По-настоящему не любят.

На костёр, может, и не сошлют, но на телевидении или в журнале, на радио или по интернету высмеют так, что не захочешь из дома показываться.

Можно, конечно было бы колдовать по-тихому, и я вам так скажу по секрету: иногда я так и делаю, правда всё моё колдовство сводится к мелочам вроде помыть посуду — терпеть не могу это занятие, наколдовать туалетную бумагу или убрать крошки со стола — но на большее поднять магию я не рискую.

Время ползло хуже, чем на скучных лекциях в универе — учиться я не слишком любила. Я сидела за столом, попивала кофе, ждала звонка. Ждала звонка, а дождалась начальства.

Лично.

Толстый и седеющий Пётр Валерьевич пару раз кашлянул, будто чем-то подавился, и произнёс:

— Дорогая моя Юлечка, вы очень ценный сотрудник, но понимаете…

Обычно после такой фразы во многих книгах рушился мир героини. Я перепугалась, что начальник сейчас решит мне урезать зарплату, а мы с Гришей хотели слетать в тёплые страны. Захочет лишить выходного или даже отпуска. На всякий случай помолилась — креститься-то нам ведьмам не положено, а молиться про себя пожалуйста. Затаила дыхание.

— Вы у нас самая молодая, неопытная, а трат наша фирма терпит много и надо кого-то сократить, понимаете?

Я понимала, но дышала надеждой.

— Простите, Юлечка, но мы выбрали вас.

Уронила чашку с кофе на клавиатуру компьютера. Сначала представила как дракон даёт команду своей бригаде, а затем, как ярким пламенем горит лысина Петра Валерьевича.

Медленно поднялась, вдохнула-выдохнула.

Опустила взгляд на клавиатуру.

К счастью, денег с меня не потребовали, просто помогли дойти до двери, по дороге награждая комплиментами какая я умная, замечательная, красивая и, уверяя в том, что я достойна лучшей работы в коллективе сверстников. Пожелали удачи — громко так, дружно, — и захлопнули дверь чуть ли не перед самым носом.

В эту минуту, стоя на улице мне очень хотелось наплевать на запрет и поколдовать: вызвать у начальника несварение, метеоризм, икоту или хотя бы превратить в жирного порося. Лучше страдающего прыщами. И с одной ногой.

Нет.

С двумя. Левыми.

Но… нельзя.

Снова улыбнулась. Теперь отражению в витрине магазина.

Вытащила из сумочки батончик «Милки Вей» — как чувствовала, купила по дороге на работу — и, бодро пританцовывая под музыку в наушниках, пошла навстречу лучшей жизни.

Иду я такая «аля мне всё по барабану»: платье в горошек разлетается, мои светлые волосы разлетаются и мысли мои разлетаются, потому что не знаю, как сообщить жениху, что лишилась работы. И надо же прямо перед свадьбой! Вспомнила о своём платье цвета шампанского, с кружевным верхом, пышной юбкой, как у принцессы, с кремовыми узорами и полупрозрачной талией… и закрыла глаза, представляя, как иду по ЗАГСу…

— Смотри, куда идёшь!

Я врезалась в твёрдое, пахнущее дорогим парфюмом, приоткрыла правый глаз и увидела очень красивого мужчину в костюме, при галстуке, с планшетом в руках.

— Смотри, куда идёшь! — повторил он и… оттолкнул меня.

А я в своих туфлях на шпильках и со своим весом в 40 кг не удержала равновесия и полетела прямо в лужу.

Мужчина стоит, ржёт, я — злюсь.

А дальше красавчик, не предлагая мне помощи, прошёл мимо, уткнулся в планшет и так и шёл, удаляясь-удаляясь, пока я пыталась подняться, обнаружив, что умудрилась сломать каблук.

Никогда больше не куплю обувь на распродаже у татарина, притворяющегося арабом, говорящего на чистом таджикском.

Но ведь это простое невезение. Или?..

А дальше был отвратительно несъедобный суп Гришиной мамы: такой полезный, что хоть белые тапочки покупай; её раздражающая болтовня о нашей скорой свадьбе: мол рано мы в ЗАГС бежим — ага, рано, вместе уже пять лет как… И ожидание Гриши с параллельным придумыванием и продумыванием плана, как рассказать о внезапном увольнении.

Злость я выместила на туфлях.

Гриша пришёл с работы и отреагировал на мою новость спокойно. Почему мои туфли торчат из мусорки не спросил. Я чуть было не обиделась! Но… до свадьбы оставался всего один день. Так что я сбегала в магазин, купила себе большое пирожное, отстояв нереально длинную очередь и, насладившись ударной дозой глюкозы, завалилась спать, уверенная в том, что завтра всё будет намного лучше, чем сегодня.

Завалилась одна.

Гриша помогал маме, массировал ей ступни, спину — устала, пока мыла пол за «твою ужасную Юлечку»; долго выслушивал нудные жалобы о моём неуважении, а потом пересказ какого-то сериала, потому что «Юлечка даже не поинтересовалась, что смотрит её без пяти минут мама», а Гришиной маме необходимо было высказать свои впечатления. Как же без этого…

Ещё какое-то время обсуждали аэробику: свекровь заинтересовалась ещё и пилатесом. Гриша просил вспомнить случай со шкафом, забыть о пилатесе и быть осторожной с аэробикой. Мать затыкала ему рот новой порцией жалоб, виня его в том, что он винил её в большом возрасте.

Галочка у неё на возрасте, что ли?

Слушал Гриша, слушала и я. Хотя совсем не хотела.

Но что поделать. Пока мы живём в квартире монстра, где в спальне для «детей» — а раньше здесь, между прочим, спал Гриша — нет двери.

И, конечно, это просто невезение.

Очень.

Большое.

Невезение.

Немудрая ведьма улыбнулась, глядя на избранника:

— Н-да, любовь зла, полюбишь и пса.

Мужчина в деловом костюме по привычке гавкнул и хмуро произнёс:

— А если эта влюблённая, как ты, значит жди конца света.

Немудрая ведьма? Я проснулась очень недовольной. Во-первых, таблички, а эта была ОГРОМНАЯ табличка, всегда появлялись лишь в вещих снах нашей семьи и означали намёк Судьбы. Редко понятный.

Во-вторых, если сон действительно вещий, то это дурдом.

Какой ещё пёс? Какой конец света?

Света…

Света!

Мигом вспомнила. Мастера по маникюру зовут Света, и я едва не проспала с ней встречу.

Ужасное начало дня. Я вспомнила, что сначала снился грубиян в костюме, я снова и снова падала в лужу и не только ломала каблук, но и рвала платье в пикантных местах, а когда грубиян покинул сон, возникла табличка.

Выбросила весь этот бред из головы и схватила мобильник.

Пришлось в срочном порядке извиняться и мчаться быстрее ошпаренной кобылы в сторону метро.

Опоздала.

Но маникюр мне всё-таки сделали, правда пришлось помирать в ожидании — клиентов-то уйма. А когда подошла очередь, меня ждало разочарование: оказалось, тот персиковый цвет, который я так долго и трепетно выбирала вдруг… засох. Пришлось сделать французский маникюр: он тоже смотрелся неплохо, хотя и банально.

Попрощавшись с мастером, я вышла на улицу и решила прогуляться до пекарни, в которой заказывала свадебный торт. Не то чтобы я не доверяла кондитеру… Просто интуиция уже во всю орала.

Не зря.

Про торт забыли.

Что сказать… денёк выдался тот ещё: и маникюр не тот, и торт другой, потому что для МОЕГО требовались ингредиенты, которые — внимание — закончились!

Либо я стала очень и очень невезучей, прямо накануне свадьбы, либо…

Это всё же проклятие.

Наш род ведьм прокляли. Давно. Колдуны.

Но я всё равно выйду замуж! У Гриши уже костюм куплен. И бутоньерка в тон к моим узорам.

И пускай, проклятие на мне мощное, вернее, на ведьмах нашего рода — всех, надо сказать, хотя некоторым, например, одной моей тётке муж только помеха с её-то самодостаточностью, характером и умением доводить мужиков до белого каления. Шутка ли! Довести до истерики самого чёрта! Нет, ей замуж точно не надо. В этом плане можно сказать, проклятие спасло десяток счастливчиков, повстречавших мою распрекрасную грудастую тётю.

Грудь — это богатство нашего рода.

Но какой бы силы не было проклятие, я забуду, что когда-то очень-очень давно какой-то колдун, брошенный моей пра-пра-пра-прабабкой прочёл его и заявил: «Раз ты такая сякая не хочешь меня любить, то я тебя проклинаю. Если женщины твоего рода не выйдут замуж до тридцати, то не выйдут никогда». Моей родственнице тогда было как раз двадцать девять…