Это оказалось очень непривычно и тяжело — думать. Не хватало слов, не хватало знаний, не хватало, как понял Телль, прочитанных книг. Телль мучился от того, что нехватка всего этого часто не позволяла ему найти ответы на свои вопросы и на вопросы сына. Он не боялся признаться Ханнесу в незнании, но ему становилось стыдно, — ведь столько простых, понятных, и, вместе с тем, очень важных вещей прошли мимо него.

Телль не знал, как объяснить, почему светит солнце, почему могут летать самолеты, ездить автомобили, почему по вечерам все должны смотреть Нацвещание, а на улицу после 22 часов без спецразрешения нельзя выходить. Он никогда не задумывался о том, нужно ему это знать или нет. Такие знания ничего не могли принести Теллю. Он не получал бы больше денег, не попадал бы быстрее домой с работы, не стала бы короче его смена. И Ханнеса он не мог бы спасти, наверное. И Марка. И Боба. И Карл, их самый первый ребенок, все равно бы появился на свет мертвым.

Сейчас Ханнес читал книгу, которую Телль принес ему с черного рынка в последний раз. Это был "Остров сокровищ". Фина очень просила достать его для сына, но даже на черном рынке Телль долго не мог найти такой книги. Когда "Остров сокровищ" появился, его захотели купить сразу несколько человек, что, естественно, отразилось на цене. Телль дал за книгу чуть больше, чем просил торговец.

Прядь волос, спустившись со лба, подобралась к глазам Ханнеса. Сын зачесал челку пятерней, не отрываясь от страницы. С тех пор, как Ханнес перестал ходить в школу, ему не нужно было коротко стричься, носить ужасно неудобную форму, в которой нельзя ни наклониться нормально, ни поднять руку. Теперь сын просил не водить его в парикмахерскую, пока волосы не отрастут длиннее мизинца, носил на подтяжках широкие штаны с большими карманами и рубашку без пуговиц, надевающуюся через голову.

Телль хотел спросить сына, как ему книга, но подумал, что вопрос глупый — ведь это же "Остров сокровищ". Он и сам читал его, когда был чуть постарше Ханнеса, даже кое-что оттуда помнил. Тогда такие книги уже не продавались в магазинах, но еще встречались в библиотеках.

Закрыв книгу, Ханнес посмотрел на отца.

— Ты сегодня рано, — сказал сын.

— Да. Я по тебе соскучился, — ответил Телль, и у него словно из груди на волю вылетела маленькая птица.

Какими же легкими оказались эти слова! Сколько лет Телль не мог сказать что-то простое, доброе, теплое своему сыну. Что ему мешало? Телль спрашивал себя и не мог ответить. Море раскаленной лавы бурлило в сознании, огненные волны накатывались на мысли. Вышина разрывалась раскатами грома, вспышками молний, а над всем этим стоял крик: "Сын! Сын мой!" Отчаяние поднималось выше неба, болью заполняя все вокруг.

— Папа, что с тобой? — позвал снаружи Ханнес.

Сознание потянулось на голос сына.

— Что, сынок? — спросил вернувшийся Телль.

— Ты смотришь на меня и как будто не видишь меня. С тобой все хорошо?

Телль кивнул. После вопроса Ханнеса ему действительно стало хорошо. Он никогда не думал, что его сын когда-нибудь спросит такое. Только Фина могла поинтересоваться — как Телль себя чувствует, все ли у него в порядке. Но, оказывается, он еще нужен и сыну. И сын нужен ему.

— Все хорошо, сынок, — успокаивающе сказал Телль.

Вытянув ноги, он откинул голову к стене.

— Эти слова ты говорил и раньше, но по-другому, — Ханнес внимательно смотрел на губы отца.

— Как?

— Быстрее.

— Ну, я просто устал, — вздохнул Телль.

— Ты всегда уставший. Сейчас, значит, особенно?

— Да, значит, сейчас я не просто устал, а очень сильно устал.

Ответив, Телль сорвался в пропасть своих мыслей. Как объяснить Ханнесу, что его ждет? Почему с ним нужно обязательно это сделать? Почему нельзя по-другому? От этих вопросов голова стала неподъемной, они прибивали Телля к земле.

Часы показали 20.55. Надо было включать Нацвещание. Телль медленно поднялся, механически следуя многолетней привычке.

— Пойдешь смотреть? — спросил он Ханнеса, кивнув в сторону родительской комнаты, где стоял телеприемник.

Ханнес покачал головой.

— Когда там идут картинки, я не понимаю, о чем они. А когда кто-то там говорит — скучно.

— Да, — кивнул Телль.

Он зашел в родительскую и включил телеприемник. Сразу на экране появилась заставка Нацвещания, заиграла призывно заставочная музыка. Взглянув на картинку, Телль с силой нажал кнопку. Раздался щелчок, экран погас. Телль закрыл его шторой и направился к сыну. Фина уже была там, она разговаривала с Ханнесом.

Телль хотел послушать их, но, едва он стал опускаться на пол у двери, как зазвонил домофон. Комендант дома попросил включить Нацвещание. Телль молча повесил трубку. Не отодвигая шторы, он снова нажал кнопку телеприемника. Голос ведущего Нацновостей прорывался сквозь материю, бодро рассказывая об очередном изобретении Нацлидера. Это было средство передвижения на двух колесах с цепной передачей и рулем. Все выступавшие в программе эксперты хвалили изобретение, которое, по их словам, необходимо поскорее внедрить в серийное производство, поскольку оно даст возможность простому населению иметь свой, личный транспорт.

— Чушь какая-то, — произнес Телль.

Он отодвинул штору, чтобы увидеть это изобретение, но Нацновости уже перешли к другому сюжету. Там рассказывали о недружественной политике соседней страны, угрожающей интересам нашего государства. Телль не понял: страна угрожает интересам нашего государства или ее политика. Хотя, наверное, разницы не было никакой. Телль вспомнил карту, которую они смотрели с сыном.

— Вообще, они в раз 20 меньше нас, — заметил он, показав рукой на комнату сына, где висела карта.

— Ты чего это с телевизором разговариваешь?

Телль вздрогнул. Голос Фины раздался рядом неожиданно.

— Я не слышал, как ты подошла, — оправдываясь за свои слова, сказал Телль.

— Тебя это действительно волнует? — Фина показала на телеприемник.

— Нет, просто…

— Не о том ты думаешь. Нам сына надо спасать, — бросила Фина и ушла к Ханнесу.

Телль виновато нахмурился. Не получалось думать только о сыне.

Снова выключив телеприемник, Телль попытался пальцами зацепить его корпус и вытащить из ниши в стене. Но даже маленького зазора, куда можно было бы просунуть отвертку, там не оказалось. Телль дернул штору, завесил телеприемник и лег на кровать.

Спать не хотелось, хотя предыдущую ночь он не сомкнул глаз. Было желание сбросить, стряхнуть с себя всю тяжесть пережитого, расправить крылья и взлететь. Но Телль понимал, что никуда он не взлетит, никуда не денется эта тяжесть. Он смотрел в потолок, думая, как можно спасти сына. Попробовать снова сбежать, как Фина с Марком? Поймают, и тогда точно будет еще хуже. Если Ханнеса отправить куда-нибудь? Но одного его ни в поезд, ни на самолет не посадят. Ехать с ним, а потом самому вернуться с полдороги, чтобы их здесь не хватились? Но, если Ханнеса найдут? Даже, если он доберется, как-то сможет устроиться, то все равно его глухота скоро откроется. А если его просто оставить дома? И, когда за ним придут, — отвести на чердак или на крышу.

Телль вспомнил, как в его детстве кошка, жившая в подъезде, спасала котят от пожара. Из-за брошенного кем-то окурка этаж заволокло дымом, и кошка по одному вытаскивала своих малышей за шкирку. Она спасла их всех. А он Марка спасти не смог. И Ханнеса не знает как спасти.

По пустым улицам города пронесся звук отбоя. В коридоре погас свет, в комнату тихо зашла Фина. Телль приподнялся на кровати.

— Я думала — ты спишь, — обернулась к нему жена.

— Нет, не сплю.

Опершись о колени, Телль встал.

— Ты куда? — зашептала Фина.

— Хотел пожелать сыну спокойной ночи.

— Не мешай, пусть спит.

— Тогда я просто посижу рядом с ним.

— Опять на полу?

— Мне так удобно.

Ханнес спал крепко и громко сопел. В темноте его почти не было видно. Телль откинул голову к стене. Скрестив руки на груди, он закрыл глаза. Дыхание Ханнеса успокаивало его и клонило в сон.