«Я спала крепко, – раздался ее голос. – А ты разговаривал во сне. Все хорошо?»

«Ты все там же?»

«Ну конечно. Я никуда не уеду. Хотя это ничего бы не изменило между нами».

«Ты такая чудесная и милая. Ты же никуда не уйдешь среди ночи?»

«Никуда. Я здесь. И приеду, как только я тебе понадоблюсь».

– Так разэдак! Ну вот, поехали, – сказал рядом Пиани.

– Задремал. – Я посмотрел на циферблат. Три часа ночи. Я пошарил сзади в поисках бутылки барберы.

– Вы во сне разговаривали.

– Мне снился сон на английском, – сказал я.

Дождь малость утих, и мы понемногу продвигались вперед. Но еще до восхода снова встали, а когда рассвело, с горушки, на которой мы оказались, я разглядел дорогу для отступления на мили вперед: мы основательно застряли, если только не считать продвигающуюся пехоту. Когда мы снова кое-как поехали, я понял при свете дня, что рано или поздно нам придется свернуть с главной дороги на проселочные, если мы хотим когда-нибудь добраться до Удине.

За ночь к нам пристроились крестьяне из окрестных деревень, и к автоколонне добавились повозки, груженные домашним скарбом: торчащие зеркала, переложенные матрасами, привязанные к телегам куры и утки. На одной из передних повозок дождь поливал швейную машинку. Увезли все самое ценное. Некоторые женщины во что-то кутались на телегах, другие шли своим ходом, держась поближе к пожиткам. Под телегами прятались собаки. Дорогу развезло, придорожные канавы заполнились водой, а просматривавшиеся между деревьями поля казались слишком раскисшими, чтобы по ним проехать. Я вышел из машины и пошел вперед в надежде выйти на точку, откуда можно было бы увидеть подходящую для съезда проселочную дорогу. Я знал, что их много, но боялся уехать в никуда. В памяти они не остались, так как мы всегда неслись по главной дороге, и все проселочные были похожи. Но сейчас я понимал: если мы хотим добраться живыми, надо найти трассу. Никто не знал, где сейчас австрийцы и как обстоят дела, однако у меня не было никаких сомнений, что если развиднеется и появятся самолеты и начнут бомбить эту колонну, то от нее ничего не останется. Достаточно будет кому-то из шоферов бросить свои грузовики или нескольким лошадям издохнуть, чтобы движение полностью парализовало.

Между тем дождь пошел на убыль, и я подумал, что этак скоро развиднеется. Я прошел дальше по обочине и, увидев уходящую на север проселочную дорогу с живой изгородью по бокам, решил, что это как раз то, что нам надо, и поспешил обратно. Я сказал Пиани, где мы будем сворачивать, и с тем же указанием пошел к двум задним машинам.

– Если она нас никуда не выведет, мы вернемся и снова вклинимся в колонну, – сказал я.

– А с этими как? – Бонелло кивнул на двух сержантов, сидевших рядом. Хотя и небритые, поутру они смотрелись по-военному молодцевато.

– Помогут толкать машину, – ответил я и, пройдя дальше, сказал Аймо, что мы попробуем проехать проселочными дорогами.

– А как же мои девственницы? – спросил он. Девушки спали.

– От них не много толку, – сказал я. – Лучше возьмите толкача.

– Может, этих на заднее сиденье? Место там есть.

– Если они вам так нужны, валяйте. Но я бы на вашем месте подобрал кого-нибудь с широкой спиной.

– Берсальера, – улыбнулся Аймо. – У них самые широкие плечи. Их специально замеряют. Как вы, лейтенант?

– Нормально. А вы?

– Я тоже. Только жутко голодный.

– Там дальше будет где перекусить.

– Как ваша нога, лейтенант?

– Нормально.

Став на подножку, я увидел, как машина Пиани свернула на проселочную дорогу и замелькала в просветах между голых ветвей. За ним свернул Бонелло, а потом и мы с Пиани последовали за ними по узкой колее между живыми изгородями. Она нас привела на ферму. Во дворе уже стояли наши «санитарки». Входную дверь длинного приземистого дома украшала шпалера, увитая виноградной лозой. Пиани набрал воды в колодце, чтобы залить в радиатор. После долгой езды на первой передаче там почти ничего не осталось. Ферму бросили. Дом стоял на возвышении, и хорошо просматривались окрестности: дорога, живые изгороди, поля и деревья вдоль главной трассы, занятой отступающими войсками. Сержанты осматривали дом. Девушки проснулись и разглядывали двор, и две большие санитарные машины перед домом, и колодец, возле которого стояли трое водителей. Один из сержантов вышел на крыльцо с настенными часами в руках.

– Отнесите обратно, – сказал я. Он молча на меня посмотрел, ушел в дом и вышел снова уже без часов.

– А приятель ваш где? – спросил я.

– В сортире. – Сержант тут же сел в «санитарку». Он явно опасался, что мы уедем без него.

– Как насчет завтрака, лейтенант? – поинтересовался Бонелло. – Хорошо бы поесть. Много времени это не займет.

– Как вы думаете, эта дорога нас куда-нибудь выведет?

– Сто процентов.

– Хорошо. Давайте поедим.

Пиани и Бонелло скрылись в доме.

– Пошли. – Аймо протянул девушкам руку, чтобы помочь им сойти вниз. Старшая сестра помотала головой. Пустой дом – нет, это не для них. Они проводили нас взглядами.

– Упертые, – сказал Аймо.

Мы вместе вошли в дом. Огромное темное пространство вызывало чувство брошенности. Наши товарищи были на кухне.

– Жратвы-то нет, – сказал Пиани. – Все подчистили.

Бонелло строгал большую головку сыра на массивном кухонном столе.

– Где вы нашли сыр?

– В погребе. Еще там Пиани нашел вино и яблоки.

– Неплохой завтрак.

Пиани вытащил деревянную пробку из здоровенного кувшина в оплетке из лозы, наклонил его и наполнил вином целую медную кастрюлю.

– Славно пахнет, – сказал он. – Барто, поищи стаканы.

В кухню вошли два сержанта.

– Берите сыр, сержанты, – сказал им Бонелло.

– Надо бы ехать, – сказал один из них, запивая сыр вином.

– Поедем, не волнуйтесь, – заверил его Бонелло.

– Не подмажешь – не поедешь, – сказал я.

– Чего? – не понял сержант.

– Надо поесть.

– Так-то оно так, да время дорого.

– Сами-то, гады, наверняка уже набили животы, – сказал Пиани. Сержанты посмотрели на него исподлобья. Они нас ненавидели.

– Вы знаете эту дорогу? – спросил меня один из них.

– Нет, – признался я.

Они переглянулись.

– Лучше не откладывать, – сказал другой.

– Сейчас поедем.

Я осушил еще стакан красного вина. После сыра с яблоком это было в самый раз.

– Захватите сыр. – С этими словами я их оставил.

Через минуту вышел Бонелло с огромным кувшином.

– Не многовато ли будет? – спросил я. Он с сожалением поглядел на свою добычу.

– Пожалуй, – сказал он. – Дайте-ка мне солдатские фляги.

Пока он их заполнял, немного вина пролилось на каменную плитку, которой был вымощен двор. Потом он поставил кувшин за порогом.

– Австрийцы сразу его найдут, даже не придется дверь ломать, – сказал он.

– Поехали, – поторопил я его. – Держитесь за нами.

Оба сержанта уже сидели рядом с Бонелло. Девушки уплетали сыр и яблоки. Аймо курил. Мы поехали по узкой проселочной дороге. Я оглянулся на две другие машины и на фермерский дом – добротную, приземистую каменную постройку. Железная оградка вокруг колодца тоже была хороша. Впереди лежала узкая раскисшая дорога с высокими живыми изгородями по обе стороны. За нами, не отставая, следовали две «санитарки».

В полдень мы увязли в грязи километрах в десяти от Удине, насколько можно было судить. Дождь утих еще утром, и мы трижды слышали моторы самолетов и видели, как они, пролетев над нами, уходили далеко влево и там бомбили главную трассу. Мы изъездили множество проселочных дорог, зачастую тупиковых, но, дав задний ход, всегда находили другой путь и оказывались ближе к Удине. Но однажды Аймо подал назад, желая выбраться из тупика, и угодил в придорожную грязь; задние колеса забуксовали, увязая все больше и больше, пока машина дифференциалом не уткнулась в землю. Теперь надо было ее подкопать под передними колесами, набросать хвороста для лучшего сцепления и толкать машину сзади, пока она не выберется на дорогу. Мы все столпились вокруг машины. Сержанты-инженеры обследовали колеса и, не говоря ни слова, стали уходить. Я пошел следом.