Ее полным отчаяния словам вторил скрип дверей, в которые вошел один из лекарей, что осматривали пашу наверху. Эсма Султан подорвалась с тахты и с тревожным чувством в груди шагнула ему навстречу. Султан Баязид поднялся ей вслед и встал рядом, в ожидании смотря на лекаря.

– Говори, – приказал он, пока целитель кланялся монаршим особам.

– Повелитель, рана была не так уж серьезна, но покуда долгое время ею не занимались, она стала много опаснее. У паши диагностирован тяжелый сепсис. Иными словами, заражение крови, вызванное тем, что рана начала загнивать.

– Чем… чем это опасно? – дрожащим голосом выдохнула Эсма Султан, почувствовав, как ее сердце испуганно екнуло.

– Паша очень плох, султанша, – скорбно сообщил лекарь. – Из-за сепсиса у него сильно нарушено кровоснабжение тканей и органов, что может привести к… смерти.

Закрыв лицо ладонями в настигшем ее ужасе, Эсма Султан повернулась к отцу в поисках поддержки и прислонилась головой к его плечу, в которое приглушенно всхлипнула. Приобняв ее за плечи одной рукой, султан Баязид грозно воззрился на напряженного лекаря.

– Вы можете ему помочь? Что-то же вы можете сделать!

– Было бы уместно удалить омертвевшие ткани в области раны, однако, это будет болезненно для паши. И опасно в его состоянии. Он может не выдержать таких мук. Мы уже вскрыли гнойный затек в его ране, тем самым создав постоянный отток гнойных выделений. Но большего мы сделать не в силах. Остается уповать на милость Аллаха. Паша либо одолеет эту болезнь, либо…

Это «либо» повисло в холле мрачным обещанием. Эсма Султан вдруг отодвинулась от отца и, посмотрев на него со слезами на щеках, пробормотала:

– Хочу увидеть его.

– Ступай, – повелитель не стал ей препятствовать и, проводив дочь полным сожалений взглядом, жестом подозвал к себе лекаря. – Скажи мне, ничего не тая. Он выживет? Есть надежда на выздоровление?

Взгляд целителя с сочувствием коснулся падишаха, и тот внутренне дрогнул, осознав, каков будет ответ.

– Его состояние крайне тяжелое. Это последняя и самая опасная стадия болезни. И чаще всего она приводит к смерти больного. Но все возможно, и не стоит отчаиваться. Паша может пережить болезнь, если у него хватит сил. При должном уходе за раной и с учетом принятия мер по очищению организма от гнойных выделений надежда на выздоровление есть.

– Тогда сделайте все возможное для того, чтобы паша выжил, – процедил султан Баязид, пронзая его тяжелым взглядом исподлобья. – Он не должен умереть, ты понял меня?

– Да, господин. Покорнейше склоняю перед вами голову и обещаю приложить все силы для того, чтобы паша поправился как можно скорее.

– Можешь идти.

Дворец Нилюфер Султан.

Она все еще не покидала ложа по настоянию лекарей, находясь под зорким наблюдением Коркута-паши, который не поддавался на ее уговоры и колкости относительно того, чтобы пренебречь рекомендациями целителей.

Нилюфер Султан еще никогда прежде не чувствовала себя такой… нужной.

В этой семье она всегда играла последнюю роль. Роль невидимки, о которой лишь изредка вспоминают. Ее это по-своему огорчало, но и дарило облегчение, ведь она прежде всего ценила свободу. Муж и дочь никогда особенно ей не досаждали своим обществом, предпочитая ей друг друга. И Нилюфер Султан за годы семейной жизни привыкла к такому укладу.

Но стоило ей побывать на грани смерти, как все встало с ног на голову. Коркут-паша, прежде холодный, эгоистичный и жесткий, теперь не отходил от нее ни на шаг и раздражал своей неуместной заботой. Если так можно было назвать его угрюмые вопросы относительно ее самочувствия, неловкие моменты с поправлением одеяла и контроль не то, что за каждым движением, а за каждым ее вздохом.

Он был все так же невыносим, но вместе с тем… что-то изменилось в отношении Нилюфер Султан к нему. Это было что-то незначительное, едва уловимое. Раздражаясь, султанша все же чувствовала… толику признательности за его участие. Коркут-паша, как и обычно, вел себя властно, подавлял ее, но теперь и делал нечто ей во благо, проявляя неподдельную заботу, как о… как о родном человеке. Нельзя было отрицать, что он действительно обеспокоен и встревожен. Мужчина не станет проводить дни и ночи у изголовья даже умирающей женщины, которая ему при этом совершенно безразлична.

Нилюфер Султан не знала, как охарактеризовать то, что двигало ее мужем. Возможно, за более, чем пятнадцать лет брака, он все же хоть немного к ней привязался? Как к человеку, с которым каждую ночь засыпаешь и просыпаешься в одной постели, с которым ешь за одним столом и с которым делишь одну крышу вот уже столько лет.

Ей это никак не льстило, как женщине, утомленной властью супруга над ней и несчастным браком. Но, как человек, султанша неосознанно к нему смягчилась. На один лишь шаг стала ближе к тому, что называется «уважение». Однако, в большинстве своем паша все также вызывал в ней темные и злые чувства.

С дочерью дела обстояли много лучше. Видно, как бы Мерган Султан не отрицала своей привязанности к матери, она в ней все же жила. Где-то глубоко в душе, под толстым слоем презрения и обид за детство, проведенное без материнской любви и ласки. Девушка часто сидела с нею, неловко молчала и иногда ради исключения выдавливала пару пустых фраз. Но не уходила. И, бывало, когда она думала, что мать спит (а Нилюфер Султан иногда просто лежала с закрытыми глазами) боязливо брала ее за руку. Это являлось тем единственным, что грело сердце Нилюфер Султан, окаменевшее было за горькие годы семейной жизни.

Но было и то, что, раз за разом возвращаясь в ее мысли, сильно ее огорчало и даже пугало. В память султанши врезался обрывок разговора мужа с его подручным, обсуждающими отправку золота в Трабзон. И Коркут-паша даже не стал отрицать связь с провинцией, где жила коварная интриганка Карахан Султан с ее сумасбродным сыном, которого она когда-то пыталась посадить на трон.

Это пугало не столько потому, во что ввязался ее муж и чем ему это грозило. Судьба Коркута-паши мало заботила Нилюфер Султан. Она была бы рада, избавься она от него и от оков этого невыносимого брака. В ее памяти все еще хранилось содержание того послания, которое оставила ей мать перед своей кончиной.

«Много лет назад мною было получено пророчество относительно твоей судьбы. Оно предрекало, что один из моих детей будет процветать, и золотой будет его корона, а остальные гнить в земле, и золотыми будут их саваны. Этот ребёнок – ты, Нилюфер. И я всем сердцем надеюсь, что пророчество сбудется. Ты должна быть счастлива за всю нашу несчастную семью.

Но есть ещё одно пророчество, и ты должна знать о нём, потому как я не могу уносить это знание с собой в могилу, не предупредив. Карахан Султан снова поднимет голову, и на этот раз ей посчастливится увидеть своего сына шехзаде Махмуда восседающим на престоле османов. Это случится, когда солнце погаснет и родится заново».

Относительно первого так называемого пророчества, о котором упомянула мать, Нилюфер Султан была в недоумении. Что еще за золотая корона? Это по-прежнему, спустя годы, казалось ей нелепостью. Она предпочитала игнорировать эти строчки материнского послания, сочтя их за ее выдумки. Может, таким образом она хотела ее приободрить, как-то поддержать?

Второе же «пророчество» вселяло в ее сердце страх. Карахан Султан снова поднимет голову? Это не к добру. Да к тому же валиде совершенно уверенно написала о том, что шехзаде Махмуд все же дорвется до желанной власти и займет трон. Это не могло не настораживать Нилюфер Султан, ведь до столицы доходили слухи о воинственном и властном характере ее брата.

Известно также, сколь опасна была Карахан Султан. Она не из тех людей, кто сдается в стремлении к своей цели. И глупо было полагать, что она, столь честолюбивая, отказалась от мечты увидеть единственного и обожаемого сына падишахом. Теперь ее сердце питала еще и жажда мести, ведь они столько лет провели в бедности и забытьи в наказание за прошлые ошибки. И желание отомстить зачастую ослепляет таких людей, как она. Ни о чем другом они уже не могут думать.