«Отыскать его можно лишь следуя зову сердца, озаренному светом луны».

Он неспешно брел по особняку, погруженному в неизменные спутники ночи – темноту и тишину, и размышлял о том, что значат эти слова. Пока что никакого смысла шехзаде Осман в них не обнаружил к собственной досаде. Зов сердца, озаренный лунным светом? Какой в этом может быть смысл? Пафосная фраза, сложенная из банальностей.

Он остановился в той части особняка, где часто бывал. Возле дверей гостевых покоев, которые Джордано всегда отдавал ему, когда он оставался здесь до утра. Возможно, Белла сейчас там, за этими дверьми, которые… – он толкнул их, и те не поддались – заперты.

Обычно эти двери никогда не запирались.

Шехзаде Осман тут же воодушевился, почувствовав, как близок к желаемому. Оперевшись рукой о стену, он быстро оглядел двери в поисках каких-либо подсказок, но ничего не обнаружил. Обернувшись себе за спину, он бегло огляделся, пробежался взглядом по какому-то большому полотну в позолоченной раме, которое висело на противоположной стене, и…

Мужчина вернул к нему взгляд и, внимательно вглядываясь, подошел поближе. Из-за полумрака, царящего в коридоре, картину было трудно разглядеть. Но он различил изображенных на полотне обнаженных женщин, которые, по всему, резвились на ночном лугу. Греческие нимфы?

Кто-то из них томно покоился на траве, другая женщина тянула руки к сочным плодам на ветвях дерева, под которым сидела первая, а большинство других словно бы танцевали в свете полной луны, возвышающейся над ними в звездном небе.

И лишь одна из женщин, будучи в сторонке от других, стояла, подняв руки вверх, словно желая страстно дотянуться до чего-то – до луны или до звезд. Она была нарисована в центре картины и обособленно, явно призванная привлекать к себе внимание.

В ее позе было столько стремления ввысь, что шехзаде Осман непроизвольно тоже поднял голову и заметил, что верхняя часть рамы не так плотно, как остальные ее части, прилегает к полотну. Как будто ей что-то мешало.

Он осторожно поддел раму пальцем, и что-то со звоном выпало из-под нее на выложенный мрамором пол. Наклонившись, мужчина ухмыльнулся и подобрал маленький ключ, который поспешил вставить в замочную скважину.

Отворив двери, он оказался в хорошо знакомой опочивальне в европейском стиле, где провел столько пьяных ночей в объятиях служанок Джордано. Красный бархат и алый шелк, кое-где позолота и во всем – изысканная простота. На столике у окна, который прежде всегда пустовал, блестели какие-то пузырьки, склянки, баночки с разноцветным содержимым, а рядом – открытый толстый фолиант. Кругом горели свечи, видимо, с добавлением каких-то масел, потому что воздух был наполнен пряным цветочным ароматом, от которого загустели все мысли в его голове. Кровать была уже расстелена и смята, но пуста.

Приблизившись к ложу, шехзаде Осман ищущим взглядом огляделся, как вдруг из темноты у него за спиной раздался тот самый голос, который снова пробудил в нем мужские страсти.

– Добро пожаловать, шехзаде.

Мужчина тут же обернулся, как почуявший добычу хищник.

Арабелла словно сошла с того своего портрета. На ней было еще более откровенное нижнее платье —бордовое, как кровь или вино, на тонких бретельках, и сквозь тончайший шелк вырисовывались формы ее полной груди и бедер. Темно-рыжие волосы густо струились по одному плечу, оголяя второе, матово блестящее в свете свечей. И она улыбалась томно, призывно, но как бы с издевкой, прекрасно зная, что желанна.

Всего миг шехзаде Осман с тяжелой и жадной страстью в темных глазах смотрел на нее. А после сорвался с места и грубо схватил женщину в охапку под ее звонкий смех. Прокладывая себе путь к кровати, в каком-то животном безумии он на ходу целовал ее, куда придется, и чувствовал, как его опьяняют ее ответные жалящие поцелуи.

Дворец санджак-бея в Амасье.

Несмотря на поздний час, кровать Десен была заправлена, а ее самой в комнате все еще не было. Впрочем, это не вызывало удивления ее соседки Гюльбахар. Но вызывало жгучую зависть. Наверно, снова пошла в покои к шехзаде. Фаворитка уже готовилась ко сну: переоделась в сорочку, распустила и как следует расчесала свои длинные темные волосы, расправила свою постель. Но, почувствовав необходимость, она по нужде вышла из комнаты и, стараясь не шуметь, прошла по уже спящему гарему.

– Ты куда это, хатун? – заметила ее проходящая мимо ташлыка калфа, когда Гюльбахар вышла из него в коридор.

– В туалет.

– Поспеши. Не броди ночью по дворцу.

Кивнув, лишь бы она отвязалась, Гюльбахар все же решила побыстрее покончить со своим делом, поскольку вокруг было пугающе пустынно и темно. Лишь дрожащий свет факелов, редко встречающихся на ее пути, разбавлял окутавший дворец мрак.

Она как раз возвращалась обратно в ташлык, когда, выходя из-за угла, увидела скрывшуюся в одном из коридоров Десен, которую нельзя было не узнать в силу ее яркой внешности. С нею была Рахиль-калфа, что еще больше насторожило Гюльбахар. Какие у них могут быть дела посреди ночи?

Любопытство, как и желание помешать возвышению Десен в гареме, раскрыв ее темные дела, пересилило страх. Гюльбахар опасливо направилась тем же коридором и вскоре обнаружила их под одним из факелов. Они говорили весьма приглушенно, но в ночной тишине Гюльбахар смогла разобрать их слова.

– Госпожа весть прислала, – и без того малопривлекательная и невзрачная Рахиль-калфа выглядела зловеще в такой ситуации. – Она довольна, что ты смогла сблизиться с шехзаде, но велела нам быть очень осторожными и просчитывать каждый шаг. И еще госпожа отвергла наше предложение использовать яд.

– Что? – с возмущением отозвалась Десен. – И, как, по-твоему, мне с ним покончить, чтобы не вызвать подозрений в убийстве?

Гюльбахар пораженно распахнула глаза, приникшая к стене и укрытая темнотой. Так что же получается, Десен – шпионка? Подослана какой-то госпожой, чтобы убить шехзаде?! После краткой волны ужаса Гюльбахар почувствовала злорадство и удовлетворение. Что же, теперь она без труда раздавит эту невыносимо самодовольную Десен. Ее казнят, едва их заговор откроется!

– Пока не знаю, но мы должны что-то придумать прежде, чем у госпожи кончится терпение. Если не хотим, чтобы избавились уже от нас.

Побоявшись подслушивать дольше, Гюльбахар решила незаметно уйти и стала медленно отступать назад. Но, как назло, наступила на подол своей сорочки, треск которой был подобен выстрелу из пушки в такой-то тишине.

Рахиль-калфа и Десен, как напуганные лани, резко повернули головы в ее сторону с одинаково встревоженными лицами.

Гюльбахар медлила всего лишь миг, понимая, что попалась, а после, уже не таясь, испуганно бросилась прочь по коридору. В темноте она плохо ориентировалась во дворце и все никак не могла понять, куда бежит. Когда же кончится этот коридор?! Неужели он был столь же длинен, когда она кралась по нему недавно в противоположную сторону?

Девушка услышала, что ее стремительно настигает топот чьих-то ног, и хотела было закричать, позвать на помощь, но в этот самый момент сзади на нее кто-то напрыгнул и одновременно зажал рот ладонью.

Под чужим весом Гюльбахар рухнула на мраморный пол и приглушенно простонала в чью-то руку. Из нее вышибло весь дух от силы удара, отчего она даже не могла вдохнуть. Тот, кто ее повалил на пол, пах удушливо-сладким жасминовым маслом, которым пользовалась… Десен. Одной рукой обхватив ее под грудью, а другой зажимая рот, та заставила Гюльбахар подняться на ноги и недобро прошептала на ухо:

– Вот ты и попалась.

Гюльбахар отчаянно замычала в ее ладонь и задергалась, как ужаленная, в попытках освободиться – страх колотил ее изнутри, призывая бежать со всех ног. Но Десен была рослой и крупной девушкой, и она оказалась сильнее, крепко сжимая ее в своих «объятиях».

Послышались еще чьи-то шаги, и вскоре Гюльбахар услышала тихий, но холодный голос Рахиль-калфы, от слов которой ее охватил уже не страх, а самый настоящий ужас: