Вспоминал все курсантские денёчки, веселье обучения, знакомство с остальными, с теми, кто ещё жив, и с теми, кого уже нет рядом… Прошлое не желало отпускать его, несмотря на то, что настоящее неумолимо двигалось вперёд, обращаясь будущим, которое, побыв немного настоящим, опять уносилось в прошлое. Юноша попросту не мог представить, как дальше жить без брата. Без его поддержки, его юмора, их понимании друг друга в любой ситуации.

Потеряв Уильяма, он будто потерял часть себя самого. Он совершенно не ощущал себя целостным и самодостаточным человеком теперь, когда того не стало рядом. Не понимал, что делать дальше — бросать ли службу, записаться ли в любую военную кампанию, если, например, король решит снова отвоёвывать Ультмаар, податься в какое-нибудь ремесло, пока ещё не поздно обучиться…

Варианты перед ним стояли разные, но без брата это всё уже было малоинтересным, словно остаток жизни представлен впереди лишь жалким существованием. Неразлучные близнецы, бившиеся спина к спине, любящие пошутить по любому поводу теперь распались по разную сторону жизни и смерти.

— Да нет в ней никаких секретов, — лишь отмахнулся Кифлер от остальных, продолжая чертить в своей книжице.

А Нина подсела к Тилю, чтобы утешить, приобняла черновласого парня за плечо, не представляя, как подобрать должные слова. Просто какое-то время молчала, тяжело вздохнув, а тот, словно даже не взглянул и не ощутил её присутствие. Тёмно-синий взор словно искал эту мистическую зону соприкосновения между мирами. Глядел не вперёд, не на пол и не на стену, а куда-то в воздушное пространство комнаты, словно в глубине души надеялся и ждал очередного видения с появлением брата.

— Мы тоже по нему очень скучаем, — наконец раздался щебечущий голосок светловолосой Нины, — И нам очень его не хватает. Вашего привычного тандема…

— Слушай, воевать в таком состоянии не получится, — заявила ему Арекса, подойдя ближе, — Возьми увольнительную не недельку, залечи душевные раны.

— Нужно отпустить его, — советовала Нина, — Проститься с ним сегодня на похоронах, и как-то… принять что ли, что его больше нет. Я тоже до сих пор не могу поверить, что с нами отныне ни Галы, ни Стромфа, ни Диего, ни остальных… Ох, как же так…

— А может и не «на недельку», — встрял Такада, с хрустом вгрызаясь в где-то обнаруженное сочное и спелое яблоко жёлто-зелёного оттенка, — Может, он вообще захочет уйти с концами. Осесть в городе, стать подмастерьем кузнеца, например, как вариант, — замышлял щур, шумно чавкая.

— Такада! — цокнула на него рассердившаяся Арекса.

— А что? Каждый сам вправе решать, служить дальше или заняться чем-то другим, — продолжал он жадно поедать фрукт, завалившись на кровать, подложив свободную руку себе под голову, — Может, захочет уйти. Никто не станет ему мешать.

— Нет, — выпалил Тиль, хмурясь и поднимаясь с постели, заодно выбираясь из объятий правой руки Нины, — Я Уилла без отмщения не оставлю, — сказал он, глядя красноволосой девице в глаза, — Буду биться теперь за себя и за него.

— И пусть дух его будет твоим хранителем, — приблизилась Арекса так, чтобы они легонько столкнулись лбами, прикрыв глаза, в знак доверия и дружбы.

— Откуда ты в Виридис яблоки берёшь вообще?! — дивился эльф на Такаду, — Не дольки из компота в банках, не перетёртые с сахаром в пюре, не варенье, а спелые, когда на деревьях Кхорна лишь цветы распускаться начинают!

— Взвод! Стройся! — в распахнутую им дверь зашёл капитан Крэйн, заставив всех разбежаться по своим кроватям, и встать ровной струной справа от личных сундуков.

Они вздрогнули от внезапности вторжения, повернувшись к тёмному силуэту в свете открывшейся двери, после чего молниеносно ринулись на свои места, выстроившись постойкой «смирно», приподнимая подбородок, выкатывая грудь, держа спину ровно и поставив ноги вместе.

Чёрные кожаные сапоги с металлическим полумесяце на носке, вооружённом небольшими шипами, шагали по дощатому полу и буквально неотделимо сливались от такого же оттенка поблёскивающих штанов, уходящих под клёпанный военный мундир, поверх которых были надеты панцирь кирасы и шипованные металлические наплечники, защищавшие заодно и её наплечные крепления. Иначе бы при ловком ударе передняя и задняя часть брони могли и слететь с воина, оставив в бою беззащитным.

Металлические плотные манжеты, защищённый ворот, выпирающий панцирный нагрудник двустворчатой кирасы, обхватившей торс над животом, словно огромная устрица — всё это было его стандартными атрибутами внешнего одеяния, привычным для взора кадетов, однако едва те, смотря вперёд, краем глаза обнаруживали явное изменение в причёске своего капитана, как не выдерживая приказа строится смирно, они, раскрыв рот, повернулись на него и стали разглядывать.

— Ка… капитан?! — раздался хор нескольких голосов, изумившихся изменениям на его голове.

Привычный чёрный «ёж» из торчащих иглами волос целиком и полностью исчез. Вся голова Рихарда Крэйна была сейчас гладко выбрита со всех сторон, в том числе исчезла и его щетина на лице и даже брови были целиком и полностью выщипаны, оставив лишь разбухшие розоватые участки там, где произрастали ранее. При этом кожа на голове была красной от свежее набитых чёрных татуировок рунических надписей, в которых при ближайшем рассмотрении читались имена павших участников взвода.

— «Диего», — негромко вслух прочитала Нина надпись идущую вдоль уха капитана на правом виске, с изумлением разглядывая нанесённые чернильной иглой буквы.

Причём надписи нанесены были словно хаотично и неумело, абсолютно не имея никакой симметрии, как между собой, так и по части зон в анатомии человеческой головы. Лысина была заполнена лишь частично, словно мужчина нарочно оставил место для дальнейшего татуажа в случае новых потерь среди своих бойцов. Как бы на будущее, если под его командованием снова кто-то погибнет.

Было очевидно, как сложно ему сейчас говорить. Как вся раскрасневшаяся голова его буквально полыхала и сильно болела от нанесённых чернильными иглами имён, но мужчина старался никак не подавать вида, не хмуриться от ноющих и пульсирующих ощущений.

— Пора собираться на процессию, — скомандовал им капитан, не желая объясняться за перемены своей внешности, — Отдать все почести погибшим и проститься с нашими ребятами, — За мной! — скомандовал он, после чего направился к выходу.

Перешёптываясь, все двенадцать кадетов зашагали следом. Никто не посмел расспрашивать капитана зачем он это сделал или почему выбрал именно рунопись для увековечивания имён. Эльф попутно захватил кое-какие инструменты, Нина взяла со столика у дальней угловой кровати стопку записей Нимрода, и проходя мимо сундука Стромфа заодно сняла тяжёлый прикреплённый над ним его щит и повесила себе на спину, а Такада продолжал грызть яблоко, забрав то с собой в дорогу. Тиль замыкал колонну в одиночестве, хотя чисто в теории они могли шагать парами. Но Ильнар, Кифлер и Эрвуд брели вместе, обсуждая татуировки и бритую голову военачальника, а позади них тем же занимались Нина с Арексой, высказывая своё мнение с ладошкой у рта, что б никто рядом стоящий или впередиидущий не могли толком разобрать их шепоток.

В церкви вовсю звучали песнопения. Ряды послушников в серых мантиях с вышитыми семиконечными звёздами стояли по периметру вдоль стен, ещё несколько скоплений были у алтаря, на котором красовался упавший сквозь крышу снаряд катапульты. Дыру изнутри прикрыли навесом, чтобы на случай дождя всё вокруг не отсырело и не намокло, однако до окончания осады Его Величество не велел проводить восстановительные работы.

Тела павших кадетов покоились обрамлённые свечами в прямоугольных ящиках без крышек. Там, у тела Галы сидел с мольбертом гостящий до сих пор в замке художник Кетцель Кольвун, который старался в виде зарисовок, как грифельных так и чёрной краской сделанных скетчей, изобразить её лицо и пропорции в различных ракурсах для одной из будущих скульптур фонтана по повелению королевских архитекторов.