– Отелло был мавром, – сказал я. – К тому же я не ревнив. Просто я так тебя люблю, что все остальное не существует.

– Обещаешь быть пай-мальчиком и быть обходительным с Фергюсон?

– Я с ней всегда обходителен, если она меня не костерит.

– Будь с ней обходительным. Сам подумай, у нас столько всего, а у нее ничего нет.

– Не думаю, что ей нужно то, что есть у нас.

– Такой умный мальчик и так мало понимает.

– Я буду с ней обходителен.

– Не сомневаюсь. Ты ведь такой милый.

– Она же не останется после ленча?

– Нет. Я от нее избавлюсь.

– И мы придем сюда?

– Конечно. А чего, по-твоему, я хочу?

Мы спустились вниз. На Фергюсон огромное впечатление произвел отель и великолепие ресторана. Хороший ленч мы сопроводили двумя бутылками белого капри. Граф, войдя в ресторан, отвесил нам поклон. С ним была племянница, чем-то напомнившая мне мою бабушку. Я рассказал про него девушкам, и Фергюсон мой рассказ изрядно впечатлил. Несмотря на то что роскошный отель был практически пустой, кормили нас хорошо, вино было отличное, и после двух бутылок все пребывали в прекрасном расположении духа. Кэтрин не надо было ничего другого. Она выглядела счастливой. Фергюсон развеселилась. И мне было хорошо. После ленча Фергюсон ушла в свою гостиницу. Сказала, что хочет прилечь после такого застолья.

Под вечер к нам в номер постучали.

– Кто там? – спросил я.

– Граф Греффи спрашивает, не сыграете ли вы с ним в бильярд.

Я достал наручные часы, положенные под подушку.

– Милый, ты хочешь пойти? – прошептала Кэтрин.

– Да надо бы. – Часы показывали четверть пятого. Я крикнул посыльному: – Скажите графу, что в пять часов я буду в бильярдной.

Без четверти пять я поцеловал Кэтрин и пошел в ванную комнату одеться. Завязывая галстук, я поглядел в зеркало и показался себе странным в гражданской одежде. Я подумал, что надо бы еще прикупить рубашек и носков.

– Ты надолго уходишь? – спросила Кэтрин. Она лежала такая красивая. – Не подашь мне щетку?

Я наблюдал за тем, как она расчесывает волосы, наклонив голову так, чтобы они падали с одной стороны. За окном было темно, а свет от лампы над изголовьем играл на ее волосах, шее и плечах. Я подошел и поцеловал ее, держа за руку, в которой была щетка, а ее голова откинулась на подушку. Я целовал ее шею и плечи. От избытка любви у меня кружилась голова.

– Я не хочу уходить.

– И я не хочу, чтобы ты уходил.

– Тогда я не уйду.

– Нет. Иди. Это же ненадолго, ты скоро вернешься.

– Мы поужинаем здесь.

– Иди же и возвращайся.

Я застал графа в бильярдной. Он отрабатывал удары и выглядел таким тщедушным при свете лампы над столом. Чуть поодаль, на ломберном столике, стояло серебряное ведерко со льдом, из которого торчали горлышки двух неоткупоренных бутылок шампанского. Увидев меня, Греффи разогнулся и пошел мне навстречу с протянутой рукой.

– Я так рад, что вы здесь. Вы любезно согласились со мной сыграть.

– Вы любезно меня пригласили.

– Как ваше здоровье? Я слышал, что вы получили ранение при Изонцо. Надеюсь, вы полностью оправились.

– Вполне. А вы здоровы?

– О, я всегда здоров. Но старею. Я стал замечать признаки старости.

– Не может быть.

– Да. Назвать вам один? Мне легче говорить по-итальянски. Я стараюсь себя дисциплинировать, но стоит мне устать, как я перехожу на итальянский. И я понимаю, что старею.

– Мы можем говорить по-итальянски. Я тоже немного уставший.

– Но если вы устали, то вам будет легче говорить по-английски.

– По-американски.

– Да. По-американски. Пожалуйста, говорите по-американски. Роскошный язык.

– Я практически не встречаю американцев.

– Вы, вероятно, по ним скучаете. Человек скучает по соотечественникам и особенно соотечественницам. Знаю по собственному опыту. Сыграем, или вы слишком устали?

– Не так уж я устал. Я скорее пошутил. Какой гандикап вы мне дадите?

– Вы много играли в последнее время?

– Вообще не играл.

– Вы хорошо играете. Десять очков из ста?

– Вы мне льстите.

– Пятнадцать?

– Хорошо, но вы у меня выиграете.

– Играем на деньги? Вы же предпочитаете играть на деньги?

– Пожалуй.

– Хорошо. Я вам дам восемнадцать очков форы, а играем по франку за очко.

Он показал классную игру, и даже с гандикапом, когда он набрал полсотни, я опережал его всего на четыре очка. Греффи нажал кнопку звонка и вызвал бармена.

– Будьте так добры, откройте одну бутылку, – попросил он. И обратился ко мне: – Небольшой стимул нам не повредит.

Это было ледяное, хорошее сухое шампанское.

– Перейдем на итальянский, не возражаете? Это моя слабость в последнее время.

Мы продолжили, делая пару глотков между ударами и изредка обмениваясь репликами на итальянском, так как были сосредоточены на игре. Когда Греффи выбил сотое очко, у меня с гандинапом было девяносто четыре. Он с улыбкой похлопал меня по плечу.

– Сейчас мы разопьем вторую бутылку, и вы мне расскажете о войне. – Он подождал, когда я сяду.

– Лучше о чем-нибудь другом, – сказал я.

– Об этом не хотите? Хорошо. Вы читаете что-нибудь?

– Ничего. Боюсь, вам со мной неинтересно.

– Неправда. Но читать надо непременно.

– А что вышло, пока идет война?

– Вышел «Le feu»[32] француза Барбюса. И еще «Мистер Бритлинг видит всех насквозь».

– Ничего подобного.

– Вы о чем?

– Он не видит всех насквозь. Эти книжки были в госпитале.

– Значит, вы все-таки читали?

– Да, но ничего стоящего.

– «Мистер Бритлинг» показался мне очень хорошим исследованием английской души, если говорить о среднем классе.

– Я ничего не знаю о душе.

– Бедняжка. Никто из нас ничего не знает о душе. Вы croyant?[33]

– По ночам.

Греффи улыбнулся и повертел бокал в руке.

– Я ожидал, что сделаюсь более набожным с годами, но почему-то этого не случилось, – сказал он. – А жаль.

– Вы бы хотели жить после смерти? – спросил я и тут же обозвал себя идиотом за неуместное слово. Но оно его не покоробило.

– Смотря как ты живешь. Мне моя жизнь очень даже нравится. Я бы хотел жить вечно. – Он улыбнулся. – Все идет к тому.

Мы сидели в глубоких кожаных креслах, а между нами стояли ведерко с шампанским и бокалы.

– Если вы доживете до старости, вам многие вещи покажутся странными.

– Вы мне не кажетесь стариком.

– Стареет тело. Иногда я боюсь, что у меня сломается пополам палец, как ломается ветка или кусок мела. А дух не стареет и не мудреет.

– Вы мудрый.

– Мудрость стариков – это великое заблуждение. Мы не становимся мудрее. Мы становимся осторожнее.

– Может, в этом и есть мудрость.

– Весьма непривлекательная мудрость. Что для вас самая большая ценность?

– Любимая женщина.

– Для меня тоже. Это не вопрос мудрости. Вы цените жизнь?

– Да.

– Я тоже. Ведь это все, что у меня есть. Не считая вечеринок по поводу дня рождения, – засмеялся он. – Вы, пожалуй, будете мудрее меня. Вы не закатываете вечеринки.

Мы попивали вино.

– Что вы думаете о войне? – спросил я.

– Думаю, что это глупость.

– Кто ее выиграет?

– Италия.

– Почему?

– Как более молодая нация.

– Что, все молодые нации выигрывают войны?

– На определенном отрезке времени.

– А потом?

– Они делаются старыми.

– И вы не считаете себя мудрым?

– Мой дорогой мальчик, это не мудрость. Это цинизм.

– По мне, так очень мудро.

– Не особенно. Я бы мог вам привести обратные примеры. Но, вообще, не так плохо. Мы допили шампанское?

– Почти.

– Может, нам пойти и еще выпить? Тогда я должен переодеться.

– Пожалуй, в другой раз.

– Вы уверены, что больше не хотите?

– Да. – Я поднялся.

– Надеюсь, вам будет сопутствовать большая удача, и вы будете очень счастливы и отменно здоровы.