чулочках, один из которых — на левой ножке, с дыркой на коленке, в коротких штанишках, в застёгнутой на три пуговицы тёмной курточке из плюша с белым отложным воротничком, перешитой из каких-то старых вещей, — всегда стояла у Александры Максимовны на серванте.
На Аду, жену Валерия Васильевича, этот рассказ бабушки Шуры произвёл неизгладимое впечатление. Она всю жизнь держала перед глазами эту картинку (крылечко... нечего кушать... «спатки»...) и всякий раз, когда у Лобановского выдавался выходной день (полдня, несколько свободных часов), старалась приготовить что-нибудь вкусное, заранее справляясь, чего бы ему хотелось. Однажды Валерий отругал Аду. Он позвонил ей и сообщил, что скоро приедет. У неё было повышенное давление, но она об этом Валерию не сказала, а поинтересовалась, как всегда, его пожеланиями. Он признался, что не отказался бы от пирожных наполеон к чаю. И она со своим давлением помчалась за пирожными. Когда Валерий узнал об этом, он очень строго попросил Аду никогда больше так не делать. Столь же строго запретил ей водить машину, отчитав при этом своих школьных друзей, взявшихся помочь Аде получить права.
Пустырь пустырём, а по-настоящему Валера увлёкся футболом в первом классе. Поступил в специализированную детско-юношескую спортивную школу. Именно с того момента началось его футбольное становление — мальчишка, приклеившийся, как и многие его сверстники (не говоря уже о взрослых), к репродуктору, из которого голос Вадима Синявского рассказывал осенью 1945 года о турне московского «Динамо» по Великобритании, безмерно счастлив был, оказавшись в футбольной колее.
Лобановский рассказывал мне, что помнит, как взрослые слушали репортажи из Англии, а он от взрослых в эти моменты не отходил, прислушивался к радиоголосу, но только потом, спустя годы, узнал, что репортажи вёл Вадим Синявский. И о том узнал, что Синявский приезжал в субботу, 21 июня 1941 года, в Киев на запланированное на 22 июня торжественное открытие нового республиканского стадиона матчем чемпионата страны между киевскими динамовцами и московскими армейцами. В четыре утра Киев подвергся бомбардировкам, игру, понятно, отменили, Синявский спешно отправился в Москву и через несколько дней отбыл на Западный фронт военным корреспондентом. Так и не сказав тогда в микрофон: «Говорит Киев!» — он произнёс эту фразу через два года и четыре с половиной месяца, когда первым рассказал по радио об освобождении города.
Однажды Лобановскому подарили неиспользованный билет на несостоявшийся 22 июня 1941 года матч. История с этим уникальным документом эпохи произошла в 60-х годах. Валерий ещё играл в Киеве. В кои-то веки у него выдался свободный вечер, и они вместе с Адой — молодая семейная пара жила тогда на улице Героев Революции — собрались в театр. «Как сейчас помню, — рассказывает Ада, — надела новое платье, туфли на высоком каблуке». Вышли из дома. Навстречу — группа ребят. «У нашего товарища, — говорят, — вот-вот защита диплома, а его на 15 суток забрали в милицию — дудел на стадионе во время игры». Ада вместо театра вернулась домой, а Валерий со студентами отправился в отделение милиции. Его, конечно, узнали. Парня отпустили. А спустя несколько недель этот парень пришёл к Лобановским. Принёс письмо. В целлофановом пакетике, аккуратно встроенном в бумажный лист, — билет на матч 22 июня 1941 года. Письмо, напечатанное на пишущей машинке, в архиве Лобановского сохранилось. «Пользуясь несчастным случаем с горном как случаем, передаём в вечное пользование эту футбольную реликвию. Четыре года войны на передовой и восемнадцать мирных лет — возраст этого билета. Человек, сохранивший билет, носил его всю войну на груди как талисман. Носил — и уцелел, носил — и обретал мужество (меньше всего это нужно понимать как намёк)...»
Отец парня мечтал вернуться в мирный Киев и снова — па футбол. Валерий был растроган: подарок ценнейший. Один из руководителей украинского футбола Николай Фёдорович Фоминых во второй половине 70-х выпросил у Лобановского билет для демонстрации на какой-то выставке. Тогда билет и пропал.
А в сентябре 1948 года девятилетнему Валере подарили 30-страничную брошюру блокнотного формата под названием «Динамо» (Киев). Издательство «Московский большевик» (было и такое) выпустило в том сезоне в серии «Спортивные биографии лучших футбольных команд страны» небольшие книжицы о ЦДКА, ВВС, «Локомотиве», «Спартаке», динамовских коллективах Москвы, Тбилиси, Минска, Ленинграда и Киева — обо всех, словом, участниках розыгрыша первенства СССР по первой группе.
С брошюрой Валера не расставался. Дома она всегда лежала на столе, когда он делал уроки. В школе вместе с одноклассниками заполнял после каждого тура напечатанную на развороте таблицу чемпионата и огорчался вместе с ними результатами киевского «Динамо», занявшего в итоге десятое место и дважды — 5:0 и 6:1 — разгромленного блиставшим в конце 40-х годов ЦДКА.
Брошюры были однотипными. Отличались одна от другой лишь небольшими статьями о команде, фотографиями футболистов и краткими сведениями о них (бросается в глаза такая деталь: рост самого высокого на тот момент киевлянина, защитника Абрама Лермана, был 178 сантиметров, а рост остальных колебался в диапазоне 163-176 сантиметров).
Статью о динамовской команде Валера зачитал до дыр, дословно (и как потом я убедился, надолго) запомнив некоторые пассажи из неё, в частности, тот, в котором авторы выражали надежду на то, что «вскоре киевские динамовцы порадуют любителей футбола дружной игрой, темпераментом, соединённым с разумным расчётом, остроумием и завершённостью комбинаций».
Лобановский процитировал мне этот отрывок на память летом 1999 года на балконе своей кипрской квартиры и попросил по возвращении в Москву проверить, насколько точно он запомнил формулировку. Вернувшись домой, проверил: почти слово в слово.
