– В прачечную ее. Она отсюда ближе всего. И пусть не визжит, если не хочет, чтобы я прямо тут вспорола ей живот.

Угроза столь суровой женщины, да еще брошенная таким голосом, подействовала. Гюльбахар покорно переставляла ватные ноги и боялась издать хотя бы звук, хотя и понимала краем сознания, что сама же идет в ловушку.

Она надеялась, что ее просто припугнут и отпустят, если она поклянется, что никогда и никому не расскажет о том, что слышала.

Но надежды ее пошли крахом, когда Десен втолкнула ее в прачечную на мешки с грязным бельем, а Рахиль-калфа с мрачным видом заперла двери на засов, отрезая путь отступления. Гюльбахар боязливо заерзала на мешке, во все глаза смотря на них, подошедших к ней с такими взглядами, которые свойственны не женщинам, а хищникам, на охоте загнавшим в ловушку свою добычу. И теперь они словно бы решали, что будут с нею делать: оставят на потом или же насладятся ею прямо сейчас.

– Прошу вас, не надо! – сквозь надрывные рыдания взмолилась Гюльбахар, в страхе за свою жизнь встав на колени и даже не заметив этого. – Клянусь, я никогда…. Никогда никому не скажу! Пожалуйста!

Десен дрогнула, наблюдая за этим, и заставила себя сохранить более-менее невозмутимое лицо, чтобы не показать своей слабости. Ее сердце еще не настолько очерствело, чтобы остаться такой же ледяной и равнодушной, как Рахиль-калфа. Она безжалостно наблюдала за мольбами Гюльбахар, смотря на нее сверху-вниз, как на надоедливую муху.

– Ты знаешь, что нужно делать, – сухо проговорила она, видимо, обращаясь к Десен.

Та повернула к ней голову с удивленно-мрачным видом, явно не ожидав этого.

– Но…

– Если ты какую-то жалкую рабыню ради сохранения собственной жизни прирезать не можешь, тогда тебе не по силам это задание, – жестко процедила Рахиль-хатун. – В таком случае мне придется найти другую девушку, а от тебя – избавиться, как от обузы.

Наклонившись к рыдающей Гюльбахар, она рывком поставила ее на ноги и, встав у нее за спиной, скрутила ей руки. Через вздрагивающее от надрывного плача плечо удерживаемой фаворитки, Рахиль-калфа в ожидании посмотрела на смятенную Десен.

Она понимала, что это – проверка. И от исхода этой проверки зависит сохранность ее жизни. Рахиль-калфа не пожалеет ее, если она ее не пройдет. Эта женщина никого не пожалеет, лишь бы выполнить задание и спасти саму себя от угрозы расправы со стороны их госпожи.

– Ну же, давай! – в злобном нетерпении произнесла калфа, удерживая извивающуюся в ее руках Гюльбахар. – Нам здесь что, до утра торчать?! Кинжал у меня за поясом. Возьми и покончи с этим.

Стараясь скрыть дрожь, Десен заставила себя подойти к ним и вынуть из-за широкого пояса калфы маленький и простой кинжал, замотанный в шелковый платок.

– Десен, прошу! – почувствовав ее решимость, Гюльбахар перестала бороться и рыдать, в мольбе уставившись на девушку. – Не надо, пожалуйста.

Не смотря ей в глаза, Десен отбросила платок в сторону, обнажив кинжал и покрепче сжав его рукоять. С мужеством, которое неожиданно пришло к ней из самых глубин души, она убийственно медленно перевела взгляд на замершую в ступоре Гюльбахар с тем, чтобы усыпить ее бдительность. А затем в один миг приставила кинжал к горлу фаворитки и с силой полоснула по нему лезвием.

Рахиль-калфа с уверенным видом тут же зажала ладонью рану, чтобы кровь не забрызгала их и пол, а второй удерживала обмякшее тело Гюльбахар, словно участвовала в подобных делах множество раз. Десен держалась все так же мужественно, опуская руку с окровавленным кинжалом, хотя ее всю колотило, как в лихорадке.

– Быстро тащи тряпки, – распоряжалась Рахиль-калфа, как будто отдавала приказы в гареме, готовящемся к празднику. – И тот мешок. Живее!

В большой бельевой мешок они положили тело мертвой Гюльбахар и тряпки, которыми стерли с пола все же пролившуюся кровь. Запыхавшиеся и уставшие, женщины обменялись серьезными, озабоченными взглядами.

– Ну и что мы будем делать дальше?

Рахиль-калфа на этот вопрос Десен отреагировала снисходительной полуулыбкой.

– Как вижу, тебе еще многому предстоит научиться.

Дворец санджак-бея в Манисе.

С ее появлением в хамаме Сафанур Султан, которая до этого с улыбкой разговаривала с омывающей ее служанкой, перестала улыбаться и умолкла. Ассель Султан тоже не ожидала встретить здесь соперницу в такой час, но быстро совладала с собой и ядовито улыбнулась:

– Надо же… Какая неожиданность. И ты здесь, Сафанур? Тоже решила освежиться перед сном? Известно, теперь у тебя не может быть иных причин для позднего визита в баню.

Уставшая от многолетних колкостей и насмешек, Сафанур Султан заставила себя остаться внешне спокойной и невозмутимо ответила:

– Это у тебя не может быть иных причин, кроме этой, Ассель. Если тебе так интересно, меня этой ночью ждет шехзаде.

– Ты ведь беременна, разве нет? – непонимающе взглянула на нее та, присев напротив и откинув длинные волосы на спину. – Или ты совсем не дорожишь этим ребенком? Я слышала, ты едва ли не плясала от счастья. Конечно, столько лет все твои надежды родить сына оказывались несбыточными. Ты и сейчас ими особенно не тешься. Снова родишь девочку.

– Мурад заверил меня, что пока моя беременность не помешает нам проводить все ночи вместе, – зная, что эти слова тоже причинят ей боль, не осталась в долгу Сафанур Султан. – А кто родится – одному Аллаху известно. Я спокойна, ведь знаю, что Мурад любит наших с ним дочерей ничуть не меньше своих сыновей.

– Значит, так ты себя утешаешь?

– Любопытно, как утешаешься ты, Ассель?

Та с ледяным высокомерием поглядела на соперницу, с годами научившуюся отвечать на любые ее выпады, и озарилась натянутой улыбкой, которая оставляет глаза серьезными.

– Я вижу, намечается интересный разговор… Выйдите, оставьте нас.

Фериде-хатун поклонилась и покорно ушла, но служанка Сафанур Султан помедлила, однако получила позволение и тоже оставила их.

– Твое самодовольство начинает меня раздражать, Дафна. Ты бы поостереглась наперед. С теми, кто меня раздражает, я не очень-то церемонюсь.

– Мне ли не знать, Хелена, – вымученно улыбнулась Сафанур Султан. – Ты всегда такой была, сколько я тебя помню. Злобная и завистливая. Обвиняющая в своих бедах кого-угодно, но только не себя.

Ассель Султан хмыкнула, но она больше не улыбалась. Голубые глаза ее полнились той самой злобой, перемежающейся с затаенной болью, копившейся в ней годами.

– Ты помнишь, какой была я. Злобная, завистливая. Возможно, и так. Я не отрицаю того, какая я. А что ты помнишь о себе, Дафна? Сейчас ты строишь из себя благочестивую, достойную подражания султаншу, которая добра и щедра ко всем вокруг. Как тебя назвал шехзаде? «Чистый свет», – Ассель Султан на этих словах презрительно и отрывисто рассмеялась. – Но лишь я знаю, кто скрывается за этой маской. Девушка, которая, скача верхом, в погоне за добычей отличалась такой яростной настойчивостью, о которой мне и мечтать было нечего. Думаешь, почему Нилюфер Султан выделяла тебя из нас двоих? Вы были похожи. Вам нравилось охотиться, стремглав гнаться за добычей, соревноваться в том, кто изощреннее ее подстрелит, махать мечом. Вам нравилось убивать.

Сафанур Султан стало жутко от таких обвинений, но лишь потому, что она действительно помнила – так все и обстояло. В прошлом она была другой: воительницей с бесстрашным сердцем, которая была искренне преданна своей госпоже и разделяла все ее увлечения. Но потом она изменилась. Ее изменили любовь и материнство, позволившие ей найти в себе женщину, которая превыше всего ценит свою семью.

– И вы убивали, – с маниакальной страстью продолжала говорить Ассель Султан. – Ты ведь помнишь ту ночь? Ты не могла забыть. Нилюфер Султан пожелала лишить жизни родную сестру. И мы ей в этом помогли.

– Довольно, – выдохнула в смятении Сафанур Султан и поднялась, чтобы уйти.

Но Ассель Султан не позволила ей этого сделать, тоже встав и преградив собою путь к дверям.