– Ну, нет! Такого удовольствия я позволить себе не могу, – не на шутку встревожилась Валерия, тут же позабыв о неубранных, хлебных крошках и грязной мужниной чашке на кухонном столе. – Слезы по утрам привилегия неработающих женщин!

Кап!

Аккуратно вытерев оставшиеся в уголках глаз слезы, Лера схватила со стола злополучную чашку и, не глядя, шагнула к раковине, но там ее поджидало еще одно непредвиденное злоключение: кухня была настолько мала, что места для движения и обуревавших Валерию эмоций практически не было – нога Леры тут же наткнулась на выстроенные в ряд у дверцы мойки пивные бутылки! С грохотом повалившись на пол, бутылки раскатились во все стороны по потемневшему от времени линолеуму (вчера вечером муж устроил себе маленький пивной расслабончик и, конечно же, утром, уходя на работу, не удосужился выбросить бутылки в мусоропровод – это же не его обязанность!).

Кап!

От неожиданного бутылочного грохота Лара вздрогнула, отшатнулась от раковины, обиженная темно-синяя мужнина чашка выскользнула из дрожащих хозяйских рук и, упав на пол, со звоном разбилась.

Кап!

Глядя на весь этот бутылочно-чашечный разгром, Лера почувствовала внутри себя зарождающийся клокочущий вулкан злости и попыталась привычно отвлечь свое внимание от «житейских проблем» и подумать о чем-нибудь приятном, например, о нарядных, симпатичненьких кухонных обоях…

Нежно-салатовые моющиеся обои с редкими яблоневыми белыми цветами и розовыми бутонами достались Лере совершенно случайно: два года назад, рыская по магазинам в поисках новогодних подарков, она увидела на стенде обои с расцветшими среди зимы яблоневыми ветками и тут же решила, что обязательно их купит и мысленно торопила кассиршу, сознательно отрезая себе путь к отступлению. Но на этом хорошие воспоминания, связанные с этими обоями, и закончились… Лера вспомнила, сколько выслушала от людей оскорблений в метро и автобусе, толкая их связанными рулонами; вспомнила, как целый вечер умоляла мужа поклеить новые обои к Новому Году, а он не соглашался, говоря, что нельзя клеить новые обои на старые – старые обязательно надо удалять, а это такая морока, что лучше всего этого и не начинать; вспомнила, как на следующий день – тридцать первого декабря, придя с работы пораньше, вошла в крохотную кухоньку и с остервенением стала вытаскивать посуду из шкафов, снимать полки и отдирать надоевшие выцветшие бумажные полотна. Вспомнила, что старые обои, как и предупреждал муж, отдирались с кусочками стены; вспомнила, приход Геннадия с работы и его выпученные от ужаса и злости глаза, когда он увидел разгром на кухне и его крик, и выразительные, нелицеприятные жесты у виска, и свои оправдания, и свой ответный, оскорбительный крик. Вспомнила, как муж объяснял ей, что нужно перед наклейкой обоев зашпаклевать образовавшиеся в стенах дыры, и как она побежала в магазин за шпатлевкой и шпателем, и, конечно же, купила не то, что требовалось, и побежала обратно менять купленное, и забыла про обойный клей, и побежала еще раз, но магазин уже закрылся – праздничный день все таки; вспомнила, как, глотая слезы, варила обойный клей дедовским способом из картофельного крахмала, но клей получался то слишком жидким, то слишком густым, то комкастым и ей приходилось осторожно счищать ножом комки крахмала с расстеленных на полу обоев…

Они все же успели поклеить новые обои к празднику, и муж, ворча и охая, лежал на диване перед телевизором, а она одной рукой засовывала на полки тарелки и банки с крупой, а другой готовила праздничный ужин, и новые понравившиеся обои уже не казались ей такими нарядными и весенними и, глядя на них, вспоминались ужасы ремонта и обоюдная, оскорбительная ругань, и хотелось плюнуть на наступающий Новый Год, накрыться с головой одеялом и завыть белугой от обиды и непонимания, но пришлось (ради сына) сидеть за праздничным столом, и улыбаться, и кричать «Ура!», и дарить друг другу подарки, и загадывать желание под бой курантов…

Кап! Кап! Кап!

От этих удручающих воспоминаний стало совсем невмоготу, и Лера, так и не позавтракав и не убрав с пола весь этот бутылочно-чашечный разгром, выбежала из кухни.

Валявшиеся на полу бутылки в ужасе метнулись в разные стороны из-под ног рассерженной женщины, боясь быть разбитыми так же, как ни в чем не повинная темно-синяя мужнина чашка.

Быстро одевшись и громыхнув напоследок входной дверью, Лера сбежала по лестнице с четвертого этажа, распахнула скрипучую, железную дверь и шагнула за порог пахнущего мочой и псиной подъезда. Шагнула и тут же двумя ногами угодила в вольготно раскинувшуюся у самой двери огромную лужу, денно и ночно подстерегающую зазевавшихся жильцов.

Лужа испуганно хлюпнула от неожиданного вторжения в себя и мстительно набросилась на нарушительницу своего спокойствия. Ледяная вода тут же просочилась сквозь смазанный детским кремом рант стареньких осенних сапог и жадно прильнула к теплым беззащитным стопам.

Кап!

Раздражение и обида в душе Леры, сменив медленный ритм вальса на зажигательный чарльстон, уже резвились от души, с каждой секундой приобретая все более красноватый оттенок. Но, видимо, хозяйка обиды и раздражения в прошлой жизни была закаленным спартанским воином, привыкшим стойко переносить лишения и неприятности, и на провокацию собственных эмоций не поддалась.

– А что ты хотела? – сама у себя спросила Лара, выбираясь из злорадно торжествующей лужи по прозвищу «Вечное Бедствие». – Сегодня тринадцатое число! К тому же, пятница – день Всемирной Катастрофы! Лучше тебе, дорогая моя, сразу приготовиться к худшему и не впадать в панику по пустякам!

Остановившись на сухом асфальте, Лера потопала промокшими ногами, пытаясь выгнать из сапог холодную воду, но вода и не думала покидать завоеванный плацдарм. Пришлось Лере шагать дальше – возвращаться домой из-за такого «пустяка», как промокшие ноги, не было никакого смысла: переобуваться все равно было не во что – зимние сапоги, героически продержавшиеся несколько сезонов, не выдержали беготни по лестницам и, окончательно развалившись, благополучно отправились на помойку.

Всю дорогу до офиса Лера старалась думать только о промокших ногах – это отвлекало ее от семейных неурядиц и даже радовало, что она, наконец-то, может справиться хоть с этой проблемой – в офисе ее ждали сухие кроссовки и теплые махровые носки.

Хотя кроссовки у Леры были поношенные, а не новые, как у Лии Токаевой, сидящей за соседним столом; махровые носки дешевые, а не из тонкой ангорской шерсти, как у Наташи Паниной, сидящей за столом напротив, но сейчас это не имело никакого значения: главное, что кроссовки были сухими, а носки теплыми. Однако, Валерия забыла, что сегодня было тринадцатое число, да к тому же еще и пятница – день Всемирной Катастрофы! А в этот роковой день, как известно, происходят ужасные вещи, предвидеть которые и подготовиться заранее к которым просто невозможно!!!

Открыв дверь кабинета, Лера сразу же увидела свои сброшенные кем-то с батареи махровые носки, сиротливо лежащие на кроссовках – от желаемого всю дорогу тепла не осталось и следа.

Кап!

«– Ну и пусть, – мстительно, совсем по-детски подумала Лера, входя в кабинет и кисло здороваясь с сидящими за столами сотрудницами. – Вот заболею гриппом и умру в самом расцвете лет! Кто тогда будет бегать по квартирам и разносить старушками и старичкам заказанные продукты? Лиичка в своих новеньких «адидасках»? Да они у нее через неделю развалятся! Или может Наташечка на своих километровых каблучищах? Да они у нее через неделю сотрутся по самую подошву».

Кап!

Едва сдерживая раздражение, Лера плюхнула сумку на свой рабочий стол, бросила на стул недавно купленную добротную теплую куртку и, подхватив с пола «остывшие» махровые носки и кроссовки, вознамерилась пойти в туалет переобуваться. Но ее появление не прошло незамеченным и тут же нарушило деловую атмосферу кабинета, работа сразу же отошла на второй план, уступив место более важным «жизненным» разговорам.