Медленно. Мягко ступая по мраморным плитам.

Тяжелое кимоно из двенадцати слоев давило на плечи, пригвождая к земле. Длинный шлейф мо все разворачивался, словно бесконечный — по числу лет, прошедших со дня смерти последнего императора кошек. Это было так давно, что в живых больше не осталось кошек, которые были рождены при его царствовании.

Три войны унесли жизни слишком многих.

И пора было положить этому конец…

Хотя бы ненадолго.

Говорят, что сильные люди создают хорошие времена.

А слабые люди создают плохие времена.

Но Тора не могла понять, к каким ее можно отнести.

Она могла только следовать единственно возможному для себя варианту. И если он означал взять на себя всю империю, значит быть посему.

Она медленно дошла до купола — все гости уже были внутри. Последними вошли Нэм и Верховный шисаи.

Все ждали только ее.

Тора остановилась, и лапы тут же загудели от напряжения. Тяжелые кимоно, тяжелая ноша.

Может быть пусть Кайно бы правил? Он хотя бы был настолько честолюбив, что считал себя достойным императорской диадемы, подходящим.

Но Кайно был мертв.

А империя нуждалась в новой жертве.

Так получай же!

И Тора шагнула в золотой купол.

С первым ее шагом он наполнился кошачьим мурчанием. И звук этот, рассыпаясь по куполу, умножился и заполнил его целиком.

Кошки всегда так выражали свое расположение. Это было даже больше, чем благодарность, чем поддержка, чем похвала. Это было доверие. Кошки не мурчат тем, кого боятся; не мурчат притворно; не мурчат напоказ. Это всегда искренне.

Она медленно прошла мимо них всех — мимо мурчащих кошек, склонивших головы в поклоне; мимо ангелов, вассалов и их свиты. До самого трона.

На нем лежала диадема, лопнувшая посередине. И две ее части, разделенные как раз меж выкованных крыльев, немного расходились.

Верховный шисаи поднял ее, и Тора развернулась ко всем лицом.

Чтобы не увидеть ничьего лица. Все они были опущены в поклоне.

И когда Верховный шисаи заговорил, они посмотрели на нее. Сотни глаз были обращены к ней.

Мурчание смолкло.

Верховный шисаи начал свою речь — впервые заговорив официально о том, что все и так понимали. Царствие херувимов было закончено. А царствие кошек — возобновлено. И Тора имела на это право — по крови, по итогам войны.

Любой мог оспорить это.

Но никто того не пожелал.

Любой округ мог не согласиться с этим.

Но даже край Волков того не хотел.

Тора медленно, придерживая все слои кимоно, села в поклоне. Коснулась лбом коленей под двенадцатью слоями ткани.

И в полной тишине замурчала.

Ей в ответ раздалось громкое мурчание на сотню голосов.

И когда она поднялась, оно продолжалось.

И когда Верховный шисаи опустил на ее голову императорскую диадему — оно продолжалось.

И когда она села на трон и опустила лопнувшую диадему на шею — оно продолжалось.

Потому что невозможно мурчать неискренне.

***

Коронация сменилась обычными серыми буднями. Как будто ничего и не произошло.

Словно на самом деле война касалась только троицы шисаи и херувимов. Для империи их разногласия были лишь мигом.

Разве что лекарства от лепры стали поступать быстрее и в больших объемах. Ряды Охотниц пополнились котами и кошками. Алтари и храмы Самсавеила открыли двери для всех, как раньше, хотя никто уже и не помнил, как это было когда-то — помнить было некому.

Храм Ясинэ обзавелся новой главой — гепардицей Ирмой.

Но он все равно продолжал хранить в своем чреве Самсавеила. Императрица и Верховный шисаи сменялись на этом дежурстве в ожидании третьего.

Тайгон по обыкновению читал, расположившись у ног статуи возле купола, темницы Самсавеила.

Сам купол сиял так ярко, что даже лампа была не нужна.

Лиловый свет переливался по осьминожьим чернилам и немного дрожал на разукрашенном обрезе книги.

Каждая страница была исписана мелким неровным почерком с огромной кучей записей на полях — все тем же почерком. Таким неровным и сжатым, будто автор думал быстрее, чем выводил линии. Книгу писали очень много лет, постоянно дополняя. Подшивались новые листы, вкладывались небольшие бумажки с чужим почерком.

Фолиант содержал многолетние записи обо всех растениях из сада Ясинэ. Тщательные инструкции по выращиванию, яды, которые можно было из них приготовить, комбинации ядов, противоядия, лекарства и даже немного совсем простеньких ритуалов, чтобы усилить цветы смерти.

Многие из описанных растений было с вложенным вместо закладки конвертом с семенами. Около трети — с высохшими листами, стеблями и цветами, и почти все — с рисунками, иногда сделанными на полях.

Но в книге не было ничего, что могло помочь мертвецу.

Видимо, Ясинэ это никогда не интересовало.

Впрочем, тело Райги уже было почти как живое. Обугленные кости восстановились, покрылись связками, мышцами, кожей. Сошли ожоги и затянулись все раны, кроме татуировок. Восстановились глаза, и он мог открыть их у любой момент.

Но когда Райга придет в себя, ему нужно будет время восстановиться. И только сад смерти мог бы в этом помочь.

Самсавеил открыл глаза и огляделся.

Поднял руки к глазам и посмотрел на них. Иссеченные оружием Верховного шисаи, они все еще не затянулись.

Обернулся. Изрезанные крылья с поломанными перьями были немного розовыми от крови.

Раны давно перестали кровоточить, но затянуть их не хватало сил.

Самсавеил коснулся пальцами длинного пореза на щеке и надавил — рана местами была даже сквозная, и тонкая пленка, затянувшаяся изнутри, тут же лопнула.

И можно было восстановить тело. Одним лишь взмахом крыла, но…

Самсавеил сделал взмах рукой, повелевая.

И перед ним медленно материализовался черный бархатный мешок. Он собирался в пространстве постепенно, и купол трещал, сдерживая его. Но все же мешок возник целиком.

Всемогущий раскрыл мешок, и лиловые кристаллы брызнули светом.

Верховный шисаи обернулся на сияние.

Самсавеил повелел — и кристаллы один за другим стали складываться в статую Евы. Он наклонился к ней и дождался, пока ее руки обнимут его шею. Как тогда, как в последний раз.

Купол заискрил лиловыми молниями и затрещал на тысячи голосов кумо. Их стрекот слился в общий гул, становясь все громче и громче.

И статуя Евы рассыпалась в пыль.

Купол снова стал таким же, как и был.

Самсавеил только горько усмехнулся и принялся руками перекладывать лиловый прах в мешок.

— Что ей нужно? — вздохнул Всезнающий, опуская руки в лиловую пыль. — Я не понимаю.

Тайгон перевернул страницу и, почувствовав на себе взгляд божества, поднял голову. Тот определенно говорил с ним.

— Странно, что Всезнающий может задаваться вопросами, не находите? — пожал он плечами.

— Она может прятать от меня свои мысли, — Самсавеил поднял в кулаке горсть лиловой пыли и расставил пальцы, чтобы она ссыпалась обратно.

Верховный шисаи хмыкнул и захлопнул тяжелую книгу.

— Она женщина, а значит, ей нужно то же, что и женщинам… — и, подумав, добавил. — В общем-то, что и всем.

— И чего же? — Самсавеил непонимающе уставился на мешок.

— Ну не знаю. Внимания? Быть услышанной? — Тайгон пожал плечами.

— Но я всегда ее слышу. И внимательно наблюдаю за ней тоже всегда.

— Это называется «преследование», Самсавеил, — вздохнул Тайгон.

— А что тогда ей надо?! — хмыкнул Всезнающий и непонимающе уставился на собеседника.

— Внимания к своим словам и просьбам. Она ведь не немая русалка. Что-то же говорила, о чем-то просила, — Тайгон покрутил рукой, предлагая продолжить его мысли.

Самсавеил задумчиво посмотрел на то, что осталось от Евы. За несколько минут в его голове прокрутилось все то время, что они провели вместе во всех ее жизнях и все ее слова.

— Да, просила, — наконец отозвался он. — Просила любить этот мир и вас.

— Уже неплохо… — кивнул Тайгон.