Эмми показалось, напряжение начало понемногу спадать. Генри продолжил:

— Наверное, я должен вам кое-что объяснить. Вы друзья мисс Ундервуд-Трип и сейчас находитесь в ее доме. Более того, вы имеете отношение к леди Бэллок. И когда вы услышите то, что я вам сейчас сообщу, то поймете, почему мне так необходимо допросить мисс Ундервуд-Трип. Может быть, мы все присядем? Предлагаю закурить.

Эдвард и Вайолет от сигарет отказались, но за стол все же сели. При этом было заметно, как сильно они зажаты. Генри не спеша чиркнул спичкой, закурил, откинулся на спинку кресла и выпустил в воздух струйку голубоватого дыма. Вайолет смотрела на нее зачарованно, следя за дымом глазами, пока он медленно поднимался к потолку.

— Все началось очень давно, — заговорил Генри. — Боюсь, что эта история уходит корнями в те годы, когда леди Бэллок была простой школьницей. Вот тогда у нее появились две лучшие подруги — Долли Ундервуд-Трип и Элизабет Пауэрс-Томпсон.

— Элизабет… как вы сказали, ее фамилия? — удивилась Вайолет.

— Доктору Дювалю хорошо известна эта дама, — заметил Генри. — Правда же, доктор? Да ведь вы же совсем недавно разговаривали с ней в связи со смертью леди Бэллок.

— Да, я когда-то действительно был с ней знаком, — без всякого выражения подтвердил Эдвард.

— И вот эти три девушки, — вел рассказ Генри, — продолжали дружить и после того, как окончили школу. И это несмотря на то что они сильно отличались одна от другой. Элизабет стала медсестрой и так и не вышла замуж. Долли стала… человеком с удивительным характером. Обе они представляли собой полную противоположность Кристэл, этой блистательной юной леди, сверкающей всегда и везде, как бриллиант. И вот поэтому она обратилась за помощью и советом именно к ним, когда во время войны заразилась и заболела туберкулезом.

В комнате повисла тишина. Солнечные лучи играли на зеркале бара. Где-то вдали послышался шум самолета.

— Вам же было известно обо всем этом, не так ли? — спросил Генри, обращаясь одновременно и к Вайолет, и к Эдварду.

Вайолет молчала, опустив голову и уставившись на свои руки.

— Раз уж вам все известно, месье старший инспектор, то я признаюсь, что, конечно, знал о ее болезни. Не всегда, разумеется. Мне стало об этом известно несколько позже, уже после войны. — Он мельком взглянул на Вайолет: — Для тебя, правда, все это будет неожиданностью. Ну… не совсем все. Ты, например, знаешь, что я познакомился с Примроуз, когда она училась в пансионе для благородных девиц в Лозанне еще до войны. Тебе известно и то, что я несколько раз навещал вашу семью в Англии. Потом началась война, которая нас разлучила. Примроуз с сестрами для безопасности отправили за океан. Мы писали друг другу письма. Я закончил учиться на врача и стал работать в клинике, где тружусь до сих пор. Кажется, в сорок седьмом году я получил письмо от этого самого доктора Пауэрс-Томпсона. Он сообщал, что лечит леди Бэллок, которая вот уже несколько лет болеет туберкулезом, и положение ее очень серьезное. Он слышал об открытии некоего «чудо-лекарства», стрептомицина, которое с успехом применяли в Америке, и вот теперь его стало возможным достать в Швейцарии, но никак не в Англии. Он считал, что это лекарство могло бы спасти ее, а потом спрашивал меня, не смог бы я каким-нибудь образом раздобыть его.

Наступила короткая пауза, и Генри поинтересовался:

— И вам это удалось?

— Да. Я договорился о поездке в Англию — мы с Примроуз в то время уже были помолвлены — и привез это лекарство. С тех пор я часто приезжал в Англию и всякий раз прихватывал с собой очередную порцию стрептомицина. Леди Бэллок поправилась, и мы с Примроуз поженились.

— Значит, вы познакомились с Элизабет Пауэрс-Томпсон в один из таких визитов? — спросил Генри.

— Совершенно верно. Леди Бэллок очень переживала из-за своей болезни. Она боялась, что все станут ей сочувствовать и жалеть ее, а потому настояла на том, чтобы все это держалось в строжайшей тайне даже от членов ее семьи. Вайолет, например, впервые узнает об этом сейчас. Правда же, Вайолет?

Женщина кивнула. Она тихо произнесла, почти прошептала:

— Когда мы вернулись домой из Канады, она редко виделась с нами. Она не хотела общаться, и я подумала… Я почему-то решила, что она нас ненавидит. Она для начала услала нас подальше — это само по себе было ужасно, — но когда мы вернулись, она почему-то сняла для нас квартиру в Лондоне и заставила жить там. Она не разрешала нам приезжать сюда. Да и никого другого не желала видеть в то время… Кроме Долли, разумеется. — Последние слова она злобно прошипела.

Эдвард Дюваль неопределенно пожал плечами и улыбнулся Генри.

— Тут потребовалась бы консультация психиатра, — мрачно пошутил он. — Понимаете, в результате всего этого у Вайолет развился самый настоящий комплекс. Она почему-то решила, что мать избегает ее и не хочет воспринимать своих дочерей. А в действительности леди Бэллок не хотела волновать их и причинять им боль, и оттого скрывала свою болезнь. Кристэл — простите, но я всегда называл ее именно так, — так вот, Кристэл даже просила меня, чтобы я ничего не рассказывал о ее состоянии Примроуз. Единственными посвященными в тайну людьми оставались Долли, которая все время ухаживала здесь за своей старой подругой, ее доктор Пауэрс-Томпсон и его сестра Элизабет — она была профессиональной медсестрой и тоже помогала подруге, когда приезжала сюда. Ну и, разумеется, я. Вот почему я и познакомился с мисс Элизабет.

— А что же было потом? — не отступал Генри.

— А что потом? Ничего. Произошло настоящее чудо — она вылечилась. А мы с Примроуз поженились. И врач со своей сестрой как-то сами по себе исчезли из нашей жизни. И от всей этой истории ничего не осталось, разве что воспоминания о давней психологической травме, своего рода психологический шрам в душе. — Дюваль снова перевел взгляд на Вайолет, которая нервно прижала на секунду руку к глазам и снова положила на колени. — А теперь, господин старший инспектор, я думаю, этот рассказ пора продолжить вам.

— Согласен, — кивнул Генри. — Как вы сказали только что — дальше ничего особенно и не происходило. Но вы забыли о том, что остался еще один невидимый глазу шрам, как вы изволили выразиться. И образовался он из-за интенсивного курса лечения Кристэл Балаклавы. У нее развилась сверхчувствительность по отношению к стрептомицину. Как врач, вы должны знать, что у стрептомицина есть такой побочный эффект, в особенности если этим лекарством проводился интенсивный курс лечения. Аллергия возникает не сразу и развивается достаточно медленно. Но впоследствии даже микродоза этого препарата могла вызвать нежелательную реакцию в организме леди Бэллок, а чуть большее количество, несомненно, попросту убило бы ее.

Эдвард Дюваль, побелев как полотно, нервно погладил подбородок и заметил:

— Очень интересно. Мы слышали о таких редких явлениях, хотя это случается не с моими пациентами, у меня совсем другая специализация.

— А теперь, — хладнокровно продолжил Генри, — переключимся на другую проблему. Я имею в виду завещание леди Бэллок. Вы прекрасно знакомы со всеми его пунктами, и я не стану их перечислять здесь. Итак, в завещании были упомянуты четверо: миссис Суошгеймер — которая и без того хорошо обеспечена; миссис Дюваль, про которую можно сказать то же самое, не так ли, доктор?

Доктор Дюваль попытался улыбнуться:

— Разумеется.

— И миссис Ван дер Ховен, для которой богатство вовсе не является смыслом жизни и обязательной целью.

Вайолет еще сильнее сжалась, но ничего не ответила.

— Мужей этих дам, — продолжал Генри, — мы можем не принимать в расчет, поскольку еще раньше были приняты определенные меры, чтобы они в дальнейшем никогда не смогли завладеть состояниями своих супруг. Но как бы там ни было, леди Бэллок не могла жить вечно. Рано или поздно ее дочери все равно бы получили причитающиеся им деньги, и они все об этом знали. Но я полицейский, а потому должен предусмотреть все возможные варианты развития событий. Вот поэтому мысль о том, что кто-то из дочерей или их мужей мог убить леди Бэллок, с самого начала показалась мне нелепой. Я сразу же исключил эту версию.