— Это еда. С едой нельзя. Вон почитайте правила, — женщина показала на стену будки, где они были выведены черными буквами на белом стенде.

— Хорошо, — согласилась Фина. — В парке есть где-нибудь еда?

— Кафе.

— Годится, — удовлетворенно заключила Фина и позвала Телля с сыном.

— Возьмите, — женщина из будки протянула им три маленькие карточки.

— Это что, билеты? — удивилась Фина.

— Конечно, — невозмутимо ответила женщина. — На посещение парка. Они бесплатны.

— Тогда зачем?

— Сколько зашли, столько и должны выйти.

— Понятно, — Фина спрятала билеты в задний карман брюк.

— Парк закрывается в восемь, — предупредила их женщина.

Посмотрев, не идет ли кто еще к воротам, она исчезла в будке.

Ханнеса с родителями встретили пустые скамейки по обеим сторонам главной аллеи. Возле каждой скамейка стояла урна.

— Никого, — с облегчением произнесла Фина.

— Здесь другой воздух, — заметил Ханнес.

— Да. И много лет назад здесь пахло так же, — чуть улыбнулась своим воспоминаниям Фина.

Аллея вела через мостик. Под ним блестел пруд. Справа от мостика стоял деревянный пирс, к которому веером были привязаны лодки.

— А мы можем их взять покататься? — робко спросил Ханнес.

Он остановился, посмотрел вниз на свое отражение и поднял на отца глаза в ожидании ответа.

— Наверное. Узнаем, — кивнул Телль.

Он пошел к лодкам, а Фина с сыном — дальше в парк.

— Там фонтан был с барельефами, отец туда подойдет, — сказала она Ханнесу.

— Фонтан с чем? — не понял сын.

— Барельефами.

Вытащив из сумки блокнот, Фина написала для сына незнакомое слово, а потом — что оно означает.

"На стенах фонтана вылеплены морды львов с кольцами в пасти. Такое выпуклое украшение называют барельефом", — прочел Ханнес.

— Понятно.

— Это самый центр парка, — объяснила Фина. — Там наверняка будут люди.

С края фонтана, на скамейках в тени сидели мамы с колясками. На дорожке вокруг фонтана играли малыши. На дальней скамейке что-то оживленно обсуждали трое ребят немногим старше Ханнеса.

Заметив их, Ханнес замедлил шаг и пошел как бы отдельно от матери.

Свободные скамейки оставались только на солнце. Фина села на одну из них подождать сына. Со стороны компании ребят вышел Телль. Махнув рукой Фине, он направился в ее сторону. Ребята посмотрели вслед Теллю, один из них что-то сказал друзьям, и все засмеялись.

Ханнес, не спускавший с ребят глаз, остановился. Фина видела, как любопытство на лице сына сменилось разочарованием. Задумчиво опустив голову, он побрел к скамейке.

Бежавший малыш сбоку ударился в ногу Ханнеса, шлепнулся на землю и от испуга громко заплакал. Глядя на сидящего малыша в слезах, спешащую к нему маму, Ханнес растерялся. Все, кто был в тот момент у фонтана, смотрели на него. Мать мальчика склонилась над малышом и стала его успокаивать. Показывая на Ханнеса, она что-то говорила сыну, потом взяла его на руки.

— Извините меня, — произнес Ханнес.

Бросив на него недобрый взгляд, женщина, подняла притихшего сына и понесла малыша к своим подругам на скамейке. А Ханнес остался стоять, не зная, что делать.

Большая ладонь мягко легла ему на плечо. Это мог быть только отец.

— Пойдем, сынок. Не нашел я хозяина этих лодок, — сказал Телль, когда сын повернулся к нему.

Они пошли к Фине. Ханнес краем глаза следил за ребятами на скамейке. Те не обращали на него с отцом никакого внимания, и от этого Ханнесу было легче.

Встречавшая сына с мужем на скамейке Фина ожидающее подняла брови.

— Нет никого возле лодок, — пожал плечами Телль. — Может, позже появятся.

— Вы посидите отдохнете? Или походим? — предложила Фина. — Просто здесь слишком много народу.

— Чего сидеть? Только пришли ведь, — ответил Телль.

— Походим, — согласился Ханнес, бросив украдкой взгляд на компанию ребят.

***

Они долго ходили по аллеям парка — Телль с Финой вместе, Ханнес чуть впереди. Глядя, как сын поднимает нос, чтобы глубже вдохнуть чистый свежий воздух, Фина жалела, что Ханнес не слышит, как шелестят листья, скрипят старые деревья.

Оставаясь дома одной, она часто закрывала уши. Фина хотела почувствовать, каково это — жить в полной тишине. Она поняла, что для человека, потерявшего слух, это будет сперва непривычно, потом — неудобно, но потом просто привыкаешь — и все.

— Особенность человека, — считала Фина. — Не недостаток, не уродство, а именно — особенность. Как и — если у человека нет руки или ноги, — это тоже особенность. Уродство — называть таких людей неполноценными, говорить, что они мешают и не должны жить.

Шагая по парку под руку с Теллем, она наблюдала за сыном. Сколько еще у них времени? Что еще можно сделать, чтобы, если не предотвратить, то хотя бы отдалить это? Может, просто прятать Ханнеса дома? Или отвезти куда-нибудь в лес, где нет людей, и никто его не выдаст? Сможет Ханнес там выжить?

Фина понимала, что, как ни пытайся спасти Ханнеса, результат может оказаться хуже, чем предложила им инспекция. Лес — голод, животные. Побег — погоня, поимка, Ханнеса заберут силой.

"А ведь так и выходит, что они самый безболезненный выход предлагают — нам самим сделать. Это они действительно хорошо, получается, придумали. Обложили со всех сторон", — размышляла Фина. И оказывалось, надежнее всего из возможного — просто прятать сына дома.

Устав от тяжелых мыслей, Фина решила повернуть на полянку, где стояли двое качелей. Неподалеку от них виднелись скамейки. Догнав Ханнеса, Телль позвал его туда.

Свернув с асфальтовой дорожки, они оказались на примятой траве. Ханнес, привыкший к асфальту и тротуарной плитке под ногами, водил по траве носком сандалии.

— Мягко. И нога не уходит вниз, как на песке школьной площадки.

— Можешь разуться и ходить здесь босиком, — предложила Фина.

Она с Теллем сели на скамейку, а Ханнес забрался на качели.

— Здесь хорошо, — раскинулся на скамейке, вытянув вперед ноги, Телль.

— Пойду тоже покачаюсь. Ты не хочешь? — повернулась к нему Фина.

— Что? — не понял поначалу Телль. — Нет, я не хочу.

Расслабившись в тени на свежем воздухе, он задремал. Фина сняла туфли, положила в них носки и направилась к качелям.

— Мама, ты застрянешь! — донесся до Телля веселый голос сына.

Телль открыл глаза. Фина возвращалась к нему на скамейку. Она смотрела себе под ноги и виновато улыбалась.

— Ты чего? — как спросонья спросил Телль.

— Спи.

Усевшись рядом, Фина беззвучно рассмеялась. Потом вытянула босые ноги и пошевелила пальцами.

— Я уж не помню, когда босиком ходила… Так здорово!

К пустым качелям подошли два мальчика. Один — как Ханнес по возрасту, второй — лет пяти. Коротко подстриженный младший был одет в легкую куртку и выцветшие штаны на вырост. Ботинки слегка болтались на его ногах, держась на черном и коричневом шнурках. У старшего, без конца зачесывавшего падающую на глаза челку, из-под пиджака с залатанными рукавами виднелась рубашка, которая была глубоко заправлена в брюки.

Телль с Финой внимательно следили за мальчиками.

— Братья, — шепнула Фина мужу.

Подсадив младшего на качели, старший мальчик принялся их раскачивать. Он долго и медленно водил качели в стороны, а, когда попытался качать с силой, младший кричал "не надо!"

Ханнес тоже следил за ними. Старший мальчик стоял к нему лицом, и Ханнес мог видеть, что он говорил.

— Дай я теперь покатаюсь, — попросил старший мальчик.

— Не дам!

— Тогда я тебя сейчас как раскачаю!

Старший мальчик поднял высоко качели, а его брат вцепился в поручни, чтобы не упасть.

— Нет! Не надо!

— Тогда слезай! — чуть ослабил руку старший.

— Нет! — всеми силами старался удержаться на сиденье младший.

Старший мальчик снял пиджак, повесил его на опору качелей, и стал подтягивать выше закатанные рукава рубашки. Младший вжался в сиденье.