Вечер открыл танец юной Изабель и ее жениха Роберто – статного мужчины средних лет с длинными светлыми волосами и холеным лицом в золотисто-бежевом вычурном одеянии. Они смотрелись вместе очень гармонично. Красивая, обаятельная и грациозная Изабель с изысканными манерами словно была отражением своего будущего мужа, тоже весьма привлекательного внешне и обладающего природной грацией. Ими все любовались и тайком завидовали: их молодости, их красоте и той легкости, с которой они кружились в танце, то и дело встречаясь глазами.

– Он ею очарован, – довольно произнесла Долорес, наклонившись к королеве и не переставая следить взглядом за дочерью и ее женихом, которые снова танцевали вместе.

– Впрочем, как и она им, – хмыкнула не менее довольная Эдже, глянув в сторону обрученных. – Уверена, этот брак будет весьма удачным.

– Лишь об этом и молюсь… – вздохнула Долорес и, вспомнив о собственном муже, посмотрела в ту сторону, где стоял он в окружении каких-то знатных мужчин, с которыми с привычной усмешкой беседовал и попивал вино.

Серхат не замечал ее взгляда, полного тоски. Он кивал говорящему ему мужчине, но было видно, что не следил за ходом беседы. Вдруг, поглядев куда-то в сторону, он усмехнулся шире.

Проследив за направлением его взгляда, Долорес увидела Луиджину, которая, думая, что ее никто ее видит, забралась с ногами на один из подоконников витражных окон, забыв, что на ней платье, и, прислонившись к окну, пыталась что-то разглядеть сквозь цветное стекло. Долорес в недовольстве поджала губы и чуть качнула головой. Неисправима.

Для всех собравшихся королевское семейство являло собой образцовый пример дружной и крепкой семьи, вызывающей любовь, доверие и гордость за то, что столь достойные люди, наконец, встали у власти. Эта идиллия у трона была по сердцу всем знатным семьям Генуи и простому народу. Наконец-то, думали они, в Генуе царят мир и покой, а их славное государство вновь процветает.

Но никто и не подозревал, что на смену, казалось бы, ушедшей угрозе со стороны Серпиенто, уже пришла другая, еще неизведанная и по тому более опасная. В тронный зал неспешно вошла женщина в роскошном траурном облачении, и ее выразительное лицо с яркими алыми губами и пронзительным взглядом темных глаз покрывала кружевная вуаль. И стоило взгляду этой женщины остановиться на смеющейся королеве, склонившейся к своей наследнице, ее алые губы изогнулись в злорадной улыбке, скрытой ото всех облаком черного кружева.

Стамбул. Порт.

Спустя годы и всевозможные тяготы, становящимися препятствиями на его пути, нога его, наконец, ступила на родную землю. Однако же султан Баязид не чувствовал радости от этого. Он настолько устал, так изнемог по дому и достойным его положения условиям, что лишь обвел хмурым взглядом Стамбул и виднеющийся вдали дворец Топкапы. Но в этот вечер он хотя и желал, но не стремился поскорее оказаться в его стенах.

– Осторожнее, не растрясите его, – послышался у него за спиной жесткий голос. – Повелитель, куда изволите доставить пашу? Ему необходима помощь лекарей.

Султан Баязид обернулся и скорбно посмотрел на бледного, надрывно дышащего Давуда-пашу, рана которого стала настолько опасной в плавании, что его вынесли с корабля члены команды на своего рода носилках из парусины.

Рядом возвышался Аслан Реис и в ожидании ответа смотрел на повелителя. Это был высокий и приятный глазу мужчина в возрасте немногим старше тридцати лет, со статной фигурой, короткострижеными светло-каштановыми волосами и холодным, проницательным взглядом.

Он был одним из реисов в османском флоте и, как и многие, плавал по Эгейскому морю, контролируя тамошнюю ситуацию. Было воистину удачей, что шлюпка, в которой на последнем издыхании плыли повелитель, раненый Давуд-паша и Астрея, встретилась с его кораблем.

В минувшем военном походе уже имевший честь быть представленным падишаху, Аслан Реис сразу же признал его и предоставил свой корабль и все, что на нем имелось, в его распоряжение. Он был поражен тем, что случилось с султаном на его пути в Стамбул, и посетовал, что не стоило его господину отправлять вперед себя войско, тем самым оставляя себя беззащитным. Эти воды опасны. В них бесчинствуют пираты, а тех, кто пребывает на захваченных кораблях, берут в плен.

– Отвезите его во дворец моей дочери, Эсмы Султан, – распорядился султан Баязид. – И немедленно пошлите в Топкапы за лекарями.

– Как прикажете, – кивнул Аслан Реис и, обернувшись на своих людей, одним взглядом приказал им исполнять распоряжения. – А вы сами, повелитель? Отправитесь в Топкапы? Вам необходимо отдохнуть.

– Не беспокойся обо мне, реис, – через силу усмехнувшись, падишах положил ладонь на его плечо. – О ком и стоит беспокоиться, так это о моей Эсме. Я поеду к ней. Право, не хотел бы я, чтобы все закончилось трагично. Но Давуд-паша очень плох… Я боюсь, как бы нам не пришлось готовиться к худшему.

– Я верю, что паша поправится при должном уходе, – спокойно заверил его Аслан Реис.

– Спасибо тебе, – вдруг произнес султан Баязид, изрядно удивив капитана. – Я тебе многим обязан. В том числе и собственной жизнью. Проси у меня всего, чего хочешь.

– У меня нет иного желания, кроме как верно служить вам, повелитель, – почтенно, но и с достоинством ответил тот.

– Однако же я не забуду твоей доброты и в должной мере отплачу за нее.

Тут падишах заметил настороженно оглядывающую порт и Стамбул Астрею, которая не знала, верно, куда ей деваться. Он подозвал ее к себе, и девушка, резко повернув голову в его сторону, помедлила, словно опасаясь, что может за этим последовать, но все же приблизилась. Ее длинные светлые волосы выглядели неопрятно и спутались, рубашка была изодрана и грязна, да и выглядела девушка ужасно вымотанной. Не удивительно, ведь она стойко перенесла то, что и его, мужчину, крайне изнурило.

– Доставьте ее во дворец Енибахче. И пошлите кого-нибудь в Топкапы, пусть передаст хранителю моих покоев Ферхату-аге приказ тайно отправить в Енибахче слуг, которые бы обеспечили все необходимое моей гостье.

Астрея удивленно глянула на султана, не ожидавшая от него такой щедрости и не знающая, что от нее потребуется в ответ на нее, но смолчала. Сейчас она была согласна на любые условия, лишь бы смыть с себя грязь, сменить одежду и, наконец, выспаться после утомительного плавания, едва не забравшего их жизни.

Напоследок наградив ее непроницаемым взглядом, султан Баязид накинул на голову капюшон плаща, отданного ему Асланом Реисом, развернулся и направился вслед людям капитана. Те уже отыскали повозку в вечернем порту, который и сейчас кипел жизнью, заплатили владельцу парой золотых монет и теперь осторожно водружали на нее Давуда-пашу.

Дворец Эсмы Султан.

Это был совершенно обыкновенный вечер во дворце Эсмы Султан. Вместе с Михримах Султан и Нермин она разместилась на подушках в своих покоях возле горящего камина и, греясь в его тепле, вела с ними мирную беседу. Нермин, правда, редко вставляла слово и увлеченно занималась рукоделием, которое ей особенно хорошо давалось.

Она витала в своих мыслях, то и дело вспоминая о Мехмете, что весьма смущало девушку. Но она ничего не могла с собой поделать. Очень уж ей польстило, как тепло он говорил с ней тогда, в саду Топкапы. Да и в последние дни Мехмет вел себя с нею так, что отзывчивая и чувствительная Нермин сразу же к нему прониклась.

Ей нравилось говорить с Мехметом обо всем на свете. Он был умен и начитан, и о какой бы книге Нермин не заговорила, он уже непременно был с нею знаком и щедро делился своими занятными мыслями и впечатлениями. Ей просто-напросто было с ним интересно. Сейчас он, верно, пребывал в своей комнате и наверняка читал очередную книгу…

Нермин тихо вздохнула, посетовав на то, что сейчас было уже слишком поздно для… она сама не знала, для чего именно. Для беседы с ним, наверно. Опомнившись, она услышала краем уха разговор матери и Михримах Султан. Он ее заинтересовал, и девушка, делая вид, что все так же увлечена вышивкой, прислушалась.