— Значит, буду первая. Я не из табора, я в гостях. Временно на обучении, — подметила она, зная, что мать её здесь в любом случае оставит, это уже практически дело решённое.

— Ну, раз такая боевая, будешь за мной ухаживать вот, пока поправляюсь, а там… — вскинул он зелёный взор к звёздному небу, — Сыграю с Джофранкой свадьбу, отдохну месяцок, сам пойму, что форму что-то потерял, и усилено начну тренироваться. Там-то мне и пригодишься, буду рассказывать, чему отец учил. Показывать, что знаю и умею, вспоминать, как сам на ошибках доводил все движения до совершенство.

— Пусть так, — согласилась она с новым кивком, — Значит, договорились? И в повязке тоже учить будешь? Вслепую двигаться на цель? — всё не унималась девочка с максимально строгим видом.

— Если так важно с повязкой, то и с повязкой будем, — хмыкнул он в ответ и протянул руку для заключения договора.

— Хорошо учи, чтобы лесной котёнок косолапым мишкой не вырос, — нахмурилась она сильнее, недоверчиво пожимая руку парню, касаясь плотной кожи его мужественных пальцев и хрупко сжимая своей детской ладошкой.

— Уж, будь уверена. Я человек слова. Если сказал, научу — в моих интересах подобными обещаниями на ветер не разбрасываться. Ещё не хватало прослыть пустомелей, будучи мужем главной красотки табора, ха! Держи карман шире, — заверил парень, что серьёзно подойдёт к их будущим тренировкам, а сам завалился на бок, подложив руку под щёку и висок, — А сейчас, дай поспать, сходи к костру, перекуси чего-нибудь, — посоветовал ей Шандор.

— Спокойной ночи, — пожелала она уже немного радостно и развернулась, отходя от кибитки, после чего хитро улыбнулась и облегчённо выдохнула, что всё оказалось не так уж сложно в упрашивании цыгана, как ей поначалу мерещилось, но это ещё, конечно же, только первый шаг, только самое начало, отнюдь не гарантирующее, что будет также легко в самих тренировках.

Да и Тамаш всё ещё не давал её матери официального согласия. Скорее даже наоборот, он недобро взглянул на неё, отходя от поляны, что-то шепнув двум мужчинам, ринувшимся к телу покойного юноши, скорее всего повелел отнести его и подготовить к похоронам, а сам плавно двигался в свете костра мимо кибиток, подходя к гостье.

— Видишь, что у нас здесь творится, — молвил Тамаш Маргарите, — А ты говоришь, дочку повоспитывай. Не можем мы твоё дитё себе принять, переночуйте, да уезжайте.

— А золото вы, видать, всё равно прикарманите, разобрали уже, кто куда, не сыскать, не обыскать, — определённо возмутилась ночная гостья.

— Ты сама отдала сумки, ничего не знаю, — улыбнулся мужчина, слегка разведя руками в своей красной рубахе с квадратным вырезом и застёгнутыми белыми пуговицами.

— Но ваши дети же живут с вами и все в порядке, — бросила она ответ, — А Синеглазке понравилось «представление», пусть тоже ножом владеет, чтобы себя суметь защитить. Вы народ кочевой, вроде мирный, а случись чего — себя в обиду не дадите, уж я-то знаю, — осеклась она, не договорив, что у её мужа, Тода, нередко были стычки с цыганами, так как те, проживая в Лотц не платили за это ни копейки, выдавать себя было уж точно нельзя.

— Кто же вы такие, раз ты не видишь для ребёнка места безопаснее, чем наш табор, — вслух призадумался Тамаш.

— Кто в рубахе, не кафтане, не в домах спит, а в тумане, в оживлённом балагане, это там поют цыгане, — прочитала она строку популярного стихотворения, — Томас Фолькеваль Скотт, почти твой тёзка, — заодно напомнила она автора.

— Наши романсы не похожи на ваши стихи, — заметил глава табора, — Мы не поём о том, о чём поют другие барды. Наша музыка — это не просто выступления уличных музыкантов, здесь совсем другой, свой особый мир, — говорил он ей.

— И что же? — холодно посмотрела она в его недоверчивые глаза, — Что всё это значит?

— Значит, что ты здесь чужая. И дочь твоя родной здесь никому не станет, — заверил Тамаш женщину.

— А мне и не нужно, чтобы вы с ней породнились. Мне нужно, чтобы у неё была еда и тёплые одеяла, чтобы хоть чему-то её обучили, а коль баловаться и упрямится будет, дери её как садарскую козу, — велела Маргарита.

— Чему сможем, тому обучим, — после недолгого раздумья, таки согласился на все условия Тамаш, — Научим птицу силком ловить, зайцев потрошить, с ножом обращаться, самой в капкан не попадаться, — решил он тоже перейти на рифмы, — Как наряд скроен, как мир устроен, что в жизни нудо, что б не было худо.

— Вот и славно, Тамаш, договорились. Подрастёт, я её заберу. Будете хорошо заботиться, ещё золота получите всем табором, хотя там и этого на воспитания трёх таких хватить должно.

— На ночь-то останешься? — спросил он, — Или ускачешь прочь, как взяли дочь? А?

— Поживу с вами немного, посмотрю, что здесь к чему, — ответила та.

И какое-то время действительно обе Маргариты пробыли вместе в таборе цыган. Девочка познавала окружающий мир, один из мужчин-охотников по имени Харман знакомил её с растениями да зверями, которые удавалось вокруг повстречать.

Конечно же, что-то Синеглазка и сама прекрасно знала — бурых и серых зайцев не раз видела, в том числе и на иллюстрациях папирусных, веленевых и пергаментных книг, видела ландыши, васильки — главное средство от яда василиска, колокольчики, щавель, но например цветы рододендрона она видела впервые.

Нежные бутоны оттенков от светло-розового до густо-фиолетового бережно собирают в большом количестве поросли рододендрона, вымачивают вместе с мёдом и водой, в которых он даже продолжает цвести и распускаться и дают несколько дней настаиваться на солнце, когда табор делает стоянку. По итогу из таких цветов получалось вкуснейшее варенье, которое только доводилось пробовать Синеглазке, не сравнимое даже с тем, что среди изысканных блюд всегда были из сладких десертов на графском столе.

Её мать забавлялась тем, что обращалась медведицей, когда табор подходил к поселениям и городам. Она изображала дрессированного зверя, который может не только «танцевать», перебирая задними лапами, как реально у цыган периодически получалось делать, одомашнив оставшегося сиротой лесного медвежонка, но и выполнять диковинные трюки.

Зверь хлопал лапами «в ладоши», провоцируя толпу на аплодисменты, вертелся на месте за маленьким хвостом, демонстрировал объятия со своими, так как городские к когтистому дикому мишке на столь близкое расстояние подходить всё же побаивались.

А сопровождающие музыканты играли на гитарах, и Тамаш ещё обычно пел что-нибудь несуразное в духе «Эне-мэне энель-ду, я везде тебя найду! Энель-менель старый дед. Танцуй серенький медведь!» пока медведица, совершенно, к слову, не серая, прыгала с задних лап на передние да пританцовывала так, как ни один бы лесной зверь не смог бы после самых тщательных и строгих тренировок.

Так они насобирали множество подати, хотя казалось бы, табор итак обогатился золотом с приходом Маргариты. Та всё же неплохо влилась в коллектив, заручившись новыми знакомствами и весело проводя с цыганами время.

Шандор оказался парнем бойким, наглым и задиристым, однако о слове своём помнил и регулярно, видя Синеглазку, обещал ей «скоро», как только отдохнёт и всё заживёт. Саму её хорошо кормили, заставляли помогать в приготовлении, делясь рецептами и советами, которые каждой хозяйке в жизни смогут пригодиться, где бы она потом по итогу не оказалась, даже если вдруг окажется одной в лесу, чтобы могла всегда себе чего-нибудь да приготовить.

Своей она здесь себя всё равно не чувствовала. Странные люди с их странными обычаями — однажды они вообще в буковой роще выловили стрыгу, заколов её дружной толпой и сдирали куски плоти, обжаривая на костре.

Двухметровое чудище, похожее на упыря, почти слепое, с узкими вертикальными щелями глаз, вверх от выдающегося вперёд округлого черепа, раздвоенной нижней челюстью, со звериными вогнутыми назад коленями да с рудиментарными останками кожистых крыльев вдоль длиннющих рук или скорее передних лап с гигантскими, похожими на грабли, когтями — этот обитатель леса поразил девочку до глубины души, одна только мысль о ночёвках по соседству с чащами, где могут рыскать подобные создания пронзала леденящим ужасом, перехватывая дыхание.