Засыпаю его вопросами, большинство из которых он попросту игнорирует, а потом пытаюсь заставить его отправиться в магазин. Единственный способ оживить эту вечеринку — выпить. Он что-то бормочет о том, чтобы никуда не стоит вылезать, пока армяне на воле, а затем возвращается к чтению.

Чисто из вредности задаю ему очередной вопрос, чтобы немного подоставать его. Но меня удивляет его ответ.

— Так что ты думаешь о Саше?

Его брови взлетают вверх, и он смотрит на меня так, будто я только что раскрыла один из его грязных маленьких секретиков. Хм, какое интересное развитие событий. Он поправляет воротник рубашки, словно его вдруг бросило в жар, а щеки чуть порозовели. Ух ты, можно подумать, что капризный ирландец испытывает что-то к одной из танцовщиц?

— Она хорошенькая, верно? — подбиваю я.

Он пожимает плечами.

— Наверное. Такая же, как и все остальные.

— К тому же она очень гибкая, — допекаю его. — Ты видел, как она двигается на сцене? Черт возьми, эта девчонка должно быть божественна в постели.

— Откуда мне знать. — Он захлопывает книгу в своих руках и подходит к окну.

Знаю, что задела его за живое, и, скорее всего, балансирую на тонкой грани, но я вижу в этом просвет. Возможность помочь Саше, не предавая ее доверия.

— Жаль только, — говорю я, рассеянно посматривая на свои ногти.

Выжидаю каких-то пару вдохов, пока Ронан клюнет на удочку, и удивительно, что он это делает.

— Что именно?

— Что Донован постоянно к ней лезет. Вот чертов подонок.

— Он ее достает? — спрашивает Ронан, а затем прочищает горло, понимая, что не должен был этого делать.

— Не знаю наверняка, — вру ему. — Но как по мне, так это выглядит именно так. Он всегда следит за ней и пытается поймать ее в темном углу, если ты понимаешь, о чем я.

Ронан заметно вздрагивает от моего замечания, но продолжает смотреть в окно.

— Может, мне стоит позвонить ей, — выкручиваюсь я. — Вдруг захочет приехать. Ей, возможно, нужна компания…

— Нет, — огрызается Ронан.

— Ладненько, — ухмыляюсь я.

Он оборачивается и одаривает меня убийственным взглядом.

— Если кому-нибудь об этом заикнешься, то больше не найдешь болвана, готового бегать тебе за пончиками.

— Ах, хороший ход, Ронан, — смеюсь я. — Хороший ход.

Сразу после полуночи хлопает входная дверь, а я сижу на диване и крашу ногти. С ума схожу от скуки, и компания хмурого Ронана не меняет ситуацию. Оглядываюсь, и замечаю Лаклэна на кухне. Он смотрит на Ронана, а затем на меня, и что-то зловещее исходит от него в этот момент. Такого выражения я у него еще не видела.

Знаю, что Лак — опасный человек. Знаю, чем он занимается. И еще, он всегда был немного таинственным… тихим… пугающим, но практически всегда спокойным. Мне довелось видеть разные грани его личности, но ничего подобного как сейчас. Я не упускаю того факта, что на нем нет куртки, а рубашка залита кровью. Поверх нее надета наплечная кобура, которую я раньше никогда не видела у него, но что-то подсказывает мне, что сегодня вечером он ей точно пользовался.

Прежде чем я успеваю что-то ему сказать, он направляется по коридору прямиком в ванную комнату. Трубы в доме начинают истошно гудеть, когда он включает душ, а я закусываю губу, кидая на Ронана вопрошающий взгляд. Конечно, он просто игнорирует меня, но напряжение каждого мускула вполне очевидно.

На цыпочках иду по коридору и прислоняюсь к двери ванной. У меня появляется странное желание… не знаю, утешить что ли Лаклэна. Для меня, должна признать, это весьма чуждое чувство. Я ничего не смыслю в такого рода дерьме. Единственными, чьи чувства имели для меня какое-то значение, были Талия и Скарлетт. Вот как мой отец воспитывал меня, и даже тогда он, вероятно, не одобрил бы нашу столь тесную связь с ними. Он всегда говорил, что друзья — это хорошо, но они также — твое слабое место. Как же он был прав.

Так почему мне так жаль, что у Лаклэна выдалась тяжелая ночка? Черт его знает.

Прикладываю ухо к двери, но слышу только поток льющейся воды. Пар валит из-под двери, и я почти могу представить себе Лаклэна под обжигающими струями воды. Хочу знать, что он сейчас чувствует. Мучают ли его эти досадные эмоции, которые я так ненавижу? Жива ли еще совесть за фасадом внешности мафиози? Хочу пойти к нему, и я ненавижу это. Что, черт подери, я бы сделала?

Протягиваю руку и поглаживаю пальцами свое ожерелье, пытаясь вспомнить причину, по которой я здесь. Чувствую, что предаю Талию, даже если просто обдумываю эти мысли. Ни на шаг не продвинулась в ее поисках с тех пор, как заварила эту кашу. А теперь я сижу здесь, терзаясь сомнениями в своих чувствах к Лаклэну.

Из моей груди вырывается стон, когда прижимаюсь лбом к двери, а через мгновение отпрыгиваю в страхе, понимая, что кто-то стоит рядом со мной.

— Господи, Ронан, — шиплю я. — Ты хотя бы пошумел, что ли?

Он пожимает плечами.

— Сила привычки. Тебе лучше оставить его в покое ненадолго.

Я смотрю на дверь и обратно на него.

— Почему?

— Он сейчас не в духе, Мак. Мы потеряли одного из наших сегодня вечером.

— Кого? — интересуюсь я.

— Его звали Джонни. Парень был совсем еще ребенком.

— Я сожалею, — говорю я серьезно. — Что произошло?

— Они взяли его, когда он выходил из паба, — говорит Ронан. — У него не было шансов.

Я пытаюсь задвинуть подальше сочувствие, которое прорывается, потому что понимаю, что не должна испытывать нечто подобное. Но мне трудно даже думать об этом. Глядя на Ронана, и видя, как расстроен Лаклэн, становится очевидно, что парни заботятся друг о друге. Так же, как и мы с Таль когда-то. Я понимаю эту связь. Я понимаю, и это самая худшая часть. От этого я чувствую, что мы с ним на одной волне. От этого они становятся немного более человечными для меня, чего мне вовсе не хочется и не нужно.

Ронан прав. Лучшее, что я могу сделать… для себя и Лаклэна… это оставить его в покое. Бросаю на дверь последний взгляд и киваю, прежде чем возвращаюсь обратно по коридору. Наверное, он прав. И это избавляет меня от необходимости думать об этом дальше.

Около часа ночи Ронан уже дрыхнет в своем кресле, а я по-прежнему сижу на диване и кусаю ногти. Лак до сих пор не объявился. Знаю, что сказал Ронан, но я никогда не была сильна в выполнении приказов.

Решаю проверить, как он там, чтобы удовлетворить свое любопытство. Вот и все.

Я блуждаю по коридору и открываю потрескавшуюся дверь в его спальню. Нахожу его в кресле в углу, а на столе рядом с ним стоит початая бутылка виски и аптечка. На нем только джинсы. Туловище наклонено вперед, а голову уронил на руки. На мгновение я просто застываю, засмотревшись на его профиль.

Он по-настоящему красив. Тьма, сгустившаяся вокруг него, и ярко проступающие эмоции на его лице только усиливают это ощущение. Я никогда не хотела видеть в нем человека, но смотря на него сейчас таким, невозможно этого не разглядеть.

Я делаю шаг вперед, и пол под ногами предательски скрипит. Он приподнимает голову. Его рана на плече снова кровоточит, но теперь и на другой руке у него красуется свежий порез. Он даже не замечает этого.

Я иду к нему, хватаю аптечку и нахожу иголку. Выпиваю глоток виски из бутылки перед тем, как сесть к нему на колени, чтобы промыть его раны. Мы не произносим ни слова. Он позволяет мне подлатать его, и я стараюсь делать это как можно осторожнее, чтобы выполнить свою работу хорошо. Мне не нравится видеть его боль. Мне не нравится видеть боль людей. Мало кто знает эту мою сторону. Я притворяюсь, что такое дерьмо меня не беспокоит, но на самом деле очень даже волнует.

Прямо сейчас, когда я вижу его таким, меня это чертовски беспокоит.

— Мне жаль, — мягко говорю ему, накладывая свежую повязку на плечо, и переходя к другому порезу.

— Тебе не нужно этого делать, — говорит он мне.

— Все в порядке, я не против.

— Ты шикарно смотришься в моих шмотках, — вдруг говорит он резко.