Дверь в трюм не была заперта, ведь пираты считали, что связанным пленникам все равно из него не выбраться. Оказавшись на палубе, залитой светом полной луны, высящейся на звездном небе, султан Баязид и Давуд-паша с опаской огляделись, но вокруг было пусто – пираты спали кто в каюте, кто на нижней палубе. Дело осталось за малым: забраться в шлюпку, перерезать удерживающие ее канаты и уплыть к неизвестному греческому городку, мимо которого они как раз проплывали – его огоньки призывно мерцали в ночной мгле.

– Стоит поторопиться, – направившись к шлюпке, проговорил Давуд-паша.

Султан Баязид хотел последовать за ним, но тут его взгляд зацепился за мелькнувший сбоку от него силуэт, и он замер, повернувшись в ту сторону. Сестра капитана, видимо, чутким женским слухом уловив шум на палубе, в непонимании вышла из каюты и тоже замерла, исподлобья уставившись на него. Пару секунд они так и стояли, прожигая друг друга взглядами. Но тут девушка дернулась в сторону каюты, видимо, намеренная поднять тревогу. Падишах, наоборот, бросился к ней, успев перехватить, и зажал ей рот ладонью.

Давуд-паша обернулся на шум и, увидев, что происходит, поспешил ему на подмогу. Пиратка, которая бешено сопротивлялась удерживающим ее рукам его господина, все же вырвалась из них, но споткнулась о его ногу и рухнула на палубу, сильно ударившись головой. Не шевелясь, она затихла. И вокруг все тоже затихло. Казалось, даже шум волн, качающих корабль, стал тише.

– Она мертва? – тревожный голос Давуда-паши оборвал тишину.

Султан Баязид опустился на корточки перед распластавшейся на палубе девушкой. Ее длинные пшеничные волосы раскинулись вокруг ее головы, золотясь в лунном свете, а лицо ее было так красиво и умиротворенно, будто она всего лишь спала. Коснувшись пальцами ее шеи, мужчина нащупал пульс и неожиданно для самого себя испытал облегчение.

– Жива.

– Нужно уходить, повелитель, – с опаской покосившись в сторону каюты, сказал Давуд-паша.

Поколебавшись лишь миг, султан Баязид вдруг протянул руки и подхватил с палубы сестру капитана под недоумевающим взглядом своего визиря. Он, однако, быстро справился с удивлением.

– Не стоит, повелитель. Они не оставят нас в покое, если мы заберем ее.

– Как мы будем ориентироваться в этих землях, даже не владея греческим языком? Без нее нам из Греции ни за что не выбраться. Будет нашим проводником.

Давуд-паша смолчал, услышав в голосе падишаха твердость – он не отступится. И визирь догадывался, что это его решение вызвано не только теми причинами, которые он озвучил. Девушка ему приглянулась, а государь не привык отказывать себе в том, что касалось женщин.

Они забрались в шлюпку и, прижимая к себе потерявшую сознание красавицу, султан Баязид угрюмо вглядывался в ее черты, которые необъяснимо и совершенно неожиданно что-то в нем затронули. Давуд-паша тем временем обрубил своим кинжалом канаты, и шлюпка с силой ударилась о волны под громкий всплеск. Заработав веслами, мужчины направили лодку в сторону виднеющегося вдали греческого городка, надеясь в нем обрести укрытие.

Утро следующего дня.

Возвращаясь куда-то, ты сразу же понимаешь, что оказался совсем не там, откуда когда-то ушел. И это правильно. Ведь время не стоит на месте. Оно течет – переменчивое и непостоянное, как вода в быстром потоке реки. А, как говорится, в одну реку не войдешь дважды. Проезжая в карете знакомые ей места, Михримах Султан в то же время их не узнавала. Годы многое забрали из ее памяти, и султанша словно заново знакомилась со столицей, которую когда-то считала своим домом. Теперь же, после жизни в далекой и спокойной провинции, Стамбул казался ей чужим, недружелюбным и просто огромным.

А еще при встрече с ним в памяти непроизвольно всплывали обрывки воспоминаний о той прошлой жизни, которую Михримах Султан так отчаянно пыталась забыть, вырвать из своего сердца, чтобы оно больше не кровоточило. Но как бы она не старалась, она не смогла забыть. Все эти годы перед ее взором стоял сын – единственная ниточка, связывающая ее настоящее и прошлое – который был поразительно похож на отца. Смотря на него, в его спокойные голубые глаза, на его темные волосы и высокий стан, Михримах Султан видела покойного мужа. И это каждый раз причиняло ей боль, которая с годами, к ее облегчению, все же утихала.

Минуло больше пятнадцати лет, и время, считающееся хорошим лекарем, действительно ее исцелило. Конечно, о прошлой жизни султанша вспоминала с грустью, но тоска и скорбь перестали терзать ее. Михримах Султан больше не жила слезами, воспоминаниями и сожалениями, как в первые годы своего вдовства. Она смогла вернуть себе душевный покой, обретя его в любви к сыну и в помощи тем, кто в этом нуждался.

В Эрзуруме они жили без особого достатка, но по дружбе им помогала Эсма Султан – дочь падишаха и жена великого визиря, что подразумевало под собой имеющиеся у нее необъятные возможности и, конечно, бесчисленное богатство. Малую часть из присланного ею золота Михримах Султан тратила на скромное обустройство их с сыном жизни в усадьбе, а все остальное жертвовала на благо провинции, помогая нуждающимся, и даже спонсировала строительство мечети. Об ее доброте прознал народ и почитал ее, называя своей благодетельницей.

Ей нравилась жизнь в Эрзуруме, несмотря на ее относительную бедность, но сын вырос и жаждал начать самостоятельную жизнь. К счастью, ему повезло родиться в семье султанши династии, и султанзаде Мехмет имел неплохие возможности для самореализации. Понимая, что ей придется отпустить его, Михримах Султан самоотверженно предложила ему оставить Эрзурум и вернуться в столицу, чтобы он смог предстать перед султаном Баязидом, ее двоюродным братом, и получить от него назначение.

Когда-то султанше казалось, что она никогда не вернется в тот ад. В то место, где она страдала и мучилась в несчастливом браке, где без всяких объяснений обезглавили ее любимого мужа и где заставили пережить огромное горе – остаться вдовой в столь юном возрасте, да еще с ребенком под сердцем. Михримах Султан до умопомрачения боялась оказаться там снова, но ради сына готова была на все и даже самой броситься в это адское пламя. И вот теперь они, преодолев долгий и утомительный путь, неслись в карете по улицам Стамбула, направляясь во дворец Эсмы Султан, обещавшей принять их у себя.

Еще издалека увидев в окошке кареты знакомый ей дворец, Михримах Султан почувствовала волнительный трепет в груди. Она с улыбкой смотрела на него, медленно приближающийся и растущий в размерах, и радость пела у нее в душе в предчувствии скорой встречи с дорогим ей человеком. Гюльшан-калфа, которая до сих пор не оставила свою госпожу, сидела в карете на противоположной стороне и заметно беспокоилась. Она помнила, как тяжело Михримах Султан пережила казнь мужа, и боялась, что по возвращении в Стамбул и ее боль вернется.

По всему сегодня их не ждали, потому что когда Михримах Султан, оперевшись на руку подоспевшего сына, выбралась из кареты, то на крыльце было пусто. На женщине было темно-серое дорожное платье закрытого кроя. Поверх него трепетал на ветру черный плащ подобно серому платку, покрывающему ее голову. Из украшений лишь кольцо с лунным камнем в обрамлении крохотных бриллиантов сверкало на ее руке, напоминая о былой роскошной жизни жены великого визиря. Выглядела султанша совсем не по статусу, а как бедная родственница, в надежде на лучшую жизнь заявившаяся в гости к богатой семье.

– Надеюсь, наш приезд не станет головной болью для султанши, – сдержанно заметил Мехмет, тоже одетый просто – как прислуга, а не султанзаде. – Возможно, было бы лучше поехать в Топкапы?

– Мы там никого не знаем, сынок, – покачала головой Михримах Султан с извиняющейся улыбкой. – Здесь многое изменилось с тех пор, как я уехала. Будь во дворце повелитель, можно было бы, но его нет. Я могу податься только к Эсме – единственному человеку, которого знаю так хорошо, что могу быть уверена: для нее мы никогда не будем обузой.