– Как он? – поинтересовалась Михримах Султан. – Здоров ли?

– Моего брата в последние годы стали мучить те же симптомы сердечной болезни, что когда-то и нашего покойного отца, – с сожалением ответила Фатьма Султан и вздохнула. – Но он еще полон сил и энергии. Все рвется воевать…

Эсма Султан по-доброму усмехнулась, а Михримах Султан почему-то погрустнела. Нермин, которая, как всегда, хранила робкое молчание, присутствуя при беседе взрослых, удивленно покосилась на нее.

– Если хочешь, побываем там сегодня же, – Эсма Султан, в отличие от остальных, все поняла.

– Где же? – Фатьма Султан в недоумении смотрела на них.

– В мечети султана Мехмета, – пояснила Михримах Султан и виновато улыбнулась ей. – Вы упомянули покойного султана, и я подумала, что хотела бы побывать в его усыпальнице. Рядом с ним и матушка моя похоронена вместе с ее детьми.

– Да покоятся они с миром, – сочувствие наполнило темные глаза Фатьмы Султан. – Загляни и в тюрбе своей бабушки, Хюмашах Султан, что в мечети ее матери Михримах Султан. Она, помнится, когда ты была еще ребенком, очень тебя любила. Жаль, ей оставалось совсем мало и султанша не смогла взять тебя под свое крыло…

– Да, я тоже часто об этом думаю… Но я благодарна Эсен Султан за то, что она позаботилась обо мне, когда моих родителей не стало. Я ей очень многим обязана. Она подарила мне семью и любовь.

– Да, так и есть. К слову о семье… – почему-то беспокойно заговорила Фатьма Султан. – Вы с Нилюфер еще не виделись со времени твоего приезда?

– Нет, – немного скованно ответила Михримах Султан. – Но я хотела бы…

– Тебе следует ее навестить. Кое-что случилось… Как мне сообщили, вчера она была отравлена. Обстоятельства произошедшего мне неизвестны, но, говорят, она плоха, однако, должна поправиться.

В покоях стало ужасно тихо. Эсма Султан и Михримах Султан пораженно переглянулись, а Нермин испуганно распахнула свои и без того большие зеленые глаза. Михримах Султан отложила веточку винограда обратно на блюдо и потерянно поднялась на ноги.

– Не торопись, Михримах, – остановила ее Фатьма Султан, осознав, что она собралась во дворец к сестре. – Лучше… не беспокоить Коркута-пашу, который сейчас, верно, расследует это дело. Он человек, не терпящий… вторжений. Вряд ли там сейчас ждут гостей. Ты лучше на днях отправь в их дворец весточку, что желаешь проведать Нилюфер. А там посмотрим.

– Я тоже думаю, что так будет лучше, – встряла Эсма Султан, наполнившись тревогой. – Не стоит ехать туда сейчас. Коркут-паша и в обыденные дни радушием не отличается, а уж после такого…

– Что же, хорошо, – против воли согласилась Михримах Султан, переполненная тревогой за сестру, пусть и всю жизнь отвергавшую ее. Она уже без всякого энтузиазма покосилась на столик. – Эсма, может, выйдем в сад? Мне нужно подышать свежим воздухом, чтобы успокоиться.

Дворец Топкапы. Покои Айнур Султан.

Когда Бельгин Султан вошла в покои дочери, та возлежала на своей кровати поверх расшитого серебряной нитью покрывала и, подложив руку под подбородок, с тонкой улыбкой на губах увлеченно смотрела на…

Султанша остановилась у самого порога и в недоумении уставилась на стеклянный резервуар в форме шара, открытый сверху и наполненный водой, в котором плавали две крупные красивые рыбки – одна ярко-красная с золотистым отливом, а другая – черная, с тонкими золотыми полосками.

Он разместился на прикроватном столике рядом с красивой расписной вазой. А в ней стоял благоухающий букет из алых роз, которые еще росли в октябре по причине длительного периода цветения этого сорта и теплой осени здешнего края.

– Что это? – будучи от природы любопытной женщиной, с удивленной улыбкой воскликнула Бельгин Султан и направилась к ложу.

– Матушка?.. – не менее удивленно откликнулась Айнур Султан, обернувшись на нее и быстро сев на кровати. Она спустила вниз босые белокожие ножки с тонкими щиколотками и оправила задравшееся платье из бирюзового шелка. – Простите. Я думала, это Алиме пришла.

Чуткая и восприимчивая Бельгин Султан сразу же уловила в ее голосе нотки напряжения, которого прежде не было в их общении.

– Рыбы? – она все-таки улыбнулась, чтобы сгладить неловкость. Подошла ближе к резервуару и посмотрела на плавающих в воде рыбок. – Откуда они у тебя?

– Не знаю, – с затаенной радостью Айнур Султан пожала плечами. – Проснулась утром, смотрю, а они стоят прямо здесь, на столике. И розы. Не правда ли они прекрасны? Так чудесно пахнут!

– Розы… – эхом отозвалась Бельгин Султан, и улыбка ее померкла. – Известно, кто способен на подобную выходку… – с намеком, причем, мрачным, добавила она.

Айнур Султан быстро на нее посмотрела и закусила губу, а после с показательно невозмутимым видом снова обратила взгляд к рыбкам.

– Я назвала их Эрос и Антерос, – поделилась она и, поймав на себе растерянный взгляд матери, которая ничего не смыслила в подобном, терпеливо заговорила, зная наверняка, что объяснение ей не понравится: – В честь древнегреческих богов любви. Эрос – божество взаимной, счастливой любви, – она указала пальчиком на золотисто-красную рыбку. – Любовь издревле считалась одной из самых могущественных сил, управляющих миром. Она так сильна, что порабощала и богов, и людей, рождая меж ними чувственное влечение и тем самым обеспечивая продолжение жизни, которого нет без любви – духовной или плотской.

Бельгин Султан настороженно слушала ее, с некоторых пор чувствуя необъяснимые опасения, когда дочь заговаривала о любви. И, надо сказать, чаще она говорила только о книгах.

– Древние греки верили, что у Эроса был брат-близнец, родившийся вместе с ним из первоначального Хаоса вместе с третьим божеством Хроносом, покровительствующем времени. Хотя по более поздней версии их родителями стали считаться бог неистовой войны Арес и богиня любви Афродита, что во многом объясняет черты Антероса. В отличие от своего брата, Антерос был олицетворением темной стороны любви, когда она безответна или порождает в человеке ненависть к объекту любви, желание его уничтожить. Или же это маниакальная страсть – злобная и причиняющая страдания.

Выслушав ее, столь увлеченную своим повествованием, Бельгин Султан присела на ложе рядом с дочерью и задумчиво посмотрела на нее.

– Порою мне становится не по себе от того, сколь много всего умещается в твоей голове. Это должно быть утомительно – постоянно читать книги, учиться языкам неверных, изучать то, во что они верили… И ведь ты ни на миг не останавливаешься, а еще так юна!

– Разве это не увлекательно – каждый день узнавать что-то новое? – возразила Айнур Султан с искренним непониманием. – Я хотела бы знать все на свете, но человеческая жизнь слишком коротка, чтобы вместить в себя подобное знание. Жаль, ведь обладай человек большими знаниями – не только знать, и простой народ – он бы не совершал тех ошибок, которые совершает в своем неведении, по глупости считая, что это правильно и ничего более не видя за очерченными им же границами!

Именно в такие моменты не без досады и горечи Бельгин Султан сознавала, сколь глубока на самом деле пропасть меж ней и девушкой, которую она называла своей дочерью.

Айнур Султан всем своим существом тянулась ко всему возвышенному, к миру духовному, а она сама, наоборот, все больше приобщалась к земному миру, становясь приземленной, сосредоточенной лишь на своих жизненных ролях – жены и матери. И не было для нее большего счастья, чем обнимать своих детей и знать, что они живут благополучно.

Айнур Султан тоже почувствовала это и разочарованно сникла, а после вспомнила о том, что мать намерена выдать ее замуж, даже не спросив ее мнения, и отвернулась. Она-то, конечно, думала, что поступает подобным образом ей во благо. Матушка совершенно искренне полагала, что все женщины, как и она, желают обрести спокойное и тихое счастье с мужем и детьми.

Кому-то этого и вправду было достаточно, но Айнур Султан – нет. Честолюбие – еще затаенное, не раскрывшееся – подталкивало ее к высоким желаниям и стремлениям. Она питала жажду стать кем-то большим, чем простой женой и матерью. Человеком, который вне зависимости от связей с кем-то, то есть сам по себе, представляет некую ценность.