А вот у Уинфри детей пока не было. Сэм ожидал возвращения Лораны Эймери, своей хорошей подруги, ветеранки Ультмаарского сражения, где погибла Нора Стерн, бывшая Нора Лендридж. А Алекс и Шелли были женаты второй год, вечно говорили о том, как хотят завести детей, но и этого пока так и не случилось.

Графство Лотц не считалось особо плодородным. Здесь, конечно же, были свои мельницы, растили скот, выращивали овощи, но в основном такого хозяйства едва хватало на самих себя с учётом оплаты налога лордам и королю с каждого урожая. К тому же стража в лице Собачьих Черепов вместо поддержания порядка скорее разоряла хозяйства да деревни, забирая, что душе угодно и крайне редко чем-либо помогая местным, если дело не касалось облавы на зверьё и чудовищ.

Оборотни, стрыги, богинки, проказливые и прожорливые обитатели чащобы докучали грибникам и охотникам, да и для движения самих отрядов Собачьих Черепов могли стать внезапной проблемой. К счастью для Марго и дочери они за время путешествия не натыкались ни на голодных тварей, ни на стражников, которые бы явно были не прочь поразвлечься с двумя оставшимися без охраны леди вместо того, чтобы благородно тех одеть, обогреть, накормить и сопроводить в пункт их движения.

Впрочем, во-первых, Маргарита бы свою Синеглазку в обиду не дала, оборачиваясь кровожадным зверьём по необходимости, а, во-вторых, какого-то конечного пункта у их движения не было вовсе. Изначально женщина просто сбегала, куда глаза глядят. Это затем уже однажды запах дыма от цыганского костра кочевников ударил в нос, принесённый ветром, и у неё созрел план дальнейших действий, которого она сейчас и придерживалась.

Маргарита-младшая же всю дорогу только ругалась и проклинала мать. Такая жизнь её максимально не устраивала. Она предлагала всё — сдать её в приют, выдать замуж за любого помещика и барона, оказаться хоть где-нибудь с крышей над головой, чтобы оттуда связаться с отцом и вернуться в высший свет, в родной замок к уютным покоям и интересным книгам.

Но всё это мать у неё отняла и не позволяла даже думать о письмах домой. Поначалу Синеглазка даже оставляла по маленькой хлебной корочке на местах их ночёвок, чтобы в случае погони отец смог их найти. Но дни шли, хлеб давно кончился, а никакого преследования так и не наблюдалось.

Ну, а сдать в приют Марго её попросту не могла, по крайней мере не на земле Лотц, ведь здесь её было бы очень легко вычислить и отыскать. Да и песню Эвелара о Синеглазке она знала, как, быть может, знала и дочь, и много кто ещё во всём королевстве. Ребёнка ей хотелось спрятать там, где никто бы никогда не стал искать.

И кочевой табор подвернулся, как нельзя кстати. Конечно, это не был абсолютно идеальный вариант, с мест стоянок нельзя было отправить послание, а даже если бы маленькая Маргарита изловчилась, схватила сыча или даже ласточку, а та каким-то образом и вправду доставила бы записку в замок — табор бы вскоре покинул насиженное местечко в поисках нового. Жизнь в вечном движении позволяла думать, что её дочь теперь будет в безопасности. Что места, где та была, невозможно отыскать.

Да и цыгане не были вовсе эдакой особенностью края Лотц. Помимо графства они путешествовали высоко вверх на север к плантациям Унтары, на запад в Кхорн, откуда открыты пути куда угодно дальше, и иногда даже на юг в Церкингем, впрочем тамошняя власть кочевой народ недолюбливала.

Наконец она увидела настоящий дым от их стоянки. Уже не пепел от когда-то разведённого костра, не следы присутствия, а воочию, как вечером шумный табор суетится и поёт громкие песни, разжигая переносные печи и собирая множество дров для высокого пламени.

Лошадь подошла довольно близко к кибиткам, прежде, чем её заметили местные. Марго ловко слезла с кобылы, а вид у неё был уже далеко не такой, какой полагается светской даме и жене местного графа. Опознать в ней ту самую Маргариту Торнсвельд было почти невозможно, да и вряд ли кто-то из цыганских семей мог бы знать её в лицо.

Портреты графини на монетах не чеканили, повсюду не рисовали, да и про неё саму песен не складывали особо, не считая того, что «Песнь о Синеглазке» больше была своим текстом посвящена как раз ей и Тоду, нежели их дочери, выведенной Эвеларом в название для красоты.

— Кто такая к нам на ночь глядя? — прохрипел старик, поднявшись с заваленного бревна, служащего многим рядом с ним скамейкой.

Его одежда была гораздо светлее, чем у остальных, так что он резко выделялся на фоне окружающих, правда лидером этого табора он при этом не являлся. Плетёная обувь шаркала по траве, пока он приблизился, чтобы рассмотреть в ночи собеседницу получше.

— Да не бойся так дедуля, не упыри мы с ней, — ответила Марго, сверкая своими крупными, подобно двум ярким лунам, жёлтыми глазами и поправляя свои вьющиеся тёмные волосы прочь от лица, чтобы получше рассмотреть присутствующих, — Кто главный тут у вас? — поинтересовалась она властным тоном.

— Тамаш главный, — сипел ей в ответ пожилой мужчина, — Чего такая взбалмошная? Али торгуешь чем?

— Может быть, дедуля, и торгую. Коня вот могу загнать, нужен? — показала она рукой на беднягу в упряже.

— Да какой же это конь, — возмутился тот, — Это кобыла.

— Да кобыла, как кобыла, а была бы конём, не продала бы, — протараторила Марго, — Главного зови, говорю, дедуля, тебе-то лошадь на кой на старости лет. Ты лучше на гуслях сыграй, сказку расскажи.

— А не велика ли мадам, чтобы сказок желать? — усмехнулся старик, обнажая частично беззубый рот, — Сказок знаю не мало, садись послушать, если хочешь, да не до них сейчас.

— Так, кто из вас Тамаш-то? — вопросила женщина погромче, — Неужто мне так самой до старости с вашим дедушкой вести задушевную?

— Я Тамаш, — черноокий и круглолицый мужчина возник справа, загораживая костёр от её сверкающего лунного взора, так что его в тот же миг стало похуже видно.

Однако даже в сумраке Марго отчётливо видела эти пышные густые брови, курчавые угольные волосы и красивые усы, завораживающие при движении его губ во время разговора. Она сделала приветственный поклон — честь, которой старика она не удостаивала, однако речь вести поскромнее, уважительнее и вежливее при этом не стала.

— Ты Тамаш? Ну, тогда принимай гостей! — кивнула она заодно в сторону тёмной повозки, откуда виднелась голова девчонки с распущенными светленькими волосами.

— Так вот, кому сказки петь, хе, — сиплым голосом проговорил дед с улыбкой.

— И? — поглядел на них Тамаш, переводя взгляд крупных карих глаз, словно наливных винных бочек, с одной на другую несколько раз, — Кто будете? Чего от нас хотите? — поинтересовался он у женщины.

— Ищу лучшей жизни для неё, чем бездомное скитание, — проговорила Маргарита, пытаясь выглядеть как можно более жалостливо, — Возьмёте на пару лет обучаться? Лошадь в придачу, телегу в придачу, оплата вперёд, я так уйду. Я друид, мне в лесу хорошо. Сама справлюсь, ребёнка вот на время некому отдать.

— Хорошая она девочка, но так дела не делаются, — заметил Тамаш, отводя глаза, — Точно твоя? Вы не очень похожи. А искать её не кинутся? А нас не порежут, если найдут? Темните вы, мадам-друид, — не доверял он незнакомке.

— Кто ж вас найдёт-то, — вздохнула Марго, — Я волком металась, неделями след брала. Сейчас границу с Кхорном пересечёте, и поминай, как звали. Растворитесь в торговых путях да среди других кочевых таборов.

— С чего вдруг решила, что в Кхорн идём? Может, мы в Унтару али вовсе по «бычьей голове» кочуем, — произнёс он, имея в виду крайнюю область земли Лотц эдаким пиком на карте обрамляющей Унтару, что контур этого кусочка графства отчасти напоминал бычью или коровью голову в профиль, когда два рога как бы сливались силуэтом в один.

— А мне и не очень надо знать, куда вы путь держите, — хитро сощурилась женщина, — Я её найду, когда время придёт. Уж будь уверен, Тамаш, глава табора. Бери, не пожалеешь. Может, замуж за кого выдашь, только отвечать будешь сам передо мной за её сохранность невинность, а пока…