Единственным, что могло представлять интерес помимо документов на дом, были несколько альбомов с газетными вырезками. Заботливая рука секретаря тщательно отбирала статьи и фотографии, которые потом аккуратно наклеивала в альбомы в хронологическом порядке. Первый из альбомов датировался серединой двадцатых годов.

Самые ранние вырезки касались «деяний» Чарлза Кодуорти на коммерческом поприще и его выступлений. «Мистер Чарлз Кодуорти, глава гигантского концерна, производящего бытовую технику, сегодня в своей речи предсказал весьма серьезное падение американского фондового рынка и предупредил, что нельзя легкомысленно полагаться на бумажные биржевые прибыли», — пророчески гласила статья, относящаяся к 1923 году. Фамилия Кодуорти упоминалась также петитом в списках гостей различных светских мероприятий.

Однако в отношении 1924 года картина внезапно стала иной. Страницы альбома запестрели объявлениями о помолвке мисс Кристэл Мелтрейверс и мистера Чарлза Кодуорти. Почти каждая статья начиналась словами: «Мисс Мелтрейверс является, разумеется…» Всюду мелькали многочисленные фото Кристэл. Чарли Кодуорти появился лишь на свадебных фотографиях, хотя некоторые редакторы — как всегда, из-за недостатка места — вырезали его даже оттуда, справедливо считая его не самой важной фигурой.

Альбом, посвященный тридцатым годам, почти полностью состоял из репортажей светской хроники, где описывались приемы у Кристэл и ее выходы в высший свет. Там же содержалась подробная хроника строительства Фокс-Трота. Чарли все же удостоился недолгого момента славы в связи с дарованием ему звания пэра, но и здесь Кристэл удалось затмить супруга. Начало Второй мировой войны в 1939 году ознаменовалось появлением глянцевых фотографий леди Бэллок в щегольском мундире от модного портного, записавшейся в ополчение шофером к членам Военного кабинета. Затем вдруг следовал необъяснимый период молчания длиной в несколько лет. Само собой разумеется, прессу тогда занимали более значимые события, однако Генри вспомнил, что участие титулованных красавиц в военных мероприятиях всегда удостаивалось пары строк. С другой стороны, он не забыл того, что ему рассказала Долли.

С альбомами, безусловно, продолжали работать, поскольку там встречались репортажи о лорде Бэллоке в связи с переходом его производства на выпуск военной продукции, о нем как об активисте кампании «Национальный военный заем» и его деятельности в «Движении борьбы за экономию». Затем в 1941 году короткий некролог: «В своем лондонском доме в результате вражеской бомбардировки…» На этом вырезки кончались.

В столе больше не было ничего, кроме пачек старых счетов, стянутых ветхими резинками. Генри заметил, что ящик, где раньше лежали открытки и небольшой бокал, теперь опустел — Долли, очевидно, раз и навсегда положила конец этим развлечениям.

Ужин прошел без происшествий. Внимания заслуживало лишь отсутствие за столом Вайолет, Дэффодил и Чака. Пит, подбирая слова и путаясь в окончаниях глаголов, объяснил, что у Вайолет ужасно разболелась голова от переживаний и переутомления. Она очень сожалеет, что так резко разговаривала с Дэффодил. Если бы не стресс, она бы так себя не вела. Дэффодил проявила себя с лучшей стороны и дала Вайолет свои успокоительные таблетки, чтобы та смогла отдохнуть. Пит закончил свою речь словами, что «она ушла спать».

Сама же Дэффодил весьма добродушно восприняла известие о внезапном отъезде Чака. Она даже вызвалась отвезти его в лондонский аэропорт, и они оба уехали на «роллс-ройсе» около шести вечера. Дэффи сказала Долли, что поужинает в аэропорту и вернется очень поздно. Не надо ее ждать, она возьмет запасной ключ от парадной двери.

Во время ужина Пит и Долли увлеченно беседовали о садоводстве, тщательно обходя тему инсектицидов вообще и «Улетайки» в частности. Доктор Дюваль осторожно пытался выудить у Генри, чем он занимается, как связан с леди Бэллок и почему они так надолго задержались в Фокс-Троте. Генри вежливо отвечал, что состоит на государственной службе и работает в Вестминстере, что с леди Бэллок он знаком через министра внутренних дел сэра Безила Атуотера и что они с Эмми гостят здесь по любезному приглашению мисс Ундервуд-Трип. Полученные ответы ни в коей мере не удовлетворили любопытства доктора Дюваля, однако ему пришлось довольствоваться тем, что он услышал. За все время ужина Примроуз не произнесла ни слова и вскоре отправилась спать.

Прошло немного времени, прежде чем остальные гости последовали ее примеру. Около четырех утра Генри был разбужен скрипом открываемой и закрываемой парадной двери. Затем на лестнице раздался стук каблучков — это вернулась Дэффодил.

Мистер Планкет из фирмы «Робертс, Хайтри и Банн» прибыл в понедельник ровно в полдень. Свой маленький портфель он нес с таким важным и напыщенным видом, что лорд-канцлер казначейства, передающий послание премьер-министра палате общин, показался бы по сравнению с ним молоденьким мальчишкой-курьером.

Генри справедливо решил, что прозвище Суин мистер Планкет получил от того, что обладал совершенно чудовищным аппетитом, поскольку обликом своим он никоим образом не походил на свинью. (Чуть позже ему представилась возможность убедиться не только в своей правоте, но также и в том, что он ничуть не обижался на данную ему кличку.) Наоборот, Генри увидел худенького человечка с малюсенькими седыми усиками и цыплячьей шеей, которая бы свободно болталась в весьма узком воротнике. Выглядел Планкет так, словно питался воздухом, цветочной пыльцой и водой, но Генри знал: внешность обманчива. Первое, что сделал Планкет, переступив порог Фокс-Трота, — это принял из рук Долли большой бокал шерри, а затем деловито занялся большой тарелкой сырных палочек.

Он никак не отреагировал на присутствие Генри и Эмми, выразил формальные соболезнования членам семьи покойной и лишь неодобрительно поднял бровь, узнав об отъезде Чака. После этого он выпил второй бокал шерри и принялся расправляться с новой тарелкой палочек, рассказывая судебные анекдоты и байки.

Обед удался на славу. Сразу же после завтрака Долли и Эмми отправились в Хиндчерст за покупками и вернулись, нагруженные пакетами и свертками, после чего скрылись на кухне. Правда, Эмми вскоре оттуда выставили — при этом Долли сказала, что, дескать, спасибо за помощь, но она быстрее управится сама. Как Эмми потом заметила в разговоре с Генри, Долли, очевидно, решила на прощание хорошенько хлопнуть дверью.

На закуску подали запеченные на углях морепродукты, затем деликатесный бульон, причем домашний, а не из банки. Главное блюдо представляло собой говяжье филе с печеночным паштетом, запеченное в слоеном тесте, с гарниром из зеленого салата и свежих овощей из сада. За ним последовали нарезанные дольками апельсины в ликере, завершился обед сыром камамбер с печеньем.

Суин Планкет, сверкая глазами из-за стекол старомодного пенсне, воздавал должное угощению, подчищая остатки соуса с тарелки хлебным мякишем («Так делают французы, а уж они-то знают толк в еде. В этом самый смак. Вайолет, как вам не стыдно — соус же пропадает», — успевал замечать он) и не отказываясь от добавки, если ее предлагали. Он не переставая нахваливал еду, но, как успел заметить Генри, ни словом не обмолвился о вине. На столе стояло никому не известное вино под названием «Меж двух морей» и сомнительного происхождения божоле. Купили это у местного бакалейщика, который, по словам Эмми, торговал двумя видами вина — красным и белым.

Собрав крошки камамбера и проглотив последний кусочек печенья, мистер Планкет откинулся на спинку стула, вытер салфеткой усы и произнес, обращаясь к Долли:

— Примите мои поздравления, мисс Ундервуд-Трип. Обед просто великолепный.

— Благодарю вас, Суин, — ответила Долли. — Ваша похвала — похвала истинного гурмана. Как говорится, нет ничего хуже, чем узнать дурные новости на пустой желудок.

— Дурные новости? Но, сударыня моя…

— Да ладно вам, Суин, околичности-то разводить, — бесцеремонно оборвала его Долли, вставая со стула. — Прошу вас в гостиную, и я принесу вам туда кофе вместе с вашими бумагами.