— Откуда такие поспешные выводы, господин граф?

— Пото… — он замер, медленно поднял указательный палец к губам.

У Марсенаса быстро забилось сердце, он оглянулся по сторонам, а когда повернул голову, вместо графа остались падающие на пол снежинки. Барон замер, потянулся к висящей на поясе шпаге: шумит ветер через заколоченное окно, на улице кто-то громко выясняет отношения, ухает сова в перерывах между криками.

Медленно подойдя ближе, он потрогал снег носком сапога.

Кто-то убил графа-чародея? Бессмертного? Да нет, глупости. Граф Гарри просто превратился в снег или испарился. И снова успел сказать ему «нет». Марсенас всё ещё вслушивался в шум Аннуриена, ему было не по себе, но сделав небольшую пометку у себя в записях, он испытал удовольствие от происходящего. Ещё немного, и у него соберётся достаточно материала, чтобы показать, какой всё же из Гарри граф.

— 23-ий день Белой Ханты —

— Гарри —

В Замке я бродил по комнатам, которых было прилично. Весь второй ярус был в комнатах, там и разместились мои товарищи по оружию. Я входил, оценивающе кидал взгляды на стеллажи с книгами, выгребал что было, шёл дальше.

В некоторых комнатах я застревал и начинал по диагонали прочитывать странные эпосы про мир, возникший в рёбрах великой свиньи Ваисфуленахты и первых богах, возникших в этом мире, как, цитирую, «возникают черви в сыром мясе». В каких-то мирах было наоборот, собирались Ао, Эо и Оо и творили мир. Иногда «их было восемьсот и семь» и это было странно. Я не помнил, чтобы восемьсот семь магов где-либо вообще собирались без последствий. А иногда бог и вовсе был один, но его никто никогда не видел. И нигде, абсолютно нигде нет упоминаний про то, что богом кто-то стал.

Часть времени я потратил впустую, пытаясь выяснить, что за дух у меня сидит в подвале. Оказалось, что это просто дух. Ну то есть совсем ничего интересного. Он мне рассказал про свою жизнь и смерть: городской рабочий, грузчик, у торговца работал. Деньги собирал дочке на обучение в храме при какой-то там богине. Стал кашлять, потом кровь горлом пошла, потом умер. Сейчас переживает за дочку, но выходить отказывается. Говорит, что ему и здесь пока хорошо, внешний мир страшный и непонятный.

Оставшееся время я пытался практиковаться.

Заклинательный зал с потрескавшимися стенами отлично подходил для таких экспериментов. Здесь постоянно околачивалась Сеамни, сегодня не было исключением. Она сидела над горшочком с землей и делала то, что я ей сказал не делать — экспериментировала со временем. Каждый раз я мысленно пожимал плечами и продолжал свои изыскания.

Вчера у меня моё заклинание срывалось потому, что я не смог его стабилизировать. Сегодня всё шло гораздо лучше и спустя два часа я мог оставлять правдоподобные иллюзии себя за считанные мгновения. Заклинание плелось немного заранее, а дальше активировалось очень быстро.

Про еду я забыл, в кабак не ходил, питаясь исключительно магией. Я не мог уследить за всем и решил, что еда — меньшее из того, о чём я могу забыть. Зато не забыл к Марсенасу заглянуть. Тот был от меня не в восторге.

Глаза на мгновение сощурились, к лицу прилила кровь, правый кулак сжался.

— Откуда такие поспешные выводы, господин граф?

Пассивно агрессивный тон, как у рычащей собаки. Ещё не бросается, потому что укусить человека чревато последствиями, но и видом всем своим показывает, что лучше не злить дальше.

Я видел в Марсенасе потенциал с его прущими из всех щелей идеями. Проблема была лишь в том, что мыслил новоиспечённый барон мелковато, находясь в поисках выгоды только для Аннуриена. Моей прямой обязанностью было научить его действовать во благо всего Аленоя, и если первая моя попытка закончилась полным провалом, сейчас я собирался ему ещё раз подробно объяснить.

Стоило мне открыть рот, как я услышал крик.

Подняв указательный палец, я замер, прислушиваясь. На краю деревни ругалась Марьяна, ссорившаяся непонятно с кем, ведь Френк от неё давно свалил. В остальном — тишина.

Крик о помощи, это была часть молитвы. Я ухватился за след и принялся сжимать пласты реальности. Два портала за день? Ладно!

В ушах бахнуло, мелькнули образы межреальности, крик ругающейся Марьяны сменился тишиной, а после задул холодный ветер. Мгновение я потратил, чтобы понять, куда меня привела магическая нить — окрестности Адон Аум.

В свете зажжённого мной магического светлячка летал яркими росчерками снег. На расстояние, которое мог окинуть взор, было поле, и лишь впереди можно было различить огни поместья Штольнбахов. Под ногами лёд — речка. Следы. Высвечивая светлячком совсем свежие следы, я пустился бежать и в десяти шагах увидел барахтанье в свежей проруби, откуда местные набирали воду и ловили рыбу.

Последний всплеск.

Нет, мне не показалось, то был действительно всплеск. Я видел пальцы, скрывшиеся под водой.

Без раздумий я нырнул следом, с шумом уходя во тьму реки…

Девушку я спас, едва не утонув сам. Если низушек принял меня за служителя Беллатора, то деваха вообще не признала. Вначале верещала, когда я приказал ей снять всю мокрую одежду, дабы не околеть на морозе. Потом сообщила, что, мол, я это не я, а сын Гертруды Штольнбах. А после и вовсе разрыдалась, когда поняла свою ошибку.

Сказать, что в этих случаях было что-то особенное, я бы не сказал — рутинная работа искателя приключений, который вдруг обрёл способность слышать направленные к нему желания. Рутинная работа, которая, тем не менее, требовала затрат времени и сил. Она казалась сейчас наиболее важной и полезной, но внутри закрадывалось подозрение, что занимаясь ей, я упускаю что-то ещё более важное.

— Сеамни —

Сеамни сидела и смотрела на пустой горшок.

Семечко общалось с ней на очень странном языке чувств и эмоций. Медленно и непринуждённо. Оно само признавалось, что смерть для него не страшна, что это один из выборов — прорасти или нет. Оно обещало прорасти.

И не прорастало.

Горшок с плодородной почвой стоял на старом месте. Сеамни ощущала силу вокруг него, помнила слова Гарри о том, что проращивание — это не магия земли. Поэтому она не пыталась колдовать. Она просто слушала и пыталась договориться, как она договорилась с семечкой. Только сейчас она понять не могла, с кем же ей следовало договариваться.

Сконцентрированная, она ощущала магические потоки всё чётче. Навыки, однажды привитые ей в каком-то далёком и таком чужом мире, возвращались, и теперь она могла слышать землю на которой стоял Замок Древней. Земля ничего не говорила. Не говорила земля и рядом с Аннуриеном, не говорила и в самом Аннуриене, хотя и была везде разная, словно составленная из разных мест.

Чтобы земля говорила, она должна срастись, залечить свои раны, а залечивать она их будет долгие столетия. Сеамни хотелось быстрее.

Леголас стал брать её в походы и теперь людей и низушков приводили в деревню они, а не Гарри, который был занят своими странными делами. Это был большой шаг, и каждый раз Сеамни волновалась, чтобы не ударить в грязь лицом. Каждый раз у неё получалось. Она двигалась к своей цели, медленно проращивая свои таланты, медленно приближаясь к заветному.

Сеамни хотелось быстрее.

Быстрее прорастить семечко, быстрее залечить землю, быстрее стать Леголасу ровней. Нельзя получить всё и сразу, но желание помогает получить это быстрее, а начинать нужно с малого.

Горшок. Земля. Семечко.

— Леголас —

Гарри вытирал сопли рукавом рубахи, кашлянул пару раз, достал платок, высморкался, спрятал платок, взял палку в руки, став в стойку. Если за первым сражением никто не наблюдал, то сейчас появились желающие поглазеть. Кто-то рассказал по замку, что Гарри готовится сразиться с Леголасом, и аэльи принялись даже делать ставки, кто же победит. Всем этим людским уродством с опошлением дуэлей занимался Курт.