Алхимик-самоучка, к слову, пожалел полупрозрачную каменную соль, которую красил всё утро на протяжении своих мелких опытов, решив, что вот ей уж кидаться точно не стоит. Если хлебные корки или косточки просто могли ещё пригодиться, то уж ценная соль никак не подходила для метательного снаряда во время их дворовой кадетской забавы. Её он подобру-поздорову припрятал в тёмно-серый тканевый мешочек, чтобы никто не уронил, да и самому не задеть.

— И что это опять у нас здесь такое? — прокатился на них со стороны арки во двор медный лязг, словно львиный рык совпал с раскатом грома.

Перепуганные кадеты так и замерли в тех позах, в которых стояли. Кто после броска вперёд, кто в замахе, кто на одной ноге… Все опешили, и больше уже в воздухе не появлялось никаких летящих продуктов. Только вздрогнувший и даже подпрыгнувший от неожиданности Диего перестал играть на скрипке, и с выражением ужаса на лице с раскрытым ртом и широко распахнутыми пепельными глазами уставился на вошедшего к ним и громко сглотнул. В одно мгновение всё стихло, и юноши с девушками также неспешно развернули головы к источнику голоса.

Естественно это уже была не пытающаяся всех успокоить Нина и даже не их командир, которого они, вероятно, ожидали в конце концов здесь увидеть, ведь все эти битвы едой заканчивались примерно одинаковым образом. Сейчас же их забаву застал совсем другой человек, перед которым они трепетали даже куда больше, чем перед капитаном взвода.

Разъярённый Эйверь хмурился, оглядывая переводящих остатки продуктов шалопаев из кадетского корпуса, морщил украшенное щетиной лицо, которая на пару с бровями смотрелась темнее его растрёпанных светлых волос, сейчас изрядно спадавших на лоб. Он дунул на них, оскалив губы, мотнул головой и сделал несколько шагов вперёд.

— Равняйсь! А ну смирно! — командовал он, и на каждое его слово молодые кадеты становились ровной стойкой, выпячивали грудь, расставляли ноги на ширине плеч, складывали руки сзади, хватаясь одной рукой за запястье другой за исключением сжимавшего скрипку Диего, виновато опустившего взгляд и Стромфа, державшего свой щит.

Он всматривался в лица так, словно наизусть знал всех бойцов своего короля, за каждым припоминая всевозможные проступки, словно знал все самые тёмные тайны каждого, пронизывая взором и выуживая любую информацию о любом из них. И ведь он действительно прекрасно знал, кто конкретно перед ним сейчас стоит.

— Опять Шестой Кадетский Взвод, да что ж такое-то, — негодовал паладин, — Вас так совсем расформируют, если не прекратите попадать в неприятности. Но вы даже и не думаете прекращать своё баловство, не так ли? По глазам вижу, что никому из вас не стыдно. Нет, этому стыдно, — ткнул он пальцем в Диего, — который даже слегка зарделся, прикусив губу.

— А взрослые же люди! Уже не курсанты! Не малышня, которой девять себя некуда, не молодняк на обучении, а кадеты! Почти гвардейцы! Ещё пара лет достойной службы и… А вы? Хлебом кидаетесь… И не стыдно? Сам король на вас рассчитывает. Вы тут не барона сторожите, не башню лорда охраняете, между прочим! — рявкнул паладин, брызжа слюной с оскалившихся губ.

— Ах, что, опять? — послышался грубый, но взволнованный голос, а в арочном проходе позади Эйверя возник и капитан Рихард Крэйн, спешащий к своему взводу после доклада от нашедшего его в трактире слуги Винсельта, по пути встретившись и с побежавшей за ним подчинённой.

Крепкий мужчина лет около тридцати, с мощными руками и красивой кирасе в виде кованных расходящихся на груди лучей и рельефным торсом, с прикреплёнными наверху шипованными наплечниками, и с такими же торчащими зубьями на защитных наколенниках только в меньшем количестве. Даже его недлинные волосы на голове были вздыблены мятной слизью на манер таких же торчащих игл, делая причёску ежом, а заодно поблёскивая ничем не хуже этих самых металлических шипов, с весьма практической целью украшающих его выразительные доспехи.

Он быстрым шагом двигался во двор, недовольно щуря глаза оттенка густого кофейного ликёра, а его догоняла та самая светленькая девушка по прозвищу Одуванчик, сбегавшая за капитаном, словно староста галдящего школьного класса за задержавшимся где-то учителем. Нина отнюдь не хотела выглядеть той, кто вечно жалуется на своих выше поставленному, но выбора в данной ситуации не видела.

Капитану взвода уже хорошо были видны всюду разбросанные косточки и кусочки овощей. Особенно гневно он зоркнул взглядом на и без того провинившуюся на неделе Арексу, боковым взором видящую это, но не подающую вида, а стоящую с чуть задранной по повелению скомандованной стойки головой, не смея шевелится.

— О, милорд Эйверь! — воскликнул он, крайне удивившись визиту паладина, чуть поклонившись, но не сбавляя шаг.

— Следи за языком, Крэйн, разве ж я владею землями? Какой же я, хе, «милорд»! — недовольно рыкнул паладин.

— Прошу прощения, ваше благородие, — обратился он тогда к нему самым простым светским титулованием, с которым принято было говорить даже с простыми помещиками, но первому королевскому воину не понравилось и это.

— Вовсе я не из благого рода, Крэйн, пора бы знать. Я Карпатский Пёс! Безжалостный берсерк! Олицетворение всего могущества, силы, всей мощи и власти, что в руках короля! Так ведь обо мне пишут? — усмехнулся он, вскидывая голову, пытаясь привести хаос своих волос в хоть какой-то уложенный порядок, — Со мной не нужно сюсюкаться этими вашими любезностями, поклонами, титулами. Я не сражаюсь за деньги или земли. Я не жду наградных грамот и регалий! Всё это для меня — пустой звук! Я дух борьбы, я и есть сама война! Я Эйверь Карпатский, паладин Его Величества! И я вижу, что у вас во взводе большущие проблемы с дисциплиной!

— Ребята просто дурачились, с ними бывает, — попытался развести руками капитан в их оправдание, — Ну, свободный день, сидят без дела. Кто-то не то сказал, понеслась, слово за слово, кусок за куском, ничего ведь страшного не случилось… Ваше превосходительство.

— Так-то лучше, — на последнее обращение уже улыбнулся Эйверь, — Сам капитан, а не выучил, как к военным требуется обращаться. Совсем загнил ты здесь, дитя сапожника. Детей уму-разуму учишь, нигде не бываешь, с людьми мало общаешься, в замке-то капитанов не держат, это да, вечно в казармах гарнизона прозябаешь, — констатируя сей факт, паладин вовсе не стремился как-то задеть или словесно уколоть капитана кадетского взвода, а скорее даже хотел помочь, намекая, что стоит побольше времени проводить, если уж не с друзьями, то хотя бы в общества разного рода аристократов и этих самых друзей там заводить, подначивая к продвижению по службе, — О, а это, что за опоздавший Одуванчик? — только сейчас он достаточно развернулся, чтобы заметить ещё и Нину недалеко от прохода во двор.

Он знал, конечно же, её имя и прозвище, как знал здесь и остальных. Не в первый раз этот небольшой отряд служил поводом для выговоров и обсуждения учинённых ими происшествий. Как-то со скуки они «своровали» со скотного двора поросят, устраивая в своём узком дворике при казармах забег с монетными ставками на своё жалование.

Однажды кое-кого из них, а в частности близнецов, одноглазого стрелка и усача-громилу Стромфа ловили влезающими на башню, которую они на спор взялись покорить, почти также, как некогда юные графы и герцоги штурмовали дуб в Крумвельском саду вслед за маленьким Джеймсом Дайнером. А как-то раз их поставили охранять зерно, так они себе все пальцы ног и даже рук, после падений, перебили мышеловками, порвали несколько мешков, да так напугали дремавшего там бродячего кота, что тот больше не суётся на территорию замка, предпочитая ловить мышей где-нибудь в амбарах крестьян, а не в королевских запасах.

— Она пыталась их угомонить, да за мной… — попытался ответить Рихард, но девушка его оборвала.

Ей показалось крайне неприличным, что вопрос задали ей, а отвечать за неё начал капитан. Так что, приняв военную стойку, статно держа спину, она гордо прошла вперёд к паладину, и механическим движением поклонившись, самостоятельно принялась говорить, перебив Крэйна, что, в принципе, тоже было как-то не очень-то вежливо.