– Вы знаете грузинский?

– Нет, но слова «Артурчик», «Грузия» и «наследник князя Чавчавадзе» сказаны были по-русски.

– Кто может увезти сына, кроме матери? Значит, говорила мать?

– Не знаю… Кто кричал в след Юрию Владимировичу, я не видела и утверждать, что это точно была его жена не могу…

– Да-а-а, Наталья Петровна, – огорчился следователь. – Не желаете вы идти в свидетели и помогать следствию. Жаль! А, может быть, вы потом зашли в кабинет…

– Нет, – твердо сказала Наташа – ишь чего выдумал: не хочешь быть свидетелем, будешь обвиняемой. – Дверь Юрий Владимирович с силой захлопнул, а из коридора дверь открывается только ключами – ключей у меня нет.

– А кто это подтвердит? Ну, что он дверь захлопнул, а не оставил открытой.

– Юрий Владимирович.

– А где ж его взять?

– А это уже ваши проблемы, Антон Петрович, как говориться в Евангелии от Матфея: «ищите, да обрящете», то есть «ищите и найдете»! Не знаю, во сколько убили Каринэ Автандиловну, но ушла я с работы сразу же после инцидента – зашла в отдел, взяла сумку, шубку и ушла с работы – можете проверить и опросить свидетелей!

Обдав молодого следователя холодной синевой глаз, Наташа встала, перебросила толстую русую косу с груди на спину и, не прощаясь и не получив разрешения, вышла из кабинета.

«– Да-а-а… Красота – страшная сила! Еще и Библию почитывает, – мысленно восхитился Антон Свиркин красотой и образованностью девушки. – Молодая, красивая, умная и богатая! Такую просто так, с бухты-барахты, не обвинишь в убийстве соперницы – набегут адвокаты и шагу ступить в ее сторону не дадут, а потом еще и начальству нажалуются… Искать надо мужа убитой – Юрия Владимировича Волкова, а уж там поглядим, что из этого всего получится…»

Вторым человеком, которого «пригласил» следователь в кабинет директора фирмы, была секретарша Стелла Шакирьян.

Настолько разителен был контраст во внешности двух девушек, что Антон Свиркин с большим вниманием и сочувствием отнесся к страшненькой, горбоносенькой родственнице погибшей, к тому же испытавшей стресс при обнаружении убиенной Каринэ Автандиловны.

– Присаживайтесь, – пригласил вошедшую в кабинет секретаршу молодой следователь, заглядывая в блокнот, – Стелла Зурабовна.

Но девушка замерла в дверях, не решаясь пройти к столу, за которым она увидела убитую родственницу.

Понимая ее состояние, Антон Свиркин встал и, взяв с собой чистый лист и ручку, предложил расположиться в креслах за столиком у одного из окон.

– Давайте, отложим все неприятное для вас на завтра. А сегодня вы просто напишите во сколько вы обнаружили тело жены шефа, почему вы вошли в кабинет и во сколько…

Стелла с трудом оторвавшись от двери, подошла к креслу у окна и, не глядя в сторону письменного стола, буквально рухнула в него.

Антон Свиркин пододвинул ей листок и ручку, но Стелла ничего писать не стала – сейчас ее волновал совершенно другой вопрос.

– Что же теперь будет с Артурчиком? Разве его могут оставить отцу-убийце?

– Ну, еще никто не доказал, что Юрий Владимирович является убийцей Каринэ Автандиловны, поэтому, рано думать о судьбе ребенка.

– Думать о ребенке надо всегда! Тем более о таком!

– Что же в нем такого особенного? – поинтересовался молодой следователь, открывая свой блокнот. – Он под присмотром няни. У него имеется еще и бабушка.

– И не одна!

– Ну, да, мать убитой… Надо известить родителей…

– Я уже позвонила. Родственники скоро приедут из Кахетии.

– Быстро вы.

– Плохие новости летят во все стороны быстро, это хорошие, ползут, как черепахи… – Стелла пододвинула к себе лист бумаги и быстро-быстро «застрочила» ручкой.

Через несколько минут она отложила ручку и подвинула в сторону следователя исписанный мелким почерком лист. Не читая показания, Антон Свиркин все же задал несколько вопросов.

– А когда вы последний раз видели Каринэ Автандиловну?

Вспоминая, Стелла на минутку замерла.

– Около шести, когда она без доклада ворвалась в кабинет Юрия Владимировича. Я тогда еще хотела ее остановить, но Каринка… Каринэ Автандиловна не послушалась, даже оттолкнула меня.

– А потом?

– Потом, я немного послушала, как они ругаются и пошла домой.

– И оставили кабинет шефа открытым?

– А что я должна под дверью сидеть и сторожить? Рабочее время закончилось, и я ушла!

Антон внимательно посмотрел на сидящую напротив обиженную девушку и отметил про себя тот факт, что родственница в обиде на убитую. За что? Надо узнать…

На школьном дворе девочки в распахнутых пальтишках и курточках прыгали в классики. Мальчишки, возбужденно разговаривая и громко хохоча, кучками стояли в сторонке, искоса поглядывая на прекрасную половину человечества.

Костик стоял в одной из мальчишеских групп и о чем-то спорил со своим лучшим другом Мишкой Барановым.

«– Какой он худенький, – с жалостью подумала Лера о своем сыне, глядя на мальчика сквозь выступившие на глаза слезы. – Но зато Костик самый красивый из мальчишек! – тут же успокоила она себя».

Костик и, правда, был красивым, интеллигентным мальчиком с русыми, волнистыми волосами и серо-зелеными, широко распахнутыми, глазами. Под длинными ресницами прятались отстраненная одухотворенность и взрослая серьезность. Он всегда знал, чего хотел в данную минуту и не понимал друзей, твердящих о скуке – это понятие для Костика не существовало: как можно скучать, когда вокруг столько интересного? А уж когда перед тобой чистый лист бумаги и у тебя в руке карандаш, а еще лучше кисть…

Костику нравилось рисовать море, он часами сидел за письменным столом, склонившись над альбомом, и на манящих пустотой листах появлялись бегущие по волнам яхты и бригантины, военные крейсера и индейские пироги, огромные страшные валы и веселые, курчавые, белые барашки на гребнях ласковых волн, остающиеся и тающие на золотом песке. В свои десять лет Костик был талантливым моренистом, его рисунки и картины выставлялись на всевозможных детских художественных выставках, районных и городских, им восхищались, его награждали, но для серьезных занятий живописью требовались деньги – даром заниматься с талантливым мальчиком никто из именитых художников не хотел. Вот и приходилось Лере оплачивать его учебу в изостудии и утаивать от мужа свой «тайный приработок».

Почувствовав чей-то взгляд, Костик оглянулся.

Увидев стоящую у ворот мать, Костик внутренне сжался. Бледное лицо его обреченно застыло. Тяжело вздохнув, мальчик медленно поднял с асфальта ранец и пошел навстречу матери.

«– Опять двойка! – зло подумала Лера и сжала кулаки. – Сколько можно?»

Кап!

Но вместо обычного угрожающе-выразительного «Так!», неожиданно для самой себя она задохнулась собственной жалостью к сыну и, обняв подошедшего мальчика за плечи, крепко прижала его к своей груди.

– Давай, пойдем в «Ростикс», – предложила она и вдруг обрадовалась тому, что не надо ругаться на сына, выспрашивать его об оценке, придумывать наказание и силком засаживать за уроки. Лере стало легко и весело. – Подумаешь, двойка! – зашептала она на ухо застывшему в изумлении Костику. – Ты же у меня умный мальчик и понимаешь, что двойки получать стыдно и их обязательно надо исправлять – исправлять в первую очередь для себя, чтобы не краснеть перед всем классом и не чувствовать себя тупицей.

Сын поднял на Леру удивленные глаза – что это случилось с его матерью? – часто-часто закивал головой и, со всей силы обхватив Леру за талию, прижался к ней худеньким тельцем.

– Не расстраивайся, мам! – успокоил ее Костик и, пару раз шмыгнув носом и украдкой вытерев набежавшие слезы, пообещал: – Придем домой из «Ростикса», и я решу целых двадцать примеров.

Полученная двойка тут же была забыта, и они чудесно провели время, наевшись «до отвала» (по выражению Костика) куриного шашлыка с сырным соусом и посмеиваясь над девочкой за соседним столиком, капризничавшей и не поддающейся на уговоры матери покинуть гостеприимный «Ростикс». Всю дорогу домой они держались за руки и улыбались, вспоминая прошлое лето. Потом они постояли немножко, посмотрели, как воробьи и голуби купаются в искрящихся солнцем лужах, зашли в магазин и купили целых два батона белого хлеба, покормили жирных нахальных голубей и шустрых вороватых воробьев у дома и вполне счастливые поднялись в свою квартиру.