В этот день Эрнест вернулся из Дали, и кажется, с плохими вестями. Он подошёл к Фаго.

– Что ты здесь делаешь? Ты к наместнику?

– Да, я… У меня дело.

Эрнест ждал объяснения. Но Фаго не хотел отчитываться перед начальником разведки.

– Знаешь, не стоит тревожить по мелочам Его Высокоборство. Если у тебя есть какое-то дело, ты можешь смело обратиться ко мне. У Его Высокоборства и так много проблем.

– Вы правы. Это не очень важно. Хотел всего лишь уточнить кое-какие детали. Но я думаю, что и сам разберусь во всем. Я пойду.

Фаго улыбнулся гадкой улыбкой. Никому он не хотел доверить своих мыслей, кроме Аморанка. Только от Аморанка зависело его положение. Всех остальных он считал врагами, которые стремятся выслужиться перед наместником, а друг друга готовы втоптать в грязь, если учуют в этом выгоду. И начальник в его глазах не был исключением. Даже напротив, Фаго видел в нем самого опасного соперника. Он всегда сторонился Эрнеста. И впредь собирался делать тоже самое.

Эрнест хмуро рассматривал его.

– Что ж… тогда иди и займись делом, незачем разгуливать без толку по коридорам резиденции. Тут не аллея для прогулок. Где меня найти, уверен, ты знаешь. Теперь, когда я снова здесь, по всем вопросам обращаться ко мне. А я уж сам разберусь, что делать дальше. Ты все уяснил?

– Да, начальник, – дрогнувшим голосом ответил Фаго.

– И ещё, как твоё имя?

– Федаль Грим.

– Федаль Грим… – Эрнест задумался, – где-то я слышал это имя. Тебе удалось как-то проявить себя? О тебе не говорили?

– К сожалению, пока нет, – ответил Фаго, – Но я на хорошем счету у Его Высокоборства. Он мне доверяет важные дела, потому что знает, уж я то не разочарую его.

– Все ясно. Очередной заносчивый выскочка, возомнивший о себе невесть что. Я надеюсь, ты все понял?

– Я все понял, начальник. – Фаго низко склонил голову, больше для того, чтобы скрыть выражение лица, чем выказать почтение Эрнесту.

Он обошёл начальника и с достоинством зашагал по коридору. Фаго знал, что Эрнест не спускает с него глаз. Визит к Аморанку пришлось отложить. Теперь попасть напрямую в кабинет наместника будет гораздо сложнее – вот что уразумел Фаго из слов начальника разведки. А ещё то, что начальник это препятствие, которое надо устранить. Но как?

– Не кстати он вернулся, – проворчал Фаго, – Кто его здесь ждал? Аморанок обещал мне повышение! Если я справлюсь… Надо заняться делом. Всему свой черёд. А пока…

Фаго задумался, куда ему лучше пойти, к дядюшке или племяннику. Он решил, что эти двое олухов, Филипп и Пётр, уже скоро должны прибыть на место, но надеяться на них глупо. Прекрасно зная, что Пётр испытанный разведчик, Фаго ни за что на свете, даже мысленно, не согласился бы с этим. Он наделял достоинствами только самого себя. Часто не существующими вовсе. В других же, вопреки здравому смыслу, не хотел видеть даже капли благородства или ума.

– Они прозевают и слона. А Лев хоть дурак, но не совсем, чтобы водить к себе домой свою разбойничью шайку, – произнёс Фаго с язвительной усмешкой и повернул к улице Роз, насвистывая под нос «Храни нас, император».

Когда Фаго нагнал Фили с Петром уже совсем стемнело. Чёрные тучи, сталкиваясь друг с другом, гремели и ворчали. Но в равносильной борьбе сговорились и гнев свой обратили на землю, разразившись ливневыми потоками. Разведчики, первыми принявшие удар, в минуту вымокшие и продрогшие, как раз подошли к улице Памяти, одной из самых плохо освещенных в городе. Улица Памяти, ветхая, но живая, хранила воспоминания о ранних событиях Авирана. Здесь первый наместник Бонно приказал посадить вишню – свое любимое дерево, после того, как проявил выдержку и отвагу при осаде города. А впоследствии одержал победу за его пределами. С тех пор первое, что бросалось в глаза при въезде на улицу Памяти – это победное дерево Бонно. Немного погодя и другие наместники пожелали увековечить свое имя. Три рододендрона Бориса – символ победы в Авиранской битве у самых стен города. Клен Давыда – память о военном походе наместника Давыда. Но не только воспоминания о победах хранила улица. «Черный дворец» возвышался над домами жителей этих мест. Когда-то он был узилищем наместников потерявших власть, потерпевших поражение. Изгнанные властелины ждали приговора, сидя в темнице своего нового «дворца», или уже приговоренные и осуждённые, коротали там годы и десятилетия, кто сколько выдерживал. Дворец был упразднен сразу, как только кресло наместника занял Аморанок. С ужасом глядя на мрачное строение и обливаясь потом, при воспоминании о своей трагичной фамилии, он думал, уж не в ожидании ли его самого стоит здесь эта башня. Чтобы хоть как-то успокоить себя, он приказал разрушить ее, но испугался неведомо чего и передумал. Кончилось тем, что дворец только упразднили. Он стал чем-то вроде памятника древности и никогда больше не должен был использоваться по своему прямому назначению. Чёрной высокой башней оканчивалась улица Памяти.

Пока разведчики блуждали по тёмной улице и искали нужный дом, Фили многократно рисковал поломать себе ноги на ухабистой мостовой. Когда он в очередной раз споткнулся на дороге и ухватился за рукав идущего рядом напарника, терпение Петра иссякло.

– Ты что, слепой!? – закричал он, – смотри себе под ноги, а не то в раз провалишься в саму преисподнюю, и моя рука тебе не помощник!

– Извини, ничего не видно, – ответил Фили, – здесь очень темно, а я совсем не знаю этой дороги. Если бы хоть один фонарь светил на этой улице, я бы тебя не потревожил. А так… совсем ничего не видно.

– Почему мне видать? Если ты ещё раз провалишься в какую-нибудь колдобину, я тебя в ней и закопаю.

– Я ничего не обещаю, я делаю это не нарочно, – в голосе Фили прозвучала горькая обида.

Он оглянулся на Фаго в надежде, что тот придет ему на помощь. Но Фаго злобно молчал. Он шел следом за ними, не разбирая дороги, и проклинал весь свет.

– Зато я обещаю, – отозвался Петр, – И поверь, я всегда держу, что обещаю.

Фили ничего не ответил. Фаго испытал облегчение, когда разведчики замолчали. Дорога по которой они шли, казалась ему бесконечной. Косые капли дождя хлестали в лицо и приводили в отчаяние. Он задыхался и захлебывался под ливнем. А болтовня его напарников еще усугубляла всю тяжесть пути. Но Пётр заговорил снова. Своим тяжёлым с хрипотцой басом он предупредил:

– Если мы не справимся с таким не сложным делом, что-нибудь упустим, прозеваем, будем ворон считать… А это важное дело, за этим человеком есть чего-то, хочу напомнить. Короче если мы загубим это дело, виноват будешь ты, Фили. Чтоб ты знал, споткнуться – это к худу, старая примета. А ты споткнулся столько раз, что все неудачи мира притянул к нам.

– Но это нелепость! – вскричал Фили.

Пётр усмехнулся. Он дразнил Фили и это забавляло его. Фаго с бешенством подумал, что лучшего времени для шуток этот тугодум отыскать не мог.

– Есть кое-что еще, – продолжал Петр, – Скоро появятся ночные птицы. Это такие страшные птицы. Они беззвучно кружат и кружат над городом… Уж на них то ты как пить дать отвлечешься.

– Я не боюсь ни ночных птиц, не дневных! Если ты считаешь меня дураком и трусом, то так и скажи, незачем ходить кругами!

– Я так не считаю. Но говорят эти птицы уродцы. И откуда они сюда прилетели, кто ж их знает. Те, кто их видал, потом шёпотом передавали другим, что похоже из ада, – Пётр замедлил шаг и сам заговорил шёпотом, – и если хочешь знать, я им верю. У них огромные клюва. Такие, что запросто пробьют череп взрослому человеку. А глаза то как сверкают в темноте. Этот блеск заметишь, даже когда они забираются высоко в небо…

Как будто в подтверждение слов Петра, гром ударил с такой силой, что все трое вздрогнули и остановились. Пётр улыбнулся. В темноте блеснули его белые зубы. Эта мелочь сильно подействовала на нервы его спутникам. Гром утих, и они продолжили путь.

– Я только хотел предупредить, что эти птицы могут появиться и тогда будут кружить прямо над нашими головами. И даже если одна из них, схватит тебя, Фили, и поднимет в воздух, ты все равно не спускай глаз с дома.