— Да, — сказал он мягко.

Мы лежали в тишине в течение нескольких минут, затем Кайленд наклонился и поцеловал меня медленно и глубоко, и было что-то другое в его поцелуе, но я не понимала, что именно.

Он оторвал губы, но прижался своим телом ближе к моему.

— Ты сводишь меня с ума, — пробормотал он, слегка касаясь губами моих губ, и я задрожала. — И ты убиваешь тьму. Ты приносишь мне покой, — он выпустил резкий выдох, и я втянула его в себя. — Я не знаю, что с этим делать.

— Прими это, Кай, — прошептала я. — Ты заслужил покой. Позволь мне дать его тебе.

— А что я могу дать тебе взамен, милая Тенли? — прошептал он сломлено. — Что я могу тебе дать?

Я задумалась на секунду.

— Помоги мне поверить.

— Во что?

— В доброту, в силу.

«Поверить в то, что есть хорошие мужчины, которые достойны уважения».

Кайленд убрал локон с моего лица.

— Плюс твоя задница. У тебя действительно отличная задница, — заметила я.

Он рассмеялся, а затем резко стал серьезным.

— Знаю.

Я слегка ударила его по плечу, и он усмехнулся, скорчив рожицу.

Я расхохоталась.

— Ты тронутый, — сказала я, употребляя слово горного народа, означающее «сумасшедший».

Все еще ухмыляясь, Кайленд ткнулся носом в мою шею.

— Хм, мне нравится, как проявляется твоя внутренняя провинциалка, когда ты раздражена или возбуждена.

Я рассмеялась, не чувствуя раздражения.

— А ты знаешь, что горный диалект можно проследить до эпохи английской королевы Елизаветы I?

— Нет, я этого не знал, — ответил он, проводя носом вдоль моей челюсти.

Я улыбнулась.

— Хм, Аппалачи и другие места сохранили его, потому что существует так много областей, которые удалены от остального общества во многих отношениях. Например, как то, что мы добавляем «т» в конце некоторых слов.

— Итак, когда я поеду в Нью-Йорк и скажу: «Подтяните настроение и отдохните. Вы выглядите, чуточку исчахшим», они подумают, что я говорю по-королевски?

Я засмеялась.

— Нет, они подумают, что тебе нужен переводчик. Но ты звучишь сексуально, когда говоришь, как деревенщина.

Он застонал и поцеловал меня в челюсть.

— Тебе нравится, да? Приятно знать, потому что позже… — он коснулся губами моей шеи, — полагаю, мне это пригодится.

Я снова рассмеялась и оттолкнула его, он тоже засмеялся. Когда наш смех затих, Кайленд нежно убрал мои волосы с лица, его взгляд заполнился чем-то, что я не могла прочитать, его губы по-прежнему немного улыбались. Мой взгляд двигался по его прекрасному лицу, пытаясь понять, что он чувствует.

Через мгновение он наклонился и легонько поцеловал меня.

— О чем ты мечтаешь? Расскажи мне, — прошептал он.

«Влюбиться в парня, который останется. Перестать так сильно желать, чтобы это был ты».

— Хм. Увидеть океан. Танцевать во время прилива. Поужинать в ресторане. Иметь больше одной пары туфель. Получить один из тех магазинных тортов на день рождения с идеальными розовыми розами по краям. Чтобы мою маму лечил хороший врач, который знает, как исцелить ее. Стать учителем — вдохновлять детей любить книги. Жить в доме, в котором есть двор и сад, и собственная кровать.

Кайленд помолчал секунду, а затем сказал очень тихо:

— У тебя должно быть все это и многое другое.

— А о чем мечтаешь ты, Кайленд? Помимо того, чтобы уехать отсюда… чего ты хочешь добиться?

Он молчал несколько секунд.

— Я хочу быть инженером. Хочу иметь холодильник, в котором всегда есть еда. Я хочу сделать что-то важное, что действительно имеет значение, и хочу понять, когда это случиться.

Я улыбнулась, благодарная, что он поделился со мной частью своего сердца.

— Готова поспорить, ты сделаешь все эти вещи и даже больше, — ответила я, чувствуя только грусть.

Я хотела, чтобы он осуществил свои мечты, но подумала о том, что, когда он это сделает, я буду лишь мимолетным воспоминанием в его голове.

Он запустил пальцы в мои волосы и снова поцеловал мои губы, и я расплавилась от его поцелуя.

Мы нашли освобождение в телах друг друга, как делали накануне вечером, а потом заснули, в объятиях друг друга — одиночество и холод остались вне теплого кокона наших одеял.

Я спала в постели Кайленда почти каждую ночь рождественских каникул. Он не занимался со мной любовью, несмотря на мое частое и бесстыдное попрошайничество. Но, тем не менее, мы стали экспертами по телам друг друга. Мы шептались в темноте ночи, рассказывая наши секреты и раскрывая наши раны. Он рассказывал мне о своем отце и брате, и чем больше говорил, тем легче звучали слова, и тем больше улыбался и смеялся над воспоминаниями, которыми делился. Кайленд рассказал мне о своей маме, о боли, которую он так долго скрывал, о замешательстве и боли.

— Думаешь, ты будешь её искать? — спросила я однажды в субботнее утро, когда мы лежали в его постели. — Я имею в виду, когда уедешь, — добавила я и как всегда, боль пронзила мое сердце от слова «уедешь».

Казалось, он несколько минут обдумывал мой вопрос.

— Я думал об этом. Но, какой в этом смысл? Она ведь бросила меня и так и не вернулась. Даже если по какой-то причине она не знала о несчастном случае, произошедшем на шахте, это не отменяет этих двух фактов.

Я повернулась к нему лицом.

— Может, она и правда не знала. Может, она до сих пор думает, что ты в безопасности и живешь здесь со своим отцом и братом. Я знаю, что она ушла, но какими бы ни были ее причины, думаю, она была уверена, что ты остался с отцом. Может, она боится вернуться, потому что считает, будто ты никогда не простишь ее за то, что она сделала?

— Ты простила отца за то, что он бросил тебя? Хочешь его разыскать? Что насчет тебя? — его тон был холодным, и я отшатнулась от него.

Кайленд повернулся ко мне и прищурил глаза, положив ладонь мне на щеку.

— Извини, это было несправедливо.

Я сделала глубокий вдох.

— Нет, это справедливый вопрос. Разница в том, что я никогда не знала своего отца… думаю… думаю, что я его давно простила, просто для меня он был и остается незнакомцем. В то время как твоя мама любила тебя, а ты любил её.

— Мне так казалось, — сказал Кайленд, и боль заполнила выражение его лица. — Но не это худшая часть. Хочешь услышать кое-что похуже?

Я медленно кивнула.

— Хуже всего то, что, как бы сильно я не старался, не могу перестать её любить. Хотя знаю, что она этого не заслуживает. Она бросила меня и не оглядывалась назад, а я все еще люблю ее. Я ведь дурак?

— Ты не дурак, — тихо ответила я, комок, вставший в моем горле, сделал мой голос охрипшим.

Я протянула руки и обняла его. Больше я ничего не могла сделать.

И когда я держала его в своих объятиях, думала о том, насколько Кайленд был сильным и упорным, всегда двигался вперед, никогда не останавливаясь, никогда не сдаваясь, хотя у него были все причины в мире, чтобы сделать именно это. А ещё я думала о том, насколько он был умным, заботливым, бескорыстным и любящим.

— Всё будет хорошо. Ты такой сильный, — прошептала я. — Во всех отношениях. Ты такой же сильный, как и бык, но в два раза упрямее.

Я улыбнулась, и почувствовала, что он тоже улыбается.

— Ты все это время держал огонь горящим, несмотря на все, что потерял. Нет ничего сильнее этого. Ничего.

В тот день мы не вставали с постели, пока на следующий день солнце не засияло в его окне.

Когда через две недели мы вернулись в школу, я горевала о том, что не могу больше быть в постели Кайленда, но понимала, что это было просто непрактично. Сейчас, в начале последнего семестра, давление возросло. Это был наш последний шанс сделать все возможное, чтобы выиграть эту стипендию. Проблема для меня заключалась в том, что внезапно, стипендия стала той вещью, которая заберет его у меня, или меня у него. Она была единственным, о чем я думала последние четыре года, и вдруг, я поняла, что больше не знала, как к ней относится. Я даже не знала, хотела ли теперь её получить. После всего, через что прошел Кайленд, и из-за того, насколько были сильны мои к нему чувства, как я могла хотеть забрать его мечту, даже если это означало достижение собственной? Как я могла?