— И следовательно, этот флот направляется в мир Драгборов! — Закончил торжествуя Андервуд.

Файф задумался, затем медленно кивнул:

— Ты прав.

— И Демарзул тем самым показал нам путь к оружию Драгборов! — яростно-весело воскликнул Андервуд.

Курс был изменен таким образом, чтобы полет «Лавуазье» шел параллельно полету земного флота. Ускорение было увеличено до двадцатипроцентной перегрузки инерционных блоков, что привело к необходимости каждому человеку носить небольшой блок, для корректировки своего увеличенного веса.

Андервуд был уверен, что расстояние между их параллельными курсами было достаточно велико, чтобы предотвратить обнаружение «Лавуазье» любыми средствами, которые флот мог иметь.

На корабле установилась нормальная жизнь, искусственные «день» и «ночь» сменяли друг друга. Теперь, когда у каждого и у всех вместе была в жизни цель, было легче сосредоточиться на своей работе — они не смели сомневаться, что эта цель осуществится.  

В последнюю неделю третьего месяца этого совместного полета было замечено  внезапное резкое замедление кораблей земного флота. Андервуд предупредил всю свою команду. Если их выводы были верны, они приближались к миру Драгборов.

«Лавуазье» сбросил свою огромную скорость, по всем расчетам, флот, направлялся к небольшой галактике с группой желтых звезд у ее внешнего края. Андервуд позволил их кораблю несколько сократить огромный разрыв между ними и врагом, но он хотел сохранить разумную дистанцию, поскольку флот, несомненно, начнет прочесывать всеми имеющимися у них приборами небо чужой планеты, когда он туда прибудет и обнаружит, что «Лавуазье» там нет. Наконец было замечено, что флот приблизился к одному из желтых солнц, у которого была система из пяти планет. Флот направился к четвертой планете и Андервуд наблюдал, как корабли приземлились на ней. Значит вот она Драгбора!

— Давайте спрячемся за одной из других планет, — инструктировал он Доусона. — Вторая кажется самой подходящей. Там сможем развернуться, зайти за луну четвертой планеты, и сесть на ней, там чем решим, что делать дальше.

Единственным недостатком маневра было то, что они вышли из тени планеты номер два на два часа, и эти два часа были временем, когда их могли заметить с четвертой планеты. Затем они зашли за луну четвертой планеты и после этого с планеты их уже видеть не могли. В течение этих двух часов пока была видна четвертая планета — предположительно Драгбора, фотографы были заняты съемкой ее. Луна Драгборы сначала казалась бесплодной сферой, но когда они приблизились и продвинулись дальше по ее окружности, они обнаружили область пышной растительности, занимающую примерно восьмую часть поверхности. В момент их приближения к луне на ней была ночь. Никаких признаков жилья не было видно, хотя Андервуду на мгновение показалось, что он заметил столб дыма, спиралью поднимающийся в небо, когда они опускались на поверхность, но  он не был уверен, что действительно что-то видел. «Лавуазье» совершил посадку на поляне, заросшей травой, в покрытом растительностью районе в остальном бесплодного мира. В этот момент в командный пункт вошел Мейсон.

— Я не знаю, что мы можем найти на четвертой планете, — сказал он, протянув Андервуду пачку фотографий. — Похоже нам не повезло. На планете нет ни капли атмосферы. Одни безжизненные строения.

— Тогда это определенно делает проблему чисто археологической, — сказал Файф. — Было бы слишком смело надеяться, что такая развитая цивилизация, как драгборанская, могла просуществовать еще полмиллиона лет. Но фотографии — что они показывают?

Он взглянул поверх руки Андервуда:

— Смотри, города! Нет сомнений в том, что планета когда-то была обитаемой. Но они выглядят так, что их покинули только вчера!

— Это можно было бы объяснить отсутствием атмосферы, — сказал Андервуд. — Города не могли быть засыпаны песками в безвоздушном мире. Должно быть, какой-то великий катаклизм одновременно убрал с планеты и атмосферу, и жизнь. Возможно, в этом случае нам скорее повезло, чем нет. Если катастрофа произошла спустя небольшое время, после того, как Драгборы победили сиренианцев, среди руин может быть достаточно их оружия.

В командный пункт  вошла Илия, за ней Дрейер с Терри и состоялся импровизированный военный совет.

— Нам придется подождать, пока флот улетит, — предложил Терри. — Мы не можем надеяться пойти и убрать их с дороги.

— Откуда мы знаем, что они улетят? — спросила Илия. — Они могут организовать пункт постоянной охраны. Им через какое-то время может прилетать смена.

— Мы не знаем, что они будут делать, — сказал Андервуд. — Вариант, о котором говорит Илия вполне возможен, поэтому ждать нельзя. Но даже двадцать кораблей — небольшая сила на планете такого размера. Мой план состоит в том, чтобы совершить ночную посадку около одного из крупных городов, с помощью скутера провести разведку, определить, есть ли в городе корабль противника. Если есть, лететь к другому городу, если нет, — спрятать корабль и начать поиски.

— Это так безнадежно! — Файф яростно замотал головой. — Это работа для тысячи археологов на сто лет, — исследовать и изучить такие руины, нас же сотня и мы должны еще скрываться при этом от смертельного врага! Это совершенно невозможно.

— Я так не думаю, — сказал Андервуд. — Мы ищем только одну вещь. Нам нужно только оружие. Вполне разумно полагать, что в трудах по истории Драгборы о нем может быть много упоминаний, поскольку оно было средством уничтожения соперничающей империи. Единственная реальная трудность связана с флотом, но я думаю, что мы сможем работать у них под носом достаточно долго.

— Ты неисправимый оптимист, — сказал Терри.

— Как и все остальные из вас, иначе вы бы никогда не отправились в эту поездку.

— Я согласна, — сказала Илия. — Есть только одна вещь, которую я хотела бы предложить. Если эта луна окажется пригодной для жизни, то я думаю, нам следует отдохнуть денек-другой и размять ноги на свежем воздухе, на солнышке.

На это не было никаких возражений. Рассвет на луне Драгборанского мира почти совпал с наступлением «утра» на корабле. Был проведен анализ внешних условий. Атмосфера оказалась подходящей, хотя и разреженной. Температура снаружи казалась высокой, как и следовало ожидать, учитывая их близость к солнцу. Затем, когда Андервуд приказал поднять силовую оболочку и открыть люк, он испытал шок удивления, заставивший его громко воскликнуть. Илия, не отставшая далеко, подбежала.

— В чем дело, Дел?

Его палец указывал вниз, на группу фигур у основания корабля. Они были похожи на людей по внешнему виду — так же, как и Демарзул. Более высокие, чем земляне, и меднокожие, они низко поклонились Андервуду и Илие. Четверо туземцев стояли, вокруг пятого, лежащего на носилках.

— Может быть, нам не стоит выходить из корабля, — с сомнением сказал Андервуд. — Нет смысла связываться с суеверными туземцами. У нас на это нет времени.

— Нет, подожди, Дел. Тот, что на носилках, ранен, — сказала Илья. — Я полагаю, что они принесли его сюда, надеясь, что мы ему поможем. Может быть, мы сможем что-нибудь для него сделать.

Андервуд знал, что бесполезно пытаться противится ее желанию помочь. Он сказал:

— Давай позовем Дрейера. Возможно, он сможет поговорить с ними.

Но звать Дрейера не пришлось, поскольку он, его помощник Николс  и Файф уже вышли к шлюзу. Их удивлению, естественно, не было границ.

— Это может быть ответвлением либо драгборанской, либо сиренианской цивилизации, — сказал Файф. — В любом случае они могут оказаться полезными для нас.

— Они принимают нас за богов, хотят, чтобы мы вылечили раненого, — сказал Андервуд. — Но я не думаю, что мы можем найти что-либо полезное для себя в таком примитивном обществе, как это.

Внезапно Дрейер издал звуки, которые напоминали серию хрюканья с меняющимися интонациями. Мужчина-туземец в ответ произнес длинную речь, совершенно бессмысленную для Андервуда. Но Дрейер стоял с напряженным вниманием, как будто с трудом понимая этот чужой язык. Затем Андервуд вспомнил об утверждении Дрейера, что настоящий семантик должен уметь понимать и разговаривать на любом иностранном языке с первого раза, лишь прослушав достаточно длительную речь. Во всех языках есть звуки и интонации, которые имеют фундаментальное и одинаковое смысловое содержание. Они, утверждал Дрейер, могут быть идентифицированы и использованы для реконструкции языка в готовом потоке разговора, достаточно искусным семантиком. Андервуд всегда считал, что это не что иное, как хвастовство, но теперь он видел это в действии.